Владимир Муссалитин - В ясном небе Страница 5

Подходит тетя Фрося, становится рядом. Разглядывает Сережку, его длинную худющую шею, острое лицо. И опять вздыхает, думая: несладко, однако, живется Марии без мужика. Вздыхая и жалея вдову, она заодно и себя и ребят своих жалеет, которые, как и Мариин парень, без отца. Он у них тоже на войне погиб.

Сергею нет дела до переживаний тети Фроси. Повиснув на колонке, разглядывает тем временем небо, старается найти хотя бы один след от реактивного самолета. Но небо чисто, прозрачно. Когда Сергей подолгу смотрит на небо, у него внутри как бы потихоньку начинает наигрывать музыка, будто кто-то попеременно заводит одну и ту же хорошую пластинку. Но сегодня музыка эта молчит. Он даже не может вспомнить прежний мотив. Вряд ли они прилетят сегодня.

Самолеты обычно начинают летать над их школой по утрам, после первого урока. К обеду уже все небо над школой разрисовано, исполосовано вдоль и поперек.

На переменах ребята носятся по школьному двору вдоль забора, мимо уборной, откинув по-ласточьи крылья, подражая самолетам, посвистывая, как они. Но так резвится малышня. Те, что постарше, крутятся возле Юрки Должикова или кого-либо из аэроклубовцев, которые, поглядывая в небо, небрежно поясняют, что там выделывает самолет. Иммельман, разворот на горке, бочку или штопор. Аэроклубовцы, конечно, задавашные, кроме Юрки Должикова, но все равно их любят. Потому что они смелые ребята. Они не как все. Они - другие. А зазнайство их пройдет. Они будут летчиками. И почему им не задаваться, не гордиться этим?

- Будя, будя! - кричит тетя Фрося, прикрывая крышкой бак, через край которого уже хлынула вода. - Валенки, смотри, замочил.

Сергей снова впрягается в санки. Полозья примерзли, приходится дернуть посильней. Вода шумно бьет, толкается о крышку.

"Вообще, конечно, летчик должен быть крепким и сильным", - думает Сергей, катя санки. Вот у них ребята спорят, что для летчика главное сердце или голова. А он, например, думает так: для летчика и то и другое главное.

Например, Сергей сейчас все время тренирует себя. Он уже запросто пробегает четырнадцать кругов на школьном стадионе, а в каждом том круге четыреста метров. Так что сердце у него крепкое. Он и голову свою тренирует. Он дольше всех ребят может висеть вниз головой на гимнастической лестнице. И хоть бы что. Правда, на медкомиссии к нему могут придраться из-за шрама на голове. Хотя он, может, еще и разойдется. До комиссии целых пять лет. А вообще, у Юрки Должикова надо насчет медкомиссии разузнать. Он, говорят, несколько раз ее проходил. Его тоже поначалу забраковать хотели, тоже придрались к чему-то. Но он доказал свое. Да и кому, как не ему, учиться в аэроклубе. Вот уж кто действительно смелый человек. Ночью один на карьере купается и ныряет. В прошлом году нужно было на заводской трубе громоотвод поставить, директор кирпичного завода пятьсот рублей давал тому, кто возьмется. Из взрослых никто не согласился. Страшно, труба качается, а Юрка Должиков полез. Установил громоотвод, уселся там верхом на трубу, ногу на ногу забросил и как ни в чем не бывало сидит. Снизу ему кричат, чтобы слезал, а он сидит себе, весело перебрехивается со всеми.

- Ну, спасибочка тебе, - говорит тетя Фрося, когда он помогает стащить с салазок холодный бак и водворить его на табурет. - Ты что же, баклуши бить али в класс зайдешь?

- Не знаю, - отзывается нехотя Сергей.

- От лиходей, - всплескивает руками тетя Фрося. - Мать его в школу проводила. А он с бабкой воду возит. На кой ляд такое учение. Разве за тем тебя мать в школу проводила, чтобы ты пороги околачивал?

Тетя Фрося берет в руки литой медный звонок, исписанный по боку старыми буквами, задирает голову к ходикам, соображая, сколько там минут до перемены.

Перемена сейчас не радует Сергея. Он представляет, как кончится урок и по школьному двору как ни в чем не бывало начнут гонять ребята. Как можно так? Он еще и сам не знает, против чего восстает его душа. Но чувствует, случившееся вчера в лесу должно что-то изменить в их жизни.

Сергей заходит за угол школы. Хотя на улице холодно и тянет ветерком, здесь тихо и слышно, как пригревает солнышко. От штукатурки поднимается легкий пар. Сергей опускается спиной вдоль стенки, присаживается на завалинку и поднимает голову к небу. Пристально осматривает. Странная и шальная мысль осеняет его. Заиметь бы крылья, как у птицы, улететь навсегда в небо и жить там, жить, не зная обид и горя. Но лес, его темная долгая стена по горизонту как бы обрезает его сладкие видения, и он снова вспоминает летчика. Как хоть звали его? Каким он был? Ведь он, по сути, ничего не знает о нем. И быть может, никогда не узнает. Сергею становится горько от этой мысли. Он начинает думать, что все могло быть иначе. Они могли бы встретиться. Сергей отдал бы сейчас многое, все, что у него есть, все, что может быть в дальнейшем, за то, чтобы летчик остался в живых...

За школьной стенкой, под самым ухом забренчал медный звонок. Потом стало слышно, как тетя Фрося пронесла его по всему коридору. Вышла на улицу. Будто специально для него позвонила.

Сразу же за стенкой все заходило, задвигалось. Захлопали двери, крышки парт. Ребята в одних рубашках наперегонки рванулись в известное место. Кто быстрее. Не спеша вывалился из-за угла Баранов, руки в карманах, голова тяжело прислонена к плечу. Потопал туда же, куда неслись все.

Сергей задвинулся подальше за угол, чтобы не попадаться никому на глаза. Перемена только началась, а он уже с нетерпением ждал ее конца.

V

И вот снова тетя Фрося выкатилась на улицу со старым медным звонком. Сергей поднял с завалинки сумку, показавшуюся вдруг тяжелой, и побрел в свой класс.

Как всегда, перед началом урока было шумно. Говорили громко. О вчерашнем. О летчике.

- Слышишь, Малец, - закричал обрадованно Баранов, - тот летчик Героем Советского Союза был, говорят... Тут из военкомата приходили. Ты ничего не знаешь? Эй, Малец, глухой, что ли?

Сергей одеревенело опустился на парту, даже не взглянув на своего соседа Тальянова.

- Я думал, ты заболел, - сказал Тальянов. - У меня кашель всю ночь был, горчичники ставили.

Сергей стал разбирать сумку.

- Не то достаешь, - сказал Тальянов. - У нас снова алгебра. Два урока подряд. Должно быть, за вчерашнее.

Тальянов перешел на шепот, так как в класс уже входила Шумилина, держа обеими руками стопку тетрадей.

Сергею сделалось тоскливо. Он ждал, что Шумилина сейчас потребует от него объяснений, но она ничего не стала спрашивать и лишь дольше обычного задержала свой взгляд на нем. И Сергей был благодарен ей за это, за то, что она не стала поднимать его, требовать объяснений.

Нужно было решать задачку. Шумилина раздала листочки. Первый, второй варианты. И села к столу проверять ту огромную стопку тетрадей, что принесла с собой. "Чьи это тетради?" - думал Сергей, как будто это сейчас было для него главным.

За спиной сопели, перешептывались ребята. "Чудаки", - думал Сергей. Всякие задачки он решал запросто, без особого труда. И контрольные сдавал обычно первым, хотя Шумилина всякий раз, видя его нетерпение, приговаривала: "Не спеши". Она и сейчас несколько раз украдкой бросила свой взгляд на него, видимо ожидая его прыти, но Сергея словно парализовало. Он сидел не шелохнувшись. Не мог сосредоточиться. Читал задачку, но смысл ее никак не доходил до него. Он готов был расплакаться от отчаяния.

Шумилина, по-видимому, догадалась, что с ним творится неладное. Оторвалась от тетрадей и вопросительно посмотрела на него. Застигнутый посреди своих мыслей врасплох, он встрепенулся, торопливо рванулся за ручкой, но, словно опять споткнувшись, закусив губу, почувствовал слабость, бессилие. Зачем эти задачки? Зачем все это? Если его больше нет.

- Я решил, Анна Ванна!

Сергей покосился на Тальянова. Тот облизал толстые губы и, осторожно погладив промокашку, закрыл тетрадь.

- Молодец, - похвалила Шумилина, - сдавай.

В разных концах класса послышались голоса ребят, сумевших так же запросто, как Тальянов, расправиться с задачкой.

- Ну что там у тебя? - зашептал возбужденно Тальянов. - Давай помогу.

Сергей нетерпеливо отодвинул его плечом. Закрыл тетрадку и понес ее на стол Шумилиной.

- Что, и ты уже? - спросила она, беря в руки тетрадь, тут же открывая ее. Но что она могла увидеть в ней?

- Я что-то не понимаю тебя, Сережа, - сказала она. - Надеюсь, ты не бесцветными чернилами писал? Возьми тетрадь назад. Еще есть время. Семь минут до конца урока. Плюс перемена. Возьми, - Шумилина протягивала ему тетрадь. - Ну же, ну! Не теряй зря времени!

- Не буду, - сказал Сергей, отходя к своей парте.

Шумилина встала из-за стола, положила перед Сергеем тетрадь.

- Решай!

Шумилина стояла над ним.

- Я жду, - сказала она.

Сергей сидел неподвижно, словно загипнотизированный.

- Уж не заболел ли ты?

Строгость ее сменилась жалостью.

- Что с тобой, Сергей? Я тебя не узнаю.