Серафима Власова - Клинок Уреньги Страница 3

Пылали горновые печи в Златоусте, и над тайной булатной стали бились мастера, а с ними самый большой чародей — Аносов. Любили его работные люди и не раз говорили между собой: «Ране-то, до Павла Петровича, бывало, пойдешь мимо господского дома, аж руку ломило — шапку снять, а при Аносове — сама рука тянется к голове... Вот оно дело-то какое!»

В ту пору работали в Златоусте и немецкие мастера. Не верило горное начальство в Петербурге и Екатеринбурге в умение наших мастеров. Выписывали немецких. На славе они были тогда, а наособицу золингеновские гремели. Большие деньги им платили. Только, по справедливости говоря, наши мастера этих золингеновских опережали и по силе клинков и по красоте отделки. Оттого и боялись немцы: поймет наше начальство это и прогонит их.

Пытались они выпытать тайну изделия наших мастеров и особенно секрет чеканки, только и тут у них осечка получилась. Шуточками да прибауточками отговаривался тот же Уткин. Говорят, как-то раз оружейник из немецкой улочки шибко пристал к Уткину, он и ответил:

— Есть за Таганаем гора. В той горе пещера. В той пещере вход. Семь дней и семь ночей по этому входу на брюхе ползти надо, до новой пещеры. Во второй пещере посередке стоит большой сундук, обитый железом. Не подходи к нему. В нем змеи спят. Еще семь дней ползи. Опять в пещеру угадаешь. Там новый сундук увидишь, только серебром обитый. Ползи дальше: в этом сундуке черепа лежат. Да так до седьмого сундука и доползешь, а в нем на семи замках закрыт мой секрет. Как я клинки свои кую...

Когда же стал Петр первым мастером и первым помощником Аносова, то от немецких оружейников уже не присказульками отговаривался, а твердо говорил им:

— За тайну своего дела еще наши деды держались. Фабрика или кузница, где холодное оружие куется, — это тебе и наступление и оборона. К чему же мы будем вам открываться или кому другому?

А тут еще новое дело приключилось. Стали немецкие мастера в русскую веру переходить. И все из-за заводских красавиц получалось. Принялись они к этим красавицам сватов подсылать, как заведено было в те поры на Урале.

Да и между собой у них разговоры пошли, что все равно не перебольшить им аносовских мастеров. Видать, как прижились гости на Урале, так спесь-то свою потеряли.

Забеспокоилось немецкое начальство от таких вестей с Урала. Принялись из Германии одного за другим нарочитых посылать в Златоуст. Были среди них и умные и добрые. Мастера большие, но опять же добиться ничего не могли. Не под силу им было понять русскую душу работного человека.

Только самый последний из приезжих — герр Роберт Готлиб Штамм увидал такое, чего не увидели другие, хоть и был крикун и злюка, каких бывает мало. Собой толстенький, на коротких ножках, однако, когда надо было, ловко танцевал. Умел веселиться. Одним словом, на все времена года характер имел. Ходил в мундирчике со светлыми пуговками, в башмачках на высоких каблуках — по тогдашней моде. Смешным он нашим богатырям казался.

Ну вот. Как приехал в Златоуст, перво-наперво принялся за своих. Начались допросы оружейников. Как, мол, посмели признать себя ниже аносовских работных. Особенно допекал чеканщиков.

— Позор! Германия! Золингеновский оружейник! Позор! — кричал он, стуча об пол каблуками.

И только позднее, когда пообвык да пригляделся, увидел красу Златоуста, Косотур-горы, побывал на охоте на косуль да на глухарей, послушал шум дремучих лесов, начал понимать, — отчего рисунок у работных Златоуста на саблях жизнью дышит, не в пример насечкам бледным и неярким на немецких клинках.

Как-то раз герр Штамм дознался, что за последние дни перед новым годом не выходил Аносов из цехов. Плавки одна за другой проводились там. Озлился Штамм, узнав про такое. Не мог он придумать, как помешать, как выведать тайну о булатной стали, над которой работал в то время Аносов. Покоя лишился герр.

И вдруг в это самое время кто-то из его оружейников донес Штамму о том, что в одной из башкирских деревень живет старый охотник, у которого якобы хранится редкостный клинок, с рукояткой из одних самоцветов. Нашел клинок старик где-то на перевале, в самой чащобе.

Повеселел герр Роберт Штамм.

«Герр Аносов! Поглядим теперь, чья возьмет! — ехидничал Штамм про себя. — Булат ли получается у вас? Может быть, такая же подделка, как у нас? Надо скорей найти этого старика и отобрать у него клинок!»

Торопил он помощников своих, а потом, закутавшись покрепче в медвежью доху, сам поехал искать старика.

Говорят, корысть и зависть могут далеко человека завести. Вот и погнала корысть Штамма в дальнюю дорогу. Только снег летел из-под полозьев санок да мороз пощипывал герру нос.

Нашел Штамм башкирскую деревню, а в ней деда-охотника. С гордостью рассказывал гостю дед Нурлат, как он нашел клинок на перевале. Потом бережно достал из старого мешка дорогую для него находку — клинок, завернутый в пять волчьих шкур, и подал Штамму говоря:

— Сказку слушать надо. Сказку про Уреньгу. Батыр была, а не девка. Ее клинок! Многие джигиты искали его в горах после ее смерти, но ни один не нашел, а мне, старику, достался. Я нашел клинок на самом перевале, в чащобе, возле ручья.

Но не до сказок было герру Штамму. Много он сулил Нурлату за клинок, но дед только головой качал, хоть и жил бедно, давая понять гостю, что такое не продается. И тогда Штамм чуть ли не силком с кучером своим одели старика и, посадив его в кошевку, — айда с ним в Златоуст. Было это в самый канун нового года. Ночь выдалась морозной. Старик Нурлат чуть не замерз, пока ехали до завода. Едва отошел у Штамма в доме. А того большая новость ждала. Последовало приглашение от Аносова пожаловать в цеховую контору — присутствовать при новой плавке стали с узором булата и взглянуть на клинок из такой стали. Немедля, как только отошел Нурлат от стужи, поехал с ним Штамм в контору.

Старик ни на минуту не расставался с клинком.

В конторе у Аносова в эту новогоднюю ночь было торжество. Много там собралось народа: работные и все те, кому был дорог только что рожденный клинок из стали. Самая лучшая сталь в то время. Шутка ли сказать! И радовались люди, а больше всего сам Аносов, сказавший в ту ночь:

— Ну, потеснитесь теперь, чугун, и ты, матушка крична! Красавица из восточной сказки будет здесь хозяйкой.

Вот тогда и показал Штамм клинок Нурлата. Люди потом говорили, что поначалу Аносов даже от удивления опешил, хотя у себя хранил немало чудесных редких клинков, собранных за многие годы своей работы над булатом.

«Откуда в руках немца могла очутиться такая красота?» — подумал он про себя, но, увидав хозяина клинка, догадался. И, может быть, на какое-то время, забыв про свой только что рожденный клинок, радостно воскликнул:

— Чудо-то какое! Из Дамаска этот клинок! Это ясно! — повторил он несколько раз. — Заодним и проверить можно, чей клинок сильней, чья сталь крепче и надежней? Добрая находка у вас, почтеннейший герр Штамм.

Только и ждал таких слов герр. Живо засуетился, повеселел.

Пробовали оба клинка, как полагалось. Тончайший шарф резали на весу, кидали в древнюю сосну, что стояла во дворе, хоть дело было ночью. Резали железо, будто хлеб. Оба клинка были словно братья. И тогда герр Штамм, не выдержав, от волнения вскочил с кресла и, чуть не заикаясь, потребовал тут же скрестить клинки, как в бою. Скрестили. Зазвенели клинки в руках двух мастеров. Тишина стояла, как ночной порой в лесу. Все, кто был в ту ночь в конторе, говорили дома, что они просто не могли дохнуть, так захватила всех эта схватка. И когда последний раз прозвенел в руках мастера новорожденный клинок, ударив им по клинку Уреньги, то клинок Уреньги чуть согнулся и в изгибе зазубринка легла. Аносовский же клинок каким был, таким и продолжал мерцать, переливаться — ни единой самой крохотной царапинки не осталось на нем...

Вдруг старик Нурлат не выдержал и подошел к верстаку, на котором лежали оба клинка, и, взяв их в руки, оцеловал. Поклонился всем низко и обратился к Аносову:

— Барин! Возьми мой клинок, хоть и старше он и много лет пролежал в земле. Пускай лежат оба рядом. Только бы шайтан не подшутил. Украсть может. Сказку про Уреньгу слушать надо. Ее клинок. На перевале в ручье лежал.

Хорошо наградил Аносов старика Нурлата, а Штамма с той ночи будто подменили. Когда он послушал вместе со всеми сказку деда Нурлата о клинке Уреньги, видать, только тогда понял, почему старик отдал клинок не ему, прославленному золингеновскому оружейнику, а Аносову. Не прельстился на большие деньги, которые сулил ему он — герр Роберт Готлиб Штамм.

Слушал он сказку, и вдруг в его сердце что-то потеплело. Не видел он раньше такое в жизни, чтобы люди ради творения рук своих могли забыть все на свете. Одни — деньги, власть. Другие — тяжкую свою долю и неволю.

Штамм, скинув с себя важность, посветлел лицом и, забыв про свой чин, а главное — зачем был послан на Урал, подошел к Аносову и крепко пожал ему руку. До конца понял человек, что произошло в ту ночь на заводе возле Косотур-горы. И просто, без корысти и зависти, поздравил Аносова с рождением булата...