Виктор Савельев - Пацанские рассказы Витьки Воробья Страница 7

– Войдём-глянем? – вопросительно сказал нам Стаська.

Борька-Журавль, я и Серёга переглянулись. Ваську мы, конечно, боялись, но тихо сняли замок с петель и зашли в сараюшку… Васькин чемоданчик без ручки – он его когда-то при нас на свалке подобрал – был спрятан в углу под мешковиной.

– Наверное, там подзорная труба и флаг, – шептал под руку Серёга.

– Не труба, а морской бинокль, – огрызался Стаська.

Борька-Журавль осмелился – и распахнул этот чемодан… Подзорной трубы там не было. Но среди Васькиных богатств – волейбольных кубков, значков, перочинных ножей, зажигалок и фонариков – лежала картонная коробка из-под конфет.

– Спорим, там карта! – подпрыгнул Серёжка.

– Не карта, а письмо матери, чтоб не ругала за побег!

– Нет, карта. И ленточка моряка…

Дрожащими руками мы открыли эту коробку из-под конфет, в которой Васька, видимо, хранил самое своё сокровище. Наверное, в ту минуту каждый из нас остолбенел, а рты наши открылись. Мы не верили глазам, увидев наконец, что Васька от всех прячет…

…В коробке – любовно разглаженный – лежал тот самый синий бант Ирочки, что мы сдёрнули с неё на площадке! Это и была главная тайна Васьки…

Часть II

Дело было в школе…

Коварное слово

В классе «Г», где я учился, был у нас один мальчик – Алёша Скворушкин. Мальчик как мальчик, самый обыкновенный – сильно веснушчатый, с чернилами на пальцах и оттопыренными розовыми ушами, сквозь которые, казалось, просвечивало солнце. Такой тихоня был! А прославился он тем, что не умел писать одно слово.

Как сейчас помню, обнаружилось это в один из ясных прозрачных деньков, когда солнечные квадраты от окон лежали на учительском столе и на тетрадках, по которым учительница Вера Пантелеевна разбирала наши сочинения. Мы только кончили смеяться над тем, что Галкин написал про пастуха, будто тот пошёл, шатаясь от усталости, как новорождённый младенец, как Вера Пантелеевна взяла следующую тетрадь и попросила:

– А ну, Скворушкин, встань!

Скворушкин испуганно сунул в карман пробку от пугача и встал под взгляды всего класса.

– Ты что же, Алёша, не знаешь, как пишется слово «собака»? – с улыбкой спросила его учительница. – Стыдно, Алёшенька, это же в первом классе надо знать. Смотри, выучи хорошенько, а то через неделю в диктанте сделаешь такую же ошибку.

– А как он написал? – крикнул со своей парты наш отличник Олег.

– «Сабака», – сказала Вера Пантелеевна, – через «а» в первом слоге.

Мы засмеялись и на переменке долго подтрунивали над Скворушкиным, потому что многие из нас уже могли правильно написать не только «собака», но и «лестница» или даже «терраса». Такого-то пустяка да не знать!

Но через неделю, в диктанте про пограничника, Скворушкин написал точно так же: «сабака» – с буквой «а» в первом слоге. Вера Пантелеевна только руками развела.

И ведь главное, никакой не тупица он был: задачки у доски соображал без подсказки и по всем предметам у него были ну твёрдые четверки. Но как доходило до «сабаки», у Скворушкина словно в голове что-то отказывало. Его и перед классом заставляли писать это слово, он краснел всеми ушами, с третьей попытки выводил, как учат, – но в следующий раз делал ту же ошибку, словно какой-то упрямый чертёнок в нём сидел. Вера Пантелеевна не знала, что и думать.

Но однажды, когда стало совсем холодно, мы всем классом пошли в парк собирать жёлтые листья. Уже валил изо рта влажный белый пар, похожий на дым, а земля была мягкая от дождей и упругая, как резина. Мы шли попарно, взявшись за руки, в ту старую часть города, где стояли опрятные двухэтажные домики со смешными крылечками, а Скворушкин всё выскакивал из строя и приставал ко всем: «Я вам сейчас свой дом покажу! Мы мимо пройдём!» – и так дергал за руку соседа Шурика Ежова, что тот чуть не подрался со Скворушкиным.

Но особенно нетерпеливым Алёшка сделался, когда показались ворота какой-то мрачной базы с длиннющим забором, за которым снова начинались жилые дома. «Вон тот дом мой! – дёргал всех Алешка. – Вон, где начинается забор!» Ребята глянули, куда он показывал, и вдруг закричали все в один голос:

– Вера Пантелеевна! Вера Пантелеевна! Смотрите!

Прямо на заборе базы, в двух шагах от тротуара, был прибит большой щит, и намалёванная краской надпись гласила: «ОСТОРОЖНО! ЗЛАЯ САБАКА!». Коварное слово на щите так и было через «а» в первом слоге.

– Так здесь ты в школу ходишь? – смеясь, спросила у Скворушкина Вера Пантелеевна.

– Да, – Скворушкин покраснел до ушей и опустил голову.

Все засмеялись. Теперь всё стало ясно!

Сел и съел

На этот раз наша Вера Пантелеевна объясняла нам новую тему. Она так и сказала, когда в класс вошла:

– Сегодня, ребята, мы будем проходить очень интересную тему. Про разделительный твёрдый знак. Но мне нужен помощник. Ну-ка, посмотрим в журнале…

Мы сразу все подняли руки – и я, и Вадик Дроздов, и Скворушкин, потому что помогать Вере Пантелеевне – самое интересное занятие, и потом – за это никогда двойки не ставят. Вот почему мы изо всех сил тянули руки, а Олег Куликов даже кричал с задней парты:

– Меня спросите! Меня! – словно он наизусть отвечать собрался.

– Ну нет, – сказала Вера Пантелеевна, – ты, Олег, на прошлой переменке девочек обижал. А я сегодня должна спросить такого ученика, который бы и учился, и вёл себя лучше всех. Потому что ему предстоит очень приятное занятие…

После этих слов, понятно, все в классе словно взбесились: каждый тянул руку и тихонечко горланил:

– Меня позовите, Вера Пантелеевна! Меня!

Даже девчонки все стали попискивать:

– И меня! Меня!

– Ну вот, – рассердилась Вера Пантелеевна, – вы чего целый птичий базар подняли? Давайте сидеть тихо – вы ведь уже не дошколята! А помогать мне пойдёт Ваня Павлов – он самый среди вас дисциплинированный…

И Ваня Павлов, покраснев от удовольствия, вышел к доске помогать Вере Пантелеевне. Только он не знал, что делать, и почему-то взял мел и указку, словно был нашим завучем Валентином Петровичем или кем-то из учителей. Это было так смешно, что даже Вера Пантелеевна улыбнулась:

– Указка тебе, Павлов, не нужна, – сказала она. – Ты лучше положи её на место и сядь вот сюда, на мой стул.

С этими словами она поставила перед классом свой учительский стул, а Ваня Павлов, сверкнув подошвами, еле залез на него. Тут даже Вера Пантелеевна улыбнулась, потому что стул был большой, а Ванька – маленький. Он сидел, как нахохлившийся воробышек, прямо перед классом, в кругленьких очках, с взъерошенным затылком, а свисавшие со стула ноги не доставали до пола.

– Ребята, – спросила тут наша Вера Пантелеевна, – что сейчас сделал Ваня?

– Сел! – хором ответил весь класс.

Тогда Вера Пантелеевна вдруг достала откуда-то конфету в красивом фантике и, развернув её, отдала Ване. И Ванька – представляете, нахал какой! – прямо на наших глазах спокойно сжевал эту вкусненькую конфету.

– А что сейчас сделал Ваня? – спросила Вера Пантелеевна.

– Съел! – облизываясь, подсказал ей весь класс.

– Вот видите разницу, – написав на доске эти два слова, сказала Вера Пантелеевна. – Тут всего вставили одну буковку – разделительный твёрдый знак – и получилось, что Ваня съел конфетку. Спасибо тебе, Павлов, за помощь. Садись за свою парту. Конфета хоть вкусная была?

– Очень, – радостно сказал Ванька, слезая со стула.

На перемене все окружили Ваню.

– А ты не знал, что тебе конфету дадут? – спрашивали его.

– Я не знал, – говорил он, – но когда Вера Пантелеевна дала мне конфетку, я не стал с ней церемониться – ведь это мне дали наглядное пособие – ну вроде плаката…

– Скажешь тоже, – буркнул Олег Куликов. – Ты бы плакат не стал и есть!

– Факт! – пробурчал Толик Егоров, со вздохом разглядывая фантик. И другим тоже было завидно, потому что это не шутка, когда тебя на зависть всему классу конфетками кормят и говорят, что это новая тема. Тут уж этот разделительный знак на всю жизнь запомнишь, факт! И каждый жалел, что не попал к доске, потому что раньше немного шалил или неважно учился. Один только Пыжиков из нашего класса кривил губы и говорил:

– А, ерунда!

Странный он был, этот Пыжиков, что перевёлся в наш класс в середине года: ко всем в дружбу лез, а друзей у него так и не было.

– Сам ты ерунда! – сказал ему я. – Спорим, тебя бы не вызвали!

– А я и не хотел, – соврал Пыжиков, потому что по глазам было видно, что ему тоже хотелось. – Хочешь, пойдём после уроков ко мне и я покажу, что не больно-то мне и надо?

После уроков я долго ждал Пыжикова, потому что он собирался целый час: то не мог найти тетрадку, то потерял свою ручку. Я тоже стал искать его ручку под партой, но перемазался и не нашёл.

– А, ерунда! – сказал тогда Пыжиков. – Мама новую мне купит. Пойдём скорей, пока у меня дома никого…

Жил он на Большой Пономарёвской улице, довольно далеко от нас, в новом пятиэтажном доме. Поскольку наш район был очень старой и тесной застройки, я раньше не бывал в таких просторных и светлых домах. Когда Пыжиков отпер ключом их квартиру, я даже удивился, какой там коридор. Не коридор, а коридорище. И нигде не было то и дело хлопавших дверей, как в нашей «коммуналке» с общей кухней.