Михаил Липскеров - Как волк теленочку мамой был и другие любимые сказки Страница 22

Помчался Крис в деревню, а Глафира села на плечо Ивану, и оба стали ждать помощи.

– Не волнуйся, Иванушка, – сказала Глафира, – вот возвернётся Крис со товарищи, ослобоним тебя, а там и твою зазнобу вернём.

И не видят, что за всеми их приготовлениями наблюдает со стоящего неподалёку дерева Гриф, верный слуга сэра Эшли.

Блюдёт!

И пока Иван и Глафира ждут помощи от друзей Криса, сэр Эшли уламывает Мэри выйти за него замуж:

– Подумайте, леди, если вы соизволите согласиться выйти за меня замуж, то сразу станете самой богатой дамой острова и владычицей над всеми его обитателями.

– Сэр, как там тебя, Эшли, ведь я ж тебе изменять буду! У тебя от ревности крыша поедет.

– Не понял, леди, как это – «крыша поедет»? Для нас, сэров, это непонятно.

– А вот так, – сказала Мэри, схватила голову-цилиндр сэра Эшли и поставила себе на голову. Ну вылитая Любовь Орлова из фильма «Цирк». И тут же запела. Сама поёт, а цилиндр-голова сэра Эшли ей жалобно вторит. А поёт она о том, что когда богатые старики женятся на молоденьких девушках, то сначала всё хорошо. А цилиндр ей вторит: мол, к её услугам всё. Потом она начинает тосковать, поёт уже Мэри, и может в кого-нибудь влюбиться. «И что тогда будет?» – спрашивает цилиндр. «А вот что», – отвечает Мэри, стукает цилиндр сверху, отчего лицо его перекашивается, а на цилиндре вырастают рога. Сняла Мэри цилиндр-голову с себя и закинула его на тело сэра Эшли. Потрогал он рога, покачал ими.

И тут прилетает Гриф и что-то шепчет на ухо сэру Эшли, размахивая крыльями. Сэр Эшли поднял брови:

– Заговор, говоришь. Готовится, говоришь. Все двуногие, значит. Вот так ситуэйшн… К тому же не успел жениться, а уже рога выросли. – Задумался на секунду, а потом спокойно злобно улыбнулся и обратился к Канаванияме: – Канаванияма-сан, будьте любезны, принесите наше секретное оружие, чтобы укротить эту маленькую леди. А ты, птичка, лети и наблюдай за всем хорошенько. Давайте оба: Канаванияма – за секретным оружием, Гриф – в секретный дозор.

Поклонился Канаванияма, стал рыть песок и извлёк из ямы бутыль. Затем подкинул её в воздух, подпрыгнул и пяткой ударил по донышку. Вылетела из неё пробка, закурился дымок из горлышка, и из него сформировался джинн. Но какой! В лапсердаке, с пейсами, с длинной седой бородой и в котелке. И лицо у него сонное-сонное. Потянулся:

– Ах, как сладко я спала… Спал то есть… – А потом поклонился сэру Эшли и завопил: – О, великий, что прикажешь старому больному джинну?!

– Значит, так, Соломон, прежде всего убери с меня рога.

– Исполняю, великий, – сказал Соломон, сделал пассы, и рога с головы Эшли исчезли и оказались на голове у Канаваниямы.

– Уберите с меня эти украшения, почтенный Соломон, – поклонился Канаванияма, – у меня их быть не может. Так как я никогда не имел дела с женщинами.

И опять сделал пассы Соломон, и рога оказались на голове у Кардинала.

– Ой, кажется, я опять ошибся, – сказал Соломон, сделал пассы, и рога оказались на шлеме у рыцаря Бродерика.

– А что, почтенный Соломон, – спросил сэр Эшли, – совсем убрать рога ты не можешь?

– Совсем не могу, великий, – закон сохранения вещества. Где чего убудет, то в другом месте прибудет. Так что рога убрать совсем невозможно. К тому же эти рога придают достопочтенному сэру Бродерику устрашающий вид.

Пощупал Бродерик рога:

– А что, нам нравится. Хоть сейчас в крестовый поход… Коня!

Сделал пассы Соломон – и Бродерик оказался на коне на палочке и сделал круг вокруг всей компании. А Мэри с удивлением смотрит на всё это дело и собирается улизнуть, не зная, что ей уготовит джинн Соломон.

– Остановитесь, маленькая леди, – протянул руку сэр Эшли, – с острова не убежишь. Соломон, а ну-ка преврати эту несносную девицу в камень до поры до времени. Пока мы здесь не разберёмся с непокорными двуногими.

Канаванияма, Бродерик и Педро вопросительно посмотрели на сэра Эшли.

– Тут мне донесение поступило, что наш закопанный русский друг Иван готовит маленький заговор. Он подбивает деревенских пугал на вторые ноги. И тем самым может нарушить освященную вековыми традициями одноногость.

Бродерик поднял лошадь на палочке на дыбы и взмахнул мечом, Канаванияма сделал несколько выпадов руками, ногой и заорал: «Кия!», а Педро гнусно улыбнулся, вырвал у себя из головы волос, подкинул его в воздух, а затем подкинул в воздух выхваченный нож. И между волосом и ножом завязалась в воздухе кратковременная битва. В результате чего волос оказался изрубленным в мелкие клочья и с горестным вздохом умер.

– Мы рады, – кивнул головой сэр Эшли, – что вы согласны с нами, а мы – с вами. Между нами-мной и вами-вами достигнут так называемый «вы – нам, мы – вам».

– Так от меня, достопочтимый хозяин, – напомнил о себе Соломон, – что требуется?

– От вас, не менее досточтенный Соломон, требуется временно превратить эту маленькую леди… Кстати, дон Педро, попридержите её, а то она, кажется, собирается избежать нашего внимания. Благодарю вас, дон, кабальеро и синьор. Так что, милейший Соломон, превратите её в камень… Или нет. Камней здесь и так предостаточно. Потом разбирайся, кто камень, а кто леди… Превратите её, Соломон, скажем, в птицу… Птицу, которая до разрешения всех наших маленьких недоразумений услаждала бы наш слух эстетическим пением.

– Как скажете, хозяин, – поклонился Соломон, сделал пассы, и Мэри превратилась в курицу.

– Мы не это имели в виду, почтенный Соломон, – спокойно заметил сэр Эшли.

И снова Соломон сделал пассы, и Мэри превратилась в индейку.

– И не это, – снова качнул головой сэр Эшли.

– А что, очень вкусная птица, – задвигал забралом Бродерик. А Канаванияма и дон Педро жадно сглотнули, да так, что чуть кадыки не выскочили.

– Только не очень хорошо поёт. Успокойтесь, сэры, саны и доны, – поднял руку сэр Эшли, – мы её не для кулинарных изысков превращаем, а в целях безопасности и эстетического наслаждения. Попробуйте ещё, Соломон.

И снова Соломон сделал пассы, и Мэри превратилась в канарейку.

– О! – поднял палец сэр Эшли. – Это то, что нужно. Спой, светик, не стыдись.

Мэри открыла рот и запела:

– У любви как у пташки крылья, её нельзя никак поймать, – сделала жест крылышком, как бы отдавая честь, и улетела, продолжая арию.

– Гриф, Гриф, – заорал сэр Эшли, – немедля поймать и заклевать, забить, растерзать!

– Грифа, хозяин, вы отпустили, – отсалютовал мечом Канаванияма.

– Вернуть! Бродерик, скачите!

– Куда!

– Соломон, куда ему скакать?

– Туда, куда она полетела, то есть туда, – и показал в направлении полёта Мэри-канарейки. – Всё поняли, о великие?

– Всё, милейший Соломон, только петь это бывшее очаровательное пугало будет не для нас.

– Мы её достанем, сэр Эшли, – гнусно улыбнулся Педро, а Канаванияма вновь взмахнул мечом и опять невзначай отрубил голову дону Педро. Та отлетела, недовольно вздохнула: «Опять то же самое… Слушай, сан, – сказала голова Педро, – с мечом поосторожней, а то голов не напасёшься».

Канаванияма поклонился, снял свою голову и кинул её на плечи дону Педро, а себе поставил голову дона Педро.

Посмотрел на это перемещение сэр Эшли:

– Нет, господа, боюсь, скрещивание самурая и колумбийского мафиозо непродуктивно. Это вам не ботаника. Соломон, восстановите справедливость.

Соломон сделал пассы, и головы поменялись местами и вернулись к своим хозяевам. Только в перевернутом состоянии. Макушки лежат прямо на плечах. Какая-то хрень получилась.

– Ошибочка вышла, о великий, – виновато развёл руками Соломон, а потом сделал пассы и восстановил справедливость.

– Сэр Эшли, по-моему, этот джинн несколько притомился, – сказал дон Педро, – пусть опять в бутылке передохнёт, пока у него самого голова на плечах сохранилась, – и провёл рукояткой ножа по усам.

А Канаванияма подскочил в воздух, ногой подкинул бутыль, поймал и протянул Соломону.

– И впрямь, – сказал сэр Эшли, – отдохните до поры до времени.

Поклонился Соломон, прижал руку к груди, превратился в дым и втянулся в бутылку, только нога торчит. Канаванияма пощекотал её мечом. Хихикнул Соломон из бутыли, и нога исчезла, а дон Педро, подобрав пробку, закупорил бутылку.

И тут снова прилетел Гриф и стал что-то докладывать сэру Эшли. Внимательно выслушал сэр Эшли Грифа, устремив взгляд в перспективу.

А между тем в деревне пугал идёт совещание. Пугала никак не могут приноровиться к своему новому двуногому положению. Кто-то, как, например, Мелинда, бразильская пугалиха, извиваясь в самбе, кружится вокруг Сяо Ляо, китайского пугала в шаолинском одеянии с лысой дыней на месте головы. А ковбой Джим в одной джинсовой штанине и с голой второй ногой выводит из стойла корову, вскакивает на неё, пробует продемонстрировать элементы родео, а когда корова его скидывает, да так, что он несколько раз ударяется о деревья, а потом киношно-замедленно падает на землю (а куда ещё падать), некоторое время лежит неподвижно, а потом открывает глаза и довольно говорит «О’кей». Короче говоря, все веселятся. Только Джумбо задумался.