Анатолий Онегов - Еловые дрова и мороженые маслята (Рассказы и повести) Страница 37

Я попытался объяснить медведю жестами, что сейчас вон там, у пенька, я отдам ему все, что принес... Сейчас, сейчас, только пропусти меня вперед. Но Черепок то ли не понял, то ли не хотел меня понимать. Он еще громче заворчал и начал топтаться на месте, будто объяснял мне, что дорога вперед закрыта.

Медведь сердился уже по-настоящему, и мне пришлось отступить. Я хотел уйти совсем и про себя ругал несговорчивого Черепка: "Пусть тебе будет хуже - не получишь сегодня ничего, вот и все".

Но так просто отпускать меня медведь не желал. Он забежал вперед, остановился на тропе, загородил мне дорогу к лодке и снова очень сердито заворчал.

Ну что ты хочешь, неразумный зверь? Ты не пустил меня на поляну, теперь не пускаешь обратно. Ну, хорошо, возьми сухари и рыбу и оставь меня в покое.

Я развязал рюкзак, достал сверток - и медведь тут же перестал рычать. Он с любопытством повел носом, отошел в сторону и боком-боком засеменил к пеньку...

Потом он так же, как вчера, мирно и терпеливо ждал, когда я разверну сверток, оставлю ему завтрак и отойду в сторону. Потом так же аккуратно принялся за еду, но я все еще сердился на него и, не прощаясь, быстро пошел обратно к лодке.

Лодка была уже недалеко, когда сзади я услышал сопение медведя. Я обернулся. На тропе стоял Черепок. Стоял на задних лапах, добродушно поводил носом и смешно покачивал головой.

Конечно, он снова выпрашивал у меня лакомство. Но у меня больше ничего не было. Я развел руками, сочувственно покачал головой и назвал его вслух глупым мишкой.

Черепок впервые услышал мой голос и совсем не испугался. Я помахал ему на прощание рукой, и мы добро расстались до следующего утра, как будто сегодня не было между нами никакой ссоры.

* * *

С тех пор Черепок каждый день провожал меня до самой лодки. По тропе он шагал всегда сзади и строго следил, чтобы мы не шли слишком близко. Когда я вдруг останавливался и оборачивался к нему, Черепок тут же замирал на месте. Если я делал шаг в его сторону, он отступал тоже на один шаг.

Наши расставания у лодки первое время проходили немного грустно. Черепок строил печальные рожицы, и мне казалось, что ему очень не хочется со мной расставаться. Потом мой друг придумал при расставании сердито ворчать. Когда мне казалось, что медведь начинает ворчать слишком недовольно, я поворачивал лодку обратно и строго объяснял ему, как надо себя вести.

Чуть позже Черепок научился и встречать меня на берегу. И теперь, причаливая лодку, я всегда видел довольную морду своего друга.

Да, мой четвероногий друг умел по-настоящему улыбаться, но улыбался он только носом и глазами. Он морщил нос, чуть прищуривал глаза и казался тогда очень веселым.

Однажды я задержался и приплыл позже. Медведь нетерпеливо расхаживал по берегу, ломал кусты, выворачивал с корнями сухие елки, глухо рычал и немного успокоился только тогда, когда увидел мою лодку.

Я затащил лодку на берег, взял из лодки рюкзак, шагнул к Черепку, но он не сдвинулся с места.

Я постарался жестами и словами объяснить Медведю, что очень недоволен его упрямством. Но Черепок несговорчиво помотал головой, фыркнул и отшвырнул далеко в сторону подвернувшуюся ему под лапу сухую валежину.

Медведь был рассержен и не желал мириться. Я оттолкнул лодку от берега, кинул в нос лодки рюкзак, взял весло и поплыл обратно.

И Черепок тут же стих. Но я уплывал: я решил, наконец, наказать своего друга за упрямство и озорство. Я уплывал все дальше и дальше. И тут сзади, на берегу, раздался настоящий плач...

В прошлом году на берегу точно такого же таежного озера убили медведицу и медвежонка. Другому медвежонку удалось убежать. И на следующий день я слышал, как плакал оставшийся в живых медвежонок-сирота.

В лесу, в диком безлюдном лесу, услышал я плач человека... Я тут же пошел на помощь и увидел следы маленького медвежонка. Медвежонок не вышел ко мне, не показался. Он ходил по кустам можжевельника, по зарослям елочек, ходил там, где только вчера бродила его мать, и плакал.

Сначала медвежонок просто голосил, повторяя подряд один и тот же тоскливый крик. Потом крик остановился и сразу перешел в долгий и безнадежный призыв - лесной сирота звал свою погибшую мать...

И сейчас, на своем озере, я не только услышал, но и увидел, как убивается в горе медведь.

Что-то причитая, Черепок опустил голову к самой земле и прикрыл ее лапой. Он был уже совсем взрослым медведем, в его голосе нет-нет да и проскальзывали басовые ноты, но он все-таки плакал, как плакал маленький медвежонок-сирота.

