Николай Богданов - Партия свободных ребят Страница 20

Этот незнакомец не иначе, как бывший барин Крутолобов.

- Значит, не прокутили товарищи комиссары ваши бриллиантики, а мужикам хлеб закупили? - усмехнулся Силан Алдохин. Он ведь сам немало награбил из крутолобовского имения и не очень жалел помещичье добро.

- Закупили хлеб в Америке... И я сам этому помогал, черт меня дери!

- Это как же так, барин? - с притворным сокрушением воскликнул Никифор Салин.

- А вот так. Я теперь работник советского торгпредства... Я ведь знаю несколько иностранных языков не хуже русского... Ну и оказался теперь нужен как специалист.

- Спец, как теперь говорят.

- Да, советский спец, Аполлинарий Андреевич, товарищ Крутолобое, прошу любить и жаловать! - барин насмешливо раскланялся.

Кулаки расхохотались. Одежда на барине висела, как на вешалке. Силантий проговорил:

- Как же вы похудели, Аполлинарий Андреевич! Я помню, были вы поперек себя шире. Бывало, как вам в коляску садиться, так ее с другой стороны трое работников осаживали... Чтобы не перевернулась, когда вы на подножку своей барской ногой ступите...

- Да, а я помню, - сказал Никифор, - вы все, бывало, по заграницам ездили от толщины лечиться, водичку там какую-то пили... Смотри-ка, видать, вас революция от толщины враз вылечила. И бесплатно!

Кулаки снова расхохотались.

- Не бесплатно, - буркнул барин, - ценой последнего имения и прочего...

- Ну, зато вы теперь на государственной службе.

- По заграницам не на свои деньги ездите, а на советские!

- Не вы ли тракторы там закупаете и прочие машины?

- Я! Я! Я! - повторял с досадой барин, ударяя себя кулаком по лбу.

- А для нас вы там не закупите по одному хотя бы?

- Да, видите ли, - сказал Крутолобов, - есть такая возможность. Некоторые работники Наркомзема отстояли существование так называемых культурных хозяйств. Вы это знаете?

- Знаем, читали.

- Так вот, главное - попасть в число культурных хозяев. Получить такие справки от местных властей. Ну и тогда я смогу вам посодействовать в приобретении для ваших хозяйств некоторых импортных машин.

- Это вы всурьез, барин? - сразу перестали смеяться кулаки.

- Крутолобовы слов на ветер не бросают.

- Так, так... И что же с нас за это?

- А ничего... Ничего, кроме небольшого содействия.

- Какого же?

Наступила тишина. Барин молчал, обдумывая. Кулаки настороженно посапывали.

- Содействие самое пустяковое. Я прибуду к вам с одним местным товарищем из земельного отдела для определения: являются ли ваши хозяйства культурными. Для нарезки таким хозяйствам, как полагается, до двадцати пяти гектаров... Ну, а вы поможете мне выкопать из могилы гроб любимого егеря моего Родиона и доставить его в лодку.

- Да зачем он вам, барин? - притворно-испуганно сказал Никифор.

- Что, трусите? - усмехнулся Крутолобов.

- Помнится мне, помер ваш забулдыга охотник от заразы какой-то, когда его хоронили, гроб был закрыт... опасно его коснуться. А так, нам что ж, выкопаем, ежели такая ваша барская фантазия, - пожал широкими круглыми плечами Силан.

- Родион умер от пьянства, - сказал Крутолобов, - и любоваться я на его череп и кости не собираюсь. Он похоронен вместе со своей собакой, как древний князь с конем.

- В одной могиле с собакой? Ох, грех, прости господи! - перекрестился Никифор.

- Да, такова была его последняя воля, чтобы над ним шумел лес, в котором он всю жизнь охотился, и с ним в ногах его лежала собака единственное любимое существо...

- Так, так, - забарабанил Силан пальцами по самовару, любуясь своим отражением, - а не положено ли в этот гроб и что-либо поценней собачки? Серебряная посуда, разные золотые вещи и прочие громоздкие ценности, которые вы не смогли унести с собой?

Барин насторожился.

- При разгроме вашего имения ни одной серебряной тарелки, ни одной позолоченной чарки мы не нашли...

А ведь запомнились они мне. Бывало, выносили ваши лакеи золотую чарочку на серебряном блюдечке, когда являлись мы поздравлять господ с праздниками... И вот не пришло мне в голову, дураку, что все это вы так хитро угробили!

- Не угробил, а сохранил! - сердито сказал барин.

- Ловко, - усмехнулся Силан Алдохин, - золото в гроб схоронили, а покойничка на волю пустили! И вы не боитесь теперь доверить нам такую тайну?

- Нет, не боюсь. Я сейчас для вас ценней, чем эта куча серебряного и позолоченного старья... Вам выгодней мое содействие.

- Это верно, - сказал Никифор. - Забирайте свой гроб с серебряной посудой, мы из простых чашек поедим!

- Правильно, - подтвердил Алдохин, - нам главное - по двадцать пять десятин землицы, да пожирней, почерней, уж мы на ней разведем культурные хозяйства!

- По рукам? - сказал барин.

И в это время неловко повернувшийся Гараська задел кадушку с блинами, поставленную хозяйкой на печке.

С нее слетел половник и, загрохотав по ступенькам, скатился на пол.

- Кто там?! - крикнул Крутолобое.

Все трое вскочили.

Никифор быстро направился к печке. Подняв половник, заглянул. Гараська притворился спящим.

- Батрачонок мой чего-то расхворался, заснул и во сне мечется, - сказал он и отодвинул дежку с блинами подальше.

И больше Гараська ничего не слыхал. Все трое вышли на крыльцо, будто покурить. Наверное, сговаривались там, как выкопать гроб с серебряной посудой и золотыми чарками.

"Что делать? Что делать? - до головокружения думал Гараська. - Летит ли моя весточка ребятам, не подвел ли меня городской в красном галстуке?"

ПЕШКОМ, ВЕРХОМ, НА ВЕЛОСИПЕДЕ

Нет, городской мальчишка не подвел. Это был Петя Цыганов, сын машиниста, который недавно погиб во время крушения поезда, подстроенного кулацкими бандами разбойника Антонова. Петя ненавидел кулаков. Он только что вступил в пионеры и изо всех сил хотел совершить какой-нибудь подвиг. Эстафета Гараськи попала ему в руки, как перо жар-птицы.

Никому ничего не говоря, боясь, как бы другие не перехватили, Петя заскочил только домой, схватил кусок хлеба, посолил, сунул в карман и, сказав сестренке: "Пусть мама не беспокоится, вернусь поздно", - бросился бежать к темгеневской дороге.

С собой захватил он еще дружка своего Володю Банщикова, которого не приняли в пионеры, как самого отчаянного озорника и драчуна изо всех ребят железнодорожного поселка. Петя решил дать ему возможность отличиться. Он был товарищеский парень. И вдвоем будет бежать веселей. Вперегонки всегда лучше бегается.

Так они вдвоем и помчались.

Вначале очень резво. Петя даже забыл, что ботинки его немного тесноваты. Потом слегка сбавили ход. Потом Петя натер ногу, и ему пришлось разуться. Земля была еще холодная, и вскоре ноги у него задеревенели. Поменялись обувью с Володей. Вскоре оба натерли мозоли до крови.

Побежали босиком.

Словом, когда завидели темгеневскую церковь, они уже шли шагом, и вид у Пети был такой несчастный, что Володя, который был покрепче, предложил ему:

- Садись на закорки, давай понесу.

- Ничего, я сам, только бы до Темгенева, там мы сразу к Павлику! Мы ведь с ним на одной парте сидим.

Павлик Генерозов, уехавший домой на весенние каникулы, был сыном темгеневского попа. Поэтому его не принимали в пионеры, как он ни напрашивался. И у Пети возникла мысль, что лучше его никто не постарается доставить пионерскую эстафету, чтобы доказать свою преданность.

- А все-таки он попович, - усомнился Володя, - как в его руки такое доверять, риск!

- Пожалуй, какого-нибудь надежного бедняка надо послать с ним в паре.

- Да, одного нельзя.

Так, рассуждая, добрались они кое-как до Темгеиева и, ковыляя, побрели к поповскому дому, стоявшему рядом с церковным кладбищем. Здесь было тихо, мирно. Поповский конь ощипывал травку с могил. Попадья сушила белье, протянув веревки между крестами. Завидев знакомого мальчишку, с которым учился и дружил ее сын, она так и всплеснула руками.

- Что такое, Петя, на тебе лица нет? Что у вас там, пожар, вражье нашествие? Отчего вы бежали?

- Мы так... мы по Павлику соскучились, - попытался соврать Петя.

Но тут появился испуганный Павлик, и они, забежав в дальний край кладбища, где в часовне хранились гробы для покойников, быстро обговорили все.

Пухлые щеки Павлика запламенели.

- Ты не бойся, я не изменник, я живо эстафету домчу...

Вскочу на коня и пошел!

- Нет, одному не доверим, не то у тебя происхождение, - упирался Володька.

- А мы вдвоем усядемся! - охотно предложил Павлик.

И не успела попадья оглянуться, как Петя с ее Павликом, забравшись на неоседланного коня, уже мчались по большаку от Темгенева на Глядково.

В залог ей остался долговязый Володька, на которого она обрушила и все свои ахи-охи, и все свое лекарское искусство. Володька взвыл, дуя на ссадины, смазанные йодом.

Павлик отлично ездил без седла и погонял коня резво и весело. Но Петьке быстрая верховая езда показалась еще хуже бега в тесных ботинках. Его так и мотало из стороны в сторону, так и тянуло свалиться.