Ханну Мякеля - Бесстрашный Пекка Страница 13

— Ох-ох, — сказал Лесовик, держась за сердце, — напугал! И как же ты разыскал нас?

Медведь спросонья осторожно приподнял голову и до того обрадовался, что разулыбался до ушей. Даже Филин оживился — насколько это вообще возможно для филина. Лисонька же повела себя немножко странно: выбравшись из-под мохового одеяла, она даже глаз не подняла — принялась выщипывать из шубки еловые иголки и мох, как будто это было сейчас самым наиважнейшим делом.

Пекка смотрел на всех по очереди и усмехался: вот уж выбрали укрытие!

Разыскать их оказалось легко, как в игре: огромные лапы Медведя оставили на мокрой земле такие следы, которые мог бы прочитать даже малыш из городского детсада, не то что Пекка. А если уж для него это было так просто, то что говорить о волках: протрезвев после попойки, они запросто притопают сюда. И опять пойдёт тот же спектакль. Нет, нужно срочно что-то придумать!

И Пекка повернулся к Медведю, потому что в глазах у того зажёгся крохотный лучик надежды. Он надеялся на Пекку, маленького мальчика!

Но придётся сказать ему правду.

— Медведь, Медведь… мне всё-таки не удалось добыть твой ключ. Только я начал подкрадываться к Волку, он проснулся, и… вообще, просто чудо, что я здесь… — Пекка встряхнул головой, чтобы отогнать страшные воспоминания.

Медведь только тяжко вздохнул. И Пекка решился:

— Нам ничего не остаётся, как вернуться в Волчий Замок. И добыть ключ смелости! Другого пути нет. Мы обязательно найдём ключ, нужно только хорошенько подумать, как это сделать! Как нам незаметно пробраться туда? Как… — Тут Пекка задумался на миг. — Самое главное, как вытащить ключ из кармана Великого Волка?

Филин опять захлопнул глаза — всё равно не видно ни единого ответа на все эти вопросы! А Лисонька только застенчиво улыбалась, теребя оборку на юбочке: всякому понятно, что такие вопросы не для девочек! Медведь пыхтел, сопел и размышлял. Он, конечно, очень хотел помочь, но у него в голове застряла одна-единственная мысль: как опять стать храбрым. Всё остальное плавало в плотном тумане. Мычи, заикайся, рычи — бесполезно: больше никаким мыслям сквозь этот туман не пробиться. Глядя на Медведя, Пекка понял, что и от него помощи ждать не приходится. Оставался один Лесовик: с ним к тому же был его вековой опыт.

«Всем известно, — думал Пекка, — что лесовики умеют разные вещи, которых люди не умеют… Так ведь в книгах написано». И хотя Пекка до сих пор не заметил у Лесовика никаких волшебных умений, можно было хотя бы узнать у него.

— Послушай, Лесовик… — спросил Пекка, стараясь подыскать подходящие слова, — не знаешь ли ты какого-нибудь старого волшебства… какого угодно? Ведь ты всё-таки лесовик!

Лесовик подозрительно покосился на Пекку. Потом надолго задумался и притих — даже, похоже, рассердился. Но Пекка, не смущаясь, смотрел на него и ждал ответа. И Лесовику пришлось отвечать.

— Ну да… когда-то… знал одно… лет пятьсот тому назад. Но от этого произошли сплошные неприятности. И я поклялся больше его не использовать, выбросить из памяти, — сказал он медленно. — А теперь всё это опять вспомнилось… — И Лесовик повернулся ко всем спиной, явно огорчённый и расстроенный. Но Пекка не собирался оставлять его в покое. «Все пути нужно пройти, все средства попробовать», — частенько говорил папа, хотя его собственные пути приводили всегда в кресло, к чтению газеты.

— И какое же это было волшебство? — спросил Пекка простодушно. — Я бы очень хотел послушать. Совсем ведь не обязательно им пользоваться…

— Ох, Пекка, Пекка… — с упрёком сказал Лесовик, — ты хочешь быть хитрей лисы… Я вовсе не тебя имел в виду! — заметил он Лисоньке в ответ на её благодарную улыбку. — Ну… ладно уж, могу рассказать… раз такое положение. Я знал тогда способ, как превратить кого-нибудь очень плохого и злого в доброго и хорошего. Но из-за этого знания мне довелось пережить так много бед… Нет! И вспоминать не желаю!

— Что же плохого может быть в превращении злого в доброго? — поразился Пекка.

Лесовик замотал головой. Он всем своим видом выказывал нежелание продолжать разговор, но Пекка был не из тех, кто останавливается на полпути.

— А ты не мог бы показать, как ты это делал? — невинно спросил он. — Только здесь. Мы никому не расскажем…

— Ну вот, так я и знал… — проворчал Лесовик. — Я же понимал… И почему я такой неисправимый болтун? Я всё придумал… соврал… не знаю я никакого волшебства!

Но Пекка видел по его глазам, что именно сейчас он говорит неправду. И принялся уговаривать, пока Лесовик не согласился.

— Ну ладно! Это не слишком-то трудно, — приговаривал он, незаметно увлекаясь всё больше: ведь профессиональная гордость сохраняется навсегда, хотя бы ты лепил снеговиков. — Я пользуюсь фонариком… Старое волшебство делалось масляным светильником: идея та же, только светильник приходилось зажигать с помощью кремневого огнива, а это было трудно на ветру, и фитиль мог отсыреть…

Тут мысли Лесовика забрели куда-то далеко. К счастью, он скоро вспомнил, о чём идёт разговор:

— Это тоже хорошая вещь… аккумулятор заряжается, солнечная батарейка есть… Вот посмотри. — И Лесовик щёлкнул выключателем. — Я зажигал фонарь и направлял луч света прямо в лицо тому, кого нужно было ^ превратить в хорошего. И потом произносил вот что… погоди-ка, как же там было?., ага, вот какие слова:

Даже чёрное белеет,лишь его коснётся свет:там, где луч волшебный реет,темнотищи больше нет! —

Он победоносно улыбался. — Надо же, вспомнил! И потом я ещё вот так щёлкал пальцами и…

Тут Лесовик не на шутку струхнул, потому что Лисонька, на которую угодил луч фонарика, бросилась к нему и повисла у него на шее, как гиря.

— Ой, Лесовичок, миленький! — запричитала она. — Прости меня, пожалуйста. Я больше никогда не буду тебя дразнить… У тебя такое умное и доброе лицо! Я хочу всегда быть только хорошей…

— Во имя Духа Подземного всех Лесовиков! — вскричал Лесовик в отчаянии. — Это можно было предвидеть! Опять! Опять то же самое получилось! Какой я дурак, что согласился! Помогите!

Лисонька как будто и не слыхала этих криков. Она смотрела на Лесовика с обожанием и бормотала:

— Ой, Лесовик, миленький! Какой же ты замечательный, умный, хороший… — Тут Лисонька, видимо, окончательно помешалась: придурковато улыбаясь, она начала декламировать только что сочиненные стихи:

Ты мудрый, добрый и прекрасный,о царь среди лесовиков!В моей душе, тебе подвластной,гори, гори, моя любовь!

Лесовик в ужасе кинулся бежать куда глаза глядят, но Лисоньке это оказалось нипочём: быстроногая и ловкая, она не отставала ни на шаг.

— Помогите! — стонал Лесовик, задыхаясь. — Спасите!

Внезапно он остановился, весь просияв, потому что вдруг вспомнил, как отменить волшебство. И едва Лисонька опять было собралась кинуться ему на шею, Лесовик стукнул её кулаком по лбу, что-то пробормотав при этом. И всё. Лисонька сразу стала почти такой, как раньше. Только выглядела слегка обалдевшей.

— Уфф! — произнесла она слабым голоском, потирая лоб. — Что со мной случилось? Молния, что ли, ударила?

Пекка смотрел на Лесовика округлившимися глазами, затаив дыхание. Вот так фокус! В такое ни за что не поверишь, пока сам не увидишь. Выходит, Лесовик настоящий волшебник, как полагается!

— Вот это здорово! — воскликнул Пекка. — Такое волшебство нам очень даже кстати! Нет, нет, не спорь! — затараторил он, потому что Лесовик с испуганным видом уже собирался что-то возразить. — Я еще не придумал, как проникнуть в Волчий Замок, и… у тебя есть волшебный фонарик. Одновремеиыо сделать всех волков добрыми не удастся… мы опять можем попасть в плен… но… решение уже где-то совсем близко. Я это чувствую, мы придумаем! Нужно только пробраться в замок!

Филин даже очнулся от дремоты. Волчий Замок! Это были такие волшебные слова, что он тотчас встрепенулся, поднялся на цыпочки, осторожно сделал шаг-другой и затем исполнил изящный пируэт, чтобы показать, какие движения бывают в придворном танце. Он хотел ещё и взмахнуть крыльями, но они были накрепко скованы, и Филин остановился. Он застыл, понурившись, и только перья беспокойно топорщились.

«Ключ, ключ… — бормотал Пекка. — Ключ от медвежьей храбрости, ключ к решению задачи… Кто их найдет?»

— Подкрадёмся к Волку, пока он спит, и вздуем его как следует, — предложила Лисонька, покраснев до самых ресниц.

Впрочем, она могла смущаться сколько душе угодно — все остальные думали то лысо о ключе.

— Ну да, — сказал Филин, шевеля перьями, — совершенно верно, ключ! Кто освободит мои крылья? Я больше не могу! Всё моё искусство под угрозой из-за того, что я не могу летать, тренировать крылья!