Я быстро повернул к берегу лодку, быстро заработал веслом. Медведь видел, что я плыву обратно, но остановить свое горе долго не мог.

Потом Черепок, посапывая и пошмыгивая носом, понуро поплелся впереди меня к поляне. Я шел следом, и мне было очень стыдно и неловко.

Я окликнул своего реву. Он, насупившись, подошел ко мне, сел и, глядя куда-то в сторону, послушно ждал, когда я развяжу рюкзак и положу прямо на тропу все, что принес ему сегодня.

С тех пор пенек на поляне редко дожидался нас. Мы встречались на берегу. Медведь завтракал, я разговаривал с ним. Потом мы расходились: он в лес, а я на озеро.

Когда я почему-либо не плыл сразу домой и отправлялся сначала побродить по тайге, Черепок нередко сопровождал меня, плелся следом. Но мои походы ему почти всегда быстро надоедали, он отставал и занимался какими-то своими медвежьими делами.

Когда я навещал медведя в неположенный для встречи срок, то усаживался на краю поляны и громко и протяжно звал:

- Мишка-а-а, где ты-ы-ы?

И если Черепок был неподалеку и не очень занят, то обязательно приходил ко мне, завтракал и провожал меня до лодки.

Уплыв далеко от берега, я оборачивался и видел своего Черепка. Он все еще стоял на том самом месте, где мы расстались, и смотрел мне вслед, будто очень хотел запомнить всю мою дорогу, точно узнать, куда это я каждый раз скрываюсь, чтобы как-нибудь потом пожаловать ко мне в гости.

* * *

Несколько дней подряд лил густой дождь. От дождя набухла моя долбленая осиновая лодка и промокла крыша в моей рыбацкой избушке. Я сидел все эти дни дома, топил печку, чинил сети, порванные щуками, и на это время забыл о Черепке.

Когда дождь окончился, у меня появились новые заботы. Надо было до нового дождя заготовить сухие дрова, и я пошел в лес, где приметил раньше сухие елки.

С дровами я управился нескоро, а когда вернулся домой, то возле избушки увидел Черепка.

Дверь в избушку я всегда плотно закрывал, когда уходил в лес или уплывал на озеро, а потому не боялся, что Черепок заберется в мой лесной домик и учинит там разгром. Я притаился за осиной и стал наблюдать, что же делает здесь мой гость...

Ничего интересного возле избушки для медведя не было. И он просто сидел на лужайке под моим окном и чего-то ждал, опустив голову, - так обычно ждет хозяина у порога дома верный пес.

Я вышел из-за осины на тропу и громко позвал Черепка. Он будто сразу проснулся, вздрогнул, приподнялся, фыркнул и, переваливаясь с лапы на лапу, поспешил ко мне.

- Глупый, дурной ты мой Черепок! - Я ласково разговаривал с медведем, спускаясь к избушке. Как всегда, Черепок уступил мне дорогу и семенил сзади. - Сейчас я угощу тебя, обязательно угощу всем, что есть у меня дома...

У дверей избушки Черепок остановился и отошел чуть в сторону. Все-таки он был очень деликатным медведем. Он терпеливо дождался, когда я выйду из избушки и вынесу ему лакомства.

Он так же не спеша подошел к обеденному столу, который я устроил ему тут же около избушки на широкой доске, так же аккуратно все подобрал, облизнулся, попросил у меня еще, затем съел и пшенную кашу, и оладьи. Потом напился воды прямо у моей лодки, почмокал, последний раз облизнулся и направился в лес.

Теперь уже я провожал своего друга. Я стоял внизу, у начала тропки, смотрел ему вслед и думал: "Оглянется или не оглянется он? Попрощается ли со мной, скажет ли мне на своем медвежьем языке до свидания?"

И Черепок оглянулся и, как мне показалось, посмотрел на меня очень приветливо.

* * *

Вечером, засветив в избушке лампу, я долго рассуждал сам с собой:

"Что привело ко мне Черепка? Неужели только рыба, каша, сухари, которые он привык получать, заставили медведя обойти по берегу большое озеро и отыскать мою избушку?

А может быть, Черепок уже настолько привык ко мне, что не может не повидаться со мной? Ведь я тоже очень часто вспоминаю его, часто ищу своего друга, чтобы просто посмотреть на него.

А что будет, когда я уйду из тайги, оставлю озеро и в моей избушке поселится другой рыбак? Будет ли этот рыбак так же дружить с Черепком? А если моего Черепка подведет доверчивость и он радушно встретит в лесу не рыбаков, а охотников?"

Наверное, я был очень виноват перед Черепком, научив его не бояться людей. Если бы он жил в заповеднике, где медведей охраняют...

Как же быть? Может, мне взять да напугать медведя выстрелом из ружья - и тогда он узнает, что людей надо бояться?