Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса Страница 10

— Каков бы ни был Добладо — он выступит! Поверь мне.

Хуарес внимательно посмотрел на Комонфорта.

— Я верю тебе. И ни о чем не спрашиваю. Но через два-три дня Добладо узнает о декретированной нами отмене фуэрос.

— Это только ускорит события!

— Посмотрим.

— Бенито, как бы то ни было — Альварес должен уйти. Минует этот кризис — начнется новый! Успокоится Добладо — выступит Видаурри.

— Если президент решит уйти — я не исключаю такую возможность, — то причиной этому будет вовