Константин Арбенин - Король жил в подвале и другие сказочные истории Страница 36

ГЕРОЙ. Да, я понял. Я опять предложил вам дурость. Забудьте. Давайте сменим тему… Интересно, а в окно будет видно пламя?

ПЕРСОНАЖ. Не знаю и не хочу знать. Я не собираюсь смотреть, мне абсолютно не интересно. Я буду в это время отсыпаться. Я не хочу этого видеть! Совсем! У меня есть поважнее заботы – завтрак, обед, ужин. Приём пищи, отправление естественных нужд. Да, я имею право на эти приятные мелочи, я заслужил их. Мне только день от роду, а вы мне предлагаете такие зрелища! Вы мне даже спать не даёте!..

Пауза. Герой сидит в раздумьях. Персонаж мается, снова пытаясь уснуть.

ГЕРОЙ. Я обманул вас, академик Симеонов-Травников. Я действительно не совершал никакого преступления. Вы были правы. Простите меня, я вовсе не хотел вас обманывать, так уж получилось. Дело в том, что я думал: люди не могут обвинить меня напрасно. Я думал, что, может, я чего и натворил по глупости. Я надеялся вспомнить.

ПЕРСОНАЖ. И конечно, не вспомнили.

ГЕРОЙ. Нет, даже наоборот. Я хорошенько поразмыслил и убедился-таки, что не совершил ни одного поступка, за который бы мне было стыдно. Не только перед собою, но и перед другими людьми. Жизнь моя не так уж велика – я не мог упустить. Так что простите меня. Я до последнего надеялся, что вспомню.

ПЕРСОНАЖ. Зря надеялись. Я же сразу вам говорил, что вы ничего не совершали. Мне это с первого взгляда было ясно. Мне только интересно: за что же вас осудили?

ГЕРОЙ. Получается, что ни за что.

ПЕРСОНАЖ. Нет, это я понял. А официальное-то обвинение каково?

ГЕРОЙ. Какая разница? Обвинение, как правило, с виной ничего общего не имеет. Я и не запоминал – к чему запоминать заведомое враньё? Зато теперь я могу умереть с чистым сердцем и со спокойной совестью. Я теперь знаю, что я ничего такого не натворил… Эх, люди, люди! Не нужны вам рыцари, хоть ты тресни! Но я не обижаюсь, я теперь понял, что от меня требуется: вовремя уйти. Ради людей же, чтобы им жилось лучше, спокойнее. И наверное, это правильно. Назвался рыцарем – плати по самому высокому счёту – головой. Что ж, пусть полюбуются, как горят на рассвете рыцари. Может, умнее станут, бедолаги… Но до чего же они близоруки! Попробовали бы хоть один разочек в жизни побыть рыцарями! И поняли бы, что нет на свете приятнее ощущения! От этого даже дух захватывает! Да ведь даже побеждённым рыцарем чувствовать себя интереснее, чем простым человеком!

ПЕРСОНАЖ. Вы фанатик. Все вы, рыцари, фанатики. А все фанатики – эгоисты.

ГЕРОЙ. Вот я и думаю… Выходит, что самое лучшее, что я могу сделать для этих бедных людей, – оставить их в покое, сгореть? Как вы думаете, может, моя смерть – это и будет мой подвиг?

ПЕРСОНАЖ. Подвиг? Навряд ли. Не думаю. Для подвига это как-то чересчур многолюдно и пафосно. Подвиги, как и преступления, совершаются без свидетелей, иначе это не подвиг, а пижонство одно.

ГЕРОЙ. Жаль.

ПЕРСОНАЖ. Не отчаивайтесь, не в подвигах счастье… А хотите, я вас позабавлю? Знаете, что мне тогда голос Джека-Попрошайки говорил? Ни за что не догадаетесь и не поверите: он извинялся! Ага. И знаете, за что? За те лишние десять лет, которые мне по его вине приплюсовали! Я удивился: чего извиняться-то? Что, мне от этих десяти лет хуже, что ли, будет? А оказалось, в моём данном случае такая сложилась ситуация, что приговор оказался сильнее смерти. Именно в моём, частном случае. То есть тогда, когда мне суждено свыше умереть, я не умру, а проживу ещё лишний десяток лет. Вот оно как бывает! Я же всё равно в изоляции: что я есть, что меня нет – всё едино. У других жизней под ногами не путаюсь, хитросплетению судеб не мешаю. Так что могу десяток годков-то и потерпеть, раз погоды не делаю. Это так Попрошайка объяснил. Можно, конечно, не верить, но он теперь в таких сферах вращается, где в этих делах толк знают. Вот я и верю. И выходит, что я никому не нужен – ни в тюрьме, ни на свободе, ни на земле, ни на небе. Вот так болтаюсь здесь, как незнамо что. И самое обидное: не знаю я, с какого момента эти десять лет отсчитывать! Может быть, попробовать со вчера? Как думаешь, академик Симеонов-Травников?.. Эх ты, уснул. Сидя. Надо же. Хорошо спит: крепко, спокойно… Возможно, это даже хорошо, что он меня не слышал. Я вообще ему много ерунды всякой наплёл. Про псов-нерыцарей, про женщин… Особенно про женщин – зря я ему. И что меня дёрнуло! Может, это специальный такой рыцарь был, чтобы на женщин не отвлекался и спокойно вершил дела свои справедливые? А я его сбил, дурак. Пожалел, видите ли. А я как подумал – я подумал: бедный рыцарь! Нет у тебя ни подвигов, ни славы, так пусть хоть дама сердца будет! Короче, не в своё дело нос сунул. Хотя кто его разберёт! Всё-таки как же рыцарю без дамы?! Подвиги-то сподручнее совершать ради кого-то конкретного. Если ради абстрактного человечества, то и подвиги будут абстрактные. А он сам говорил, что рыцарь должен быть точен, правильно? Для этого им по рыцарскому уставу дама и полагается – как конкретный образ абстрактного человечества. Я не очень заумно выражаюсь? А впрочем, мне на это наплевать, начхать и даже ещё хуже. Я думаю, что вовсе не буду его жалеть. Даже вспоминать его не буду. Мне нельзя нервничать, мне ещё долго жить придётся. Он правильно сказал: не стоит начинать жизнь с воспоминаний. Кто он такой вообще? Да никто, пустое место, как и я. Чего тогда жалеть? Нечего. Одним рыцарем больше, одним меньше… Можно было, конечно, предложить ему побег. Да теперь уже поздно. Да он бы, я думаю, и слушать об этом не стал. Рыцари, кажется, не убегают. Ладно, пусть горит, всё равно он здесь не приживётся. Покуролесил, освежил обстановку и – будет! Правильно?

Отворяется дверь, входит Тюремщик.

ПЕРСОНАЖ. Как? Что, уже? Ах ты, а он только что уснул! Ну еще хотя бы десять минуточек! Я его сам разбужу! Потом рассчитаемся, а?

Тюремщик глядит на свои часы и жестом показывает: пять.

ПЕРСОНАЖ. Пять? Дайте хотя бы семь!

Тюремщик показывает: три.

ПЕРСОНАЖ. Хорошо, хорошо, три, договорились.

Тюремщик выходит.

ПЕРСОНАЖ. Эй! Просыпайтесь, академик Симеонов-Травников! Подъём, рыцарь! Пора.

ГЕРОЙ. Что такое? Где это? Горим?

ПЕРСОНАЖ. У вас мало времени!

ГЕРОЙ. Как? Я ещё здесь?! Вот досада! А мне снилось, что меня уже почти сожгли и я достойно это перенёс!

ПЕРСОНАЖ. Да, обидно. Придется вам ещё раз потерпеть. Ну ничего, зато теперь у вас есть опыт. Вставайте скорее и протрите глаза, вы должны хорошо выглядеть. На вас столько народу смотреть будет – ого-го!

ГЕРОЙ. Да-да-да, я готов.

ПЕРСОНАЖ. Чуть было не сказал, что завтра вы проснётесь знаменитым… Так, вы всё запомнили? Выходите, улыбаетесь, находите в толпе Адвоката своего, кидаете ей глаз… Смотрите только, не промахнитесь, а то попадёте в лоб – вот ей неприятно-то будет. А потом – представляйте, что вам очень холодно, тогда огонь будет в радость. И не нервничайте, все будет хорошо. Поняли?

ГЕРОЙ. Понял. Я нормально выгляжу?

ПЕРСОНАЖ. Нормально. Только не дрожите, это лишнее… Ну всё, присядем на дорожку. Садитесь на табуретку.

ГЕРОЙ. Спасибо. (Минуту сидят молча.) А хотите, я подарю вам на память эту рубаху? Она почти новая. Я бы и штаны подарил, да надо бы напоследок поприличнее выглядеть, по-рыцарски.

ПЕРСОНАЖ. Нет, не надо. Я не хочу вас вспоминать. Вообще какое мне дело, собственно, до вас. (Из коридора доносятся шаги конвоя.) Дайте-ка я взгляну вам в глаза ещё разок.

ГЕРОЙ. Глядите.

ПЕРСОНАЖ. Да… Ну и я…

Входит Тюремщик, жестом приглашает Героя следовать за ним.

ГЕРОЙ. Уже? Ну всё, я пошел.

ПЕРСОНАЖ. Счастливого пути, рыцарь.

ГЕРОЙ. Извините за беспокойство. За всё спасибо. Прощайте.

ПЕРСОНАЖ. Ни пуха, ни пера.

ГЕРОЙ. К чёрту. (Тюремщику.) Академик Симеонов-Травников, рыцарь, – к вашим услугам.

Тюремщик указывает Герою на дверь. Тот, выходя, ударяется головой о верхний косяк. Потерев лоб, Герой выходит. За ним уходит и Тюремщик.

ПЕРСОНАЖ. Вот и всё… Вот, собственно, и всё. И никаких проблем. Будто бы и не было никого. А если даже и был, так мне это до лампочки, я и не заметил ничего, не обратил должного внимания, не придал значения. Так что, летописцы, я тут ни при чём, так в своих летописях и запишите. Всё запишите, серые, всё, что услышали, что подслушали и подглядели. И пусть оно будет. Пусть будет для истории, а я тогда безболезненно всё позабуду, как будто ничего и не было. Сделайте доброе дело, летописцы, избавьте меня от воспоминаний. Договорились? Ну и хорошо, вот и славно. А впрочем… хотя… Надо было хоть спросить у него, какой нынче век, какое время года? А вообще-то какая разница! Да и откуда ему знать: у него в холодильнике всегда зима, всегда ледниковый период… А впрочем, а впрочем, впрочем… А это что там такое? Глаз! Глаз-то он выронил, позабыл талисман-то! Э! Растяпа! Вот ведь бестолковщина, лыцарь безголовый! Забыл-таки! Ах ты… Ну и ладно, шут с ним. Не всё ли равно. (Кладёт талисман за пазуху, потом вынимает обратно и выбрасывает в окно.) Так вот лучше будет. И никаких следов. И сердце не ноет. И вообще, начнём-ка всё сначала. Последний разок. Итак. Поздравляю, и в нашу камеру пришёл этот… Кто пришёл? Да не было никого. Ах, да – праздник пришёл. День Возрождения. Теперь я опять другой человек, даже и не человек, а так просто, пустое место. И ничего не помню. Ну ничегошеньки. Пустому месту всё едино, всё равно. Как будто меня нет дома, и вообще нигде нет. Даже там, где витает теперь Попрошайка, меня нет. Нету меня – и всё, баста. Прошу не беспокоить по пустякам. А всё кругом – пустяки, так что прошу вовсе не беспокоить. И вообще я очень хочу спать. И не шуршите своими никчёмными рукописями, летописцы, не сбивайте мой сон. Всё, сплю. Вот так.