Виктор Мальцев - Конвейер ГПУ

Мальцев В. И.

Конвейер Г.П.У.

От автора.

Чтобы рационализировать производство, человеческий ум изобрел конвейер. В наше время каждый знает это усовершенствование, почему последнее и не нуждается в специальном пояснении.

Здесь речь пойдет о другом конвейере, мало или совсем незнакомом первым его изобретателям. Они, конечно, не подозревали, что продукт их творчества будет скопирован и применен к людям советскими чекистами.

Советские граждане в большинство также не имели представления об этом усовершенствовании Г.П.У. Но не найдется ни одного человека, не сидевшего в тюрьмах под кличкой «врагов народа» в период 37-38-39 годов, который не испытывал бы на себе «благотворного» действия этого механизма.

Оставшиеся по счастливой случайности в живых расскажут истории много жутких фактов, продемонстрируют в доказательство сомневающимся переломанные ребра, отбитые внутренности, выбитые зубы и прочую продукцию этого рационализированного метода допроса.

Конвейер Г.П.У. является доказательством и уликой вероломной, бесчеловечной и кровожадной политики «мудрого отца, народов» – творца «самой демократической конституции в мире».

На основе этого документа, полного неприкрытого цинизма, и обмана, стали возможны те средневековые пытки, коим подвергали доверчивых граждан.

Только потерявшие всякие моральные принципы, или вернее, не имевшие их никогда. – могли так нагло, со спокойной совестью, как дешевые шулера, не отработавшие далее ловкости рук, жонглировать историческими документами.

Русский народ великодушно поверил «демократическим свободам» и начал, робко, с оглядкой критиковать.

Но недремлющее око Г.П.У. так же рьяно выполняло демократические принципы конституции, заполняя тюрьмы тысячами невинных жертв.

Статьи и параграфы «самой демократической конституции в мире» красочно и нагло возвещали о свободе слова, печати, собраний и прочем, о чем так мечтал русский человек.

Но у «великого отца народов» легко уживались провозглашенные свободы с уголовно-процессуальным кодексом и ст. 58, параграфом 10, гласящим: «За антисоветскую агитацию», т. е. за эту самую свободу слова, – «виновные подвергаются тюремному заключению от 3 до 10 лет».

И вот беспрерывно работает кровавый конвейер, заставляя утонченными пытками признавать никогда несодеянные тягчайшие преступления.

Избитый до полусмерти «свободный гражданин» начинает понемногу просыпаться в переоценивать ценности, ощущая до боли во всем теле согревающие его сталинские солнечные лучи. Ему вспоминаются все свободы, дарованные народу этим историческим документом, в невольно в мозгу пробегают вступительные строки:

«Сталинская конституция не есть программа на будущее, – она является итогом прошлых завоеваний».

Подумав робко про себя и бросив пугливый взгляд на окружающих, он мысленно произносит:

«Слава Богу, что это хоть не программа будущего, а кошмар настоящего и прошлого».

Конвейер Г.П.У. – это система беспрерывного допроса и утонченных пыток. Разница между механическим и человеческим конвейером заключается в том, что с первого, в результате всех операций, снимается готовый агрегат, а со второго, в зависимости от волевых качеств «врага народа», его здоровья и кровожадности следователя, – людей уносили на кладбище или же с переломленными ребрами, выбитыми челюстями, но все еще живых, бросали снова в подвал. Эта передышка, на жаргоне чекистов, называлась: «дать отойти от первого крещения».

Скрипят засовы тюремной камеры, открывается дверь и одновременно на пол валится какая-то бесформенная масса. Всем ясно – втолкнули очередную жертву сталинского конвейера.

Вопросам нет места. Только побывавшие в этой мясорубке соседи бегло обмениваются скупыми репликами, оценивая и критикуя, как знатоки, чистоту работы следователя.

Мне хочется на этих страницах изложить не роман или повесть. Не найдет здесь читатель также и социального заказа советскому писателю с трафаретной фабулой о нескончаемых стройках, вредительстве, разоблачения врагов народа зорким оком Г.П.У. и постоянным триумфом «мудрой политики отца народов». Это просто хронологический рассказ одного из миллионов, испытавших на себе работу сталинского конвейера.

За 1 1/2 года сидения под следствием в тюрьме я воочию убедился и испытал на своей спине все прелести советской демократии.

Пистолет, шомпол или плетка в опытных руках следователя не раз согревали меня благотворными лучами сталинского солнца.

Миллионы русских людей с облегчением произносят:

«Слава Богу, наконец, то это самое демократическое светило закатывается за горизонт, а с ним вместе и его незадачливый кровавый творец».

Первое знакомство с тюрьмой

«Мы не караем, а исправляем».

Некоторые утверждают, что им свойственно предчувствие беды. Не знаю, – я этого не испытал, хотя несчастье коснулось и меня.

Памятный день 11 марта 1938 г. – суббота – ничем буквально не отличался от всех остальных. Так же, как и всегда приехал в Управление, принял срочные доклады начальников отделов и поехал на аэродром.

Шум самолетных пропеллеров и спешно снующие бортмеханики и авиатехники были так привычно знакомы и близки.

Приняв рапорт дежурного, ознакомившись с работой и дав соответствующие указания, я в прекрасном настроении поехал в город.

В ресторане Дома Советов пополнил достаточно однообразным меню затраченную энергию и снова без всякого предчувствия надвигающейся опасности вышел на улицу. Садясь в машину, увидел идущего ко мне уполномоченного НКВД по воздушному флоту Халявина с неизменной слащаво-гаденькой улыбкой на дегенеративном лице. Подойдя, последний поздоровался и, как всегда, не глядя в глаза, произнес:

– Виктор Иванович, вас просит срочно заехать нарком НКВД.

Я предложил ему место в машине и через пять минут под’ехал к зданию НКВД.

Халявин услужливо побежал в комендатуру за пропуском, и мы прошли во внутренние апартаменты.

Иду спокойно. Предчувствие и здесь не подсказало, что обратно из этого «святилища» мне суждено будет выйти только через 1 1/2 года. Полтора года физических и моральных пыток, но зато и политической переоценки всего существующего порядка.

Сажусь в приемной кабинета и рассеянно просматриваю газеты. Проходит минут пять, и я спокойно задаю вопрос:

– Где же нарком?

В ответ получаю вежливое извинение и просьбу немного подождать. Погружаюсь снова в газету и замечаю, что в приемную входят четыре чекиста и о чем то шепчутся с Халявиным.