Анатолий Онегов - Еловые дрова и мороженые маслята (Рассказы и повести) Страница 25

К лету, когда птенцы подрастали и уже почти ничем не отличались от своих родителей, все дрозды отправлялись путешествовать по окружающим лесам, и тогда я встречал их вдруг в самых неожиданных местах. То они являлись к моей лесной избушке и принимались изо дня в день с завидным упорством изводить мою собаку, совершая организованные набеги на ее миску с обедом. То являлись к моей лодке и, опередив даже ворон, утаскивали у меня из банки червей.

Такие неожиданные встречи с дроздами-рябинниками продолжались все лето, но к осени, к первым красным ягодам на рябинах, все кочующие по лесам дрозды разом являлись к осеннему столу и все время, до самого отлета, крутились возле вызревших ягод.

С ягодами рябины дрозды, как мне казалось, обходились совсем не по-хозяйски. Шумной и всегда торопливой стаей они разом набрасывались на дерево, гнули своей тяжестью его ветки и, будто за ними кто гнался, старались как можно скорее и как можно больше оборвать и проглотить сочных ягод. В спешке и суматохе много ягод падало вниз, на землю. А дрозды уже неслись дальше, к новым рябинам, оставляя после себя осеннему ветру и холодным дождям общипанное, ободранное деревцо.

Такие рябины, пострадавшие от набега дроздов, уже не привлекали к себе других птиц, и я часто с сожалением и тревогой посматривал на снегирей, только что вылетевших к рябинам из леса после первого снега и не нашедших здесь, у разоренных рябин, ни одной ягоды.

Как же быть теперь этим красногрудым птицам? Чем насытятся они теперь? И только вспомнив, что снегири не против закусить и семенами клена, и семенами разных сорных трав, немного успокаивался. Нет, снегири не погибнут, но на рябине теперь я все равно их не увижу, да и улетят они нынче куда раньше от нас: снегири долго задерживаются по зиме только тогда, когда ягод рябины в достатке.

Вот и теперь, осенью, в урожайный на рябину год, я очень заволновался, увидев возле красных рябин суетливые стаи дроздов-разбойников. Нет, я не мог злиться на этих птиц. Они нравились мне, мне нравилась их отвага и смелость. Я даже любил их, быстрых и ловких, но все равно мне очень хотелось, чтобы дрозды не прознали дорогу к моей рябинке, которую я очень берег для снегирей.

И дрозды вели себя пока не очень нагло. Правда, они пообивали ягоды со всех рябин, которые росли в лесу, затем опустошили рябины возле дорог и полей, заглянули и в деревню, под окна домов, но были здесь всего раза два, а потом перед самым снегом куда-то исчезли, и я был спокоен: теперь эти разбойники не обидят моих снегирей...

Первый снег выпал, как всегда, неожиданно. Утром на ветвях деревьев, по забору, на ступеньках крыльца, на поленнице дров, на собачьей будке громоздились настоящие зимние сугробы, только эти сугробы были сырыми и рыхлыми. И тут, еще в утренних сумерках, услышал я тихую позывку снегиря: "фью-фью... фью-фью". А через полчаса увидел и первых снегирей на своей рябине.

На кистях рябины сверху лежали белые колпачки снега. И снегирям сначала пришлось долго тянуться, чтобы достать до ягод. Но снежные колпачки понемногу сползали, сдвигались, затем падали по одному вниз, и еще через пятнадцать - двадцать минут снегири пировали уже вовсю.

Это было удивительное зрелище... Белый снег по ветвям, на ягодах, красные ягоды под белоснежными колпачками и тут же красногрудые, медлительные птицы, как живые елочные игрушки на новогодней елке, только не в комнате, не в доме, а в лесу, под зимним небом.

Теперь снегири прилетали ко мне под окно каждый день. В отличие от дроздов они никогда не торопились оборвать побольше ягод и, посидев немного на ветвях моей рябины, не спеша летели к другим таким же красным от ягод деревцам. Так и кочевали они по всей деревне, от дома к дому, от одной рябины к другой. А под вечер снова устраивали перекличку и один за другим летели к лесу, где и проводили очередную ночь.

Теперь каждое утро начиналось для меня с позывки снегиря. Еще в сумерках слышал я тихое "фью-фью... фью-фью" и знал, что наступил новый зимний день.

В тот день, как всегда, зимнее утро началось для меня со снегириного "фью-фью... фью-фью". Я выглянул в форточку. На улице еще было темно, я не мог разглядеть птицу и только догадывался, что снегирь, как обычно, сидит сейчас на вершине березы. Оттуда он скоро спустится вниз, к ягодам, на рябину. Ягоды еще были, и я рассчитывал, что их хватит надолго.

Я закрыл форточку, сходил на кухню, разогрел чай и снова вернулся к столу с чайником. Струйка крутого кипятка, негромко журча, ударялась о дно стакана. И тут за голосом струйки разобрал я какой-то странный шум. Шум доносился с улицы.

За окном что-то не то потрескивало, не то поцокивало. Я налил полный стакан чаю, поставил чайник, подошел к окну и замер от удивления...

За окном на моей рябине, которую я так ревностно берег для снегирей, суетились, махали крыльями, перепрыгивали с ветки на ветку и торопливо обрывали оставшиеся ягоды какие-то крупные сизо-бурые птицы.

Они суетились, рвали ягоды, не удержавшись, срывались с ветвей, снова старались ухватиться за ветку, сбивали друг друга - и все это происходило почти что в тишине. Разбойники орудовали молча, и лишь иногда удавалось мне уловить чуть заметное потрескивание и верещание, которые птицы от возбуждения, видимо, не могли сдержать до конца.

Разбойников еще плохо было видно, утренний сумрак все никак не рассеивался, день расходился очень медленно. Я не мог разобрать по цвету одежды, кто это, но приглушенные потрескивания и верещания не давали ошибиться. На моей молоденькой рябинке пировал многочисленный отряд дроздов-рябинников, тех самых дроздов-разбойников, которые за пять минут могут разорить любую, даже очень большую рябину.

Я быстро опомнился и кинулся к форточке. Форточка отскочила в сторону и громко ударилась о раму.

Но эти дрозды, возможно, заранее знали, что разбойный налет на рябину, росшую под самым окном, опасен, и были заранее готовы к моей атаке. И они не испугались, а только соскочили с ветвей и не спеша, будто зная, что через форточку я ничего не сделаю им, расселись по ветвям березы, по забору и по крыше сарая.

Я что-то кричал, размахивая полотенцем, которое поспешно просунул в форточку, но птицы-разбойники по-прежнему вели себя удивительно невозмутимо... Как не походили они сейчас на тех пугливых дроздов, которых я встречал в лесу возле рябин и которые, издали завидев человека, поспешно неслись прочь!

Поняв, что к чему, и догадавшись, что мои ругательства, посылаемые дроздам через форточку, вовсе не пугают их, я быстро оделся и вышел на улицу.

Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы накинуть на плечи ватник, надеть шапку и сунуть ноги в сапоги. Минуты через две я был уже около рябины. И за эти полторы-две минуты дрозды все-таки успели снова накинуться на мое деревцо и в скоротечном набеге оборвать до конца все оставшиеся ягоды.

На этот раз, увидев меня совсем рядом, разбойники тут же кинулись прочь. Они улетали от меня с громкими криками, треща и вереща, как весной и летом. Теперь им не надо было таиться, молчать, и я очень верил, что эти громкие крики посылались вовсе не мне - скорей всего, эти трески и верещания выражали откровенную радость птиц, так удачно завершивших поход к рябине. Наверное, это была радость победы, радость большого успеха.

Дрозды улетели, а я стоял возле рябины, смотрел на ягоды, оброненные в спешке птицами-грабителями, видел вверху на березе снегиря, который, как обычно, с утра пораньше прилетел ко мне под окно за ягодами, и очень жалел, что теперь моим снегирям скоро придется собираться в дорогу, а мне придется коротать зимние дни без этих замечательных птиц.

Но снегири еще долго жили в нашей деревне. В деревне по улице росло много кленов. На кленах в этом году тоже было много семян, и снегири кормились теперь этими семенами, роняя на снег легкие кленовые крылышки-парашютики.

Правда, у меня под окном клена не было, и теперь из своего окна я уже не мог любоваться красногрудыми птицами и не так часто слышал по утрам тихий снегириный позыв-побудку: "фью-фью... фью-фью".

М О Р О Ж Е Н Ы Е М А С Л Я Т А

ВЕСЕННИЕ БАРАБАНЫ

Стоит немного пригреть весеннему солнцу, как на краю лесной поляны раздастся звук, не похожий на другие лесные звуки. Покажется вам, будто кто-то неожиданно, резко и громко ударил в настоящий барабан.

Трррр... - загремит один барабан, и почти тут же с другой стороны поляны ответит ему второй: трррр... И так раз за разом, перекликаясь под весенним солнцем, будут греметь и греметь по лесу странные весенние барабаны, извещая о скором приходе весны.

А лесные барабанщики - это дятлы.

Дятлы - отличные музыканты. Выберет себе такой музыкант сухой, звонкий сук или сухую вершину дерева, а то отыщет и разбитый, расщепленный молнией ствол, сядет поудобнее, уцепится покрепче, отведет назад голову, а потом вдруг резко и часто застучит по суку или сухой щепе. И раздастся над весенним лесом громкое и звучное трррр...