Сергей Юрьев - Были и небылицы (сборник) Страница 13

Кася-пу

Некоторые звероведы считают, что, прежде чем изучить какое-нибудь новое животное, его обязательно надо поймать. Я же полагаю, что всё наоборот – зверя, который пойман, изучать уже поздно, потому что настроение у него испорчено, и повадки уже не те, и думает он только об одном – как бы ему сбежать. Мне самому не раз приходилось бывать в плену у различных диких племён, в том числе и у людоедов, и я по себе знаю, как это неприятно. Так что сам я никогда не ставлю на зверей ни ловушек, ни силков, и мой основной научный метод – терпение. Я тихонько сижу в засаде и целыми днями смотрю в одну точку, в которой рано или поздно появляется неизвестное науке животное.

Однажды я совершенно случайно попал на Таити и, чтобы не терять времени даром, решил заняться любимым делом – изучением диковинных зверей. Забравшись на пальму, я спрятался в густой листве и начал вести наблюдение за широкой, хорошо натоптанной звериной тропой, которая вела к водопою.

На тигров, львов, носорогов и крокодилов, которые то и дело пробегали внизу, я не обращал никакого внимания, потому что они были открыты давным-давно, а меня интересуют только те звери, которые науке ещё не известны. Три дня я сидел на ветке, не шевелясь и почти не дыша, питаясь одними бананами, и представьте себе, какое меня постигло разочарование, когда внизу появились два аборигена и начали копать яму-ловушку! Мне захотелось сразу же спрыгнуть вниз и уйти. Единственным, что меня удержало от такого поступка, была уверенность в том, что аборигены могут и не позволить мне покинуть своих охотничьих угодий просто так.

И вот они вырыли яму глубиной не меньше пяти метров, прикрыли её ветками, а сами пристроились на соседней пальме. К счастью, они не поставили на дне ямы заострённых колов, а это означало, что зверя они хотели брать живьём.

Первым в ловушку угодил здоровенный леопард, но аборигены, вместо того чтобы бежать к нему с сетью, закричали хором: «Кася-Пу!»

Услышав такое, леопард с расширенными от страха глазами выскочил из ямы и скрылся в зарослях, начисто забыв, куда и зачем он шёл. Аборигены снова аккуратно прикрыли яму и снова забрались на пальму.

Мне стало понятно, что они ловят не кого попало, но кого именно, для меня оставалось загадкой, поскольку я не понял, что означали слова «кася-пу», хотя языки любых аборигенов я знаю прекрасно.

Когда в яму угодил бегемот, повторилось то же самое – только на этот раз перепуганный зверь не скрылся в кустах, а проложил через джунгли широкую просеку – такого страха нагнал на него загадочный «кася-пу». После того, как аборигены страшно перепугали двух львов, одного крокодила, пятерых жирафов и одного слона, моё терпение лопнуло, а любопытство взяло верх над осторожностью. Я спрыгнул вниз, подбежал к пальме, на которой скрывались охотники, и спросил у них, что такое «кася-пу».

Результат был совершенно неожиданным – оба таитянина, которые, несомненно, были храбрыми охотниками, свалились с дерева и в ужасе, с воплями «Кха моха бо никады!», что в переводе означает: «Я никогда так больше не буду!», бросились наутёк. У одного из них из кармана выпала бумажка, которую я подобрал, надеясь понять, что здесь происходит.

Бумажка оказалась письмом моего коллеги-звероведа профессора Докембри, который просил таитян за вознаграждение поймать ему живьём какого-нибудь неизвестного науке зверя.

Таким образом, получилось, что я сорвал планы профессора, но, признаться, не сильно огорчился по этому поводу, справедливо считая, что изучение зверей в неволе не может дать положительных результатов.

А вот вопрос о том, что такое или кто такой «кася-пу», до сих пор меня мучает и не даёт спать спокойно. Когда-нибудь моя страсть к научным изысканиям снова победит осторожность, и я отправлюсь на Таити, чтобы тщательно изучить загадочное существо, одно имя которого наводит ужас на леопардов, бегемотов, львов, жирафов, слонов и таитянских охотников.

Мышь подводная, почти разумная

Среди моих многочисленных открытий есть и такие, о которых я сам стараюсь лишний раз не упоминать ни в своих путевых записках, ни просто в разговорах. Они настолько невероятны и удивительны, что порой мне самому трудно поверить в то, что они были мной сделаны. Например, однажды, просто прогуливаясь по верховьям Нила, я нос к носу столкнулся с помесью слона и носорога, который сидел на пеньке и играл на балалайке. Самым удивительным было не то, что этот невиданный зверь вообще существовал, и не то, что балалайки в африканских джунглях встречаются крайне редко, а то, что пенёк, на котором он сидел, был берёзовым, а это, уж извините, ни в какие ворота не лезет. Это уже потом я прочёл в одной энциклопедии, что однажды великий русский путешественник Миклухо-Барклай посадил в тех местах берёзу, а тогда я просто отказался верить своим глазам.

Но речь сейчас пойдёт вовсе не об этом. Чтобы открывать новые виды диковинных животных, необходимо бывать в самых неожиданных местах, желательно там, где вообще не ступала нога человека. В наше время людей стало столько, что таких мест на суше уже практически не осталось, и я решил обратить своё внимание на океанское дно. И вот однажды на попутном ледоколе, переплывающем из Арктики в Антарктиду, мне удалось добраться до одного из пустынных островов Полинезии, где, как известно, океан располагается со всех сторон. Способ исследований я избрал самый простой – плыть вдоль берега, надев маску для ныряния, и рассматривать океанское дно, стараясь при этом не создавать лишнего шума. Многие из диковинных животных до сих пор не открыты лишь потому, что отличаются необычайной осторожностью – они либо очень пугливы, либо настолько свирепы и опасны, что исследователи просто предпочитают с ними не встречаться.

Так вот, плыву я лицом вниз, дышу через трубку и вдруг наблюдаю такую картину: ползёт по коралловому рифу огромная черепаха, причём явно сухопутной породы, только ни лап её, ни хвоста, ни головы не видно – один панцирь движется себе, как будто так и надо. Вдруг из-под панциря выскочила обыкновенная полевая мышь и, пуская пузыри, набросилась на проплывавшую мимо мелкую рыбёшку. С добычей в зубах мышка опять нырнула под панцирь, который продолжил свой путь по склону кораллового рифа. Так повторилось ещё несколько раз, причём однажды на подводную охоту выскочило сразу несколько мышей, и проплывавшая мимо барракуда предпочла с ними не связываться.

Уже ближе к вечеру панцирь потихоньку двинулся к берегу, а когда солнце закатилось, он уже мирно лежал на прибрежном песке. Не скрою – приближался к нему я с большой опаской, понимая, что от мышей, которые додумались до такого, ожидать можно абсолютно всего, но жажда нового открытия заставила меня до конца исследовать это удивительное явление. Моё профессиональное зрение позволяет мне рассмотреть всё что угодно, даже при свете звёзд. Перевернув панцирь, я обнаружил, что он совершенно пуст, а под ним в песок уходит несколько мышиных норок.

Всё было ясно: когда-то через этот крохотный островок перекатилась огромная волна – цунами. Она смыла в океан всё живое, кроме мышей и гигантских черепах, которые, видимо, успели зарыться в песок. Черепахи, оставшись без кокосовых орехов, которыми привыкли питаться, вскоре вымерли, а мыши оказались сообразительнее: они стали использовать черепашьи панцири как подводные лодки и с их помощью охотиться на морском дне.

К сожалению, продолжить исследование мне не удалось, поскольку на остров высадился десант племени Тумба-Тумба, который захватил меня в плен, заподозрив, что я шпионю в пользу племени Ямба-Ямба, так что несколько дней мне пришлось провести на одном из соседних островов под бдительной охраной. Тумба-тумбским десантникам показалось, что панцирь черепахи, лежавший рядом со мной, – это спутниковая антенна, через которую я передаю секретные сведения, но вождь племени оказался человеком образованным и быстро разобрался, в чём дело. Меня отпустили, но ещё довольно долго пришлось ждать попутного ледокола, следующего в обратном направлении.

Остров, где мыши охотятся на рыбок, наверняка остался на прежнем месте, но найти его среди сотен точно таких же островков будет трудно, да и, собственно, незачем. Моё открытие всё равно уже совершено, и не стоит мешать мышам, которые могут сделать ещё немало полезных для себя изобретений.

Пельменская ёжница

На реке Пельменке, впадающей то ли в Индигирку, то ли в Колыму – мне это точно знать совершенно не обязательно, я ведь не географ, а зверовед, – с незапамятных времен живет загадочный народец, который так и называется – пельменью. Если верить пельменским легендам, еще лет восемьсот назад Владимир Мономах прогнал их с Руси за то, что они не открыли ему секрет приготовления пельменей, которые князь очень любил, но нигде, кроме как в гостях у пельменцев, не имел возможности попробовать. Конечно, кое-что подсмотрели, что-то выведали, но всё равно – до сих пор настоящие пельмени умеют стряпать только пельменцы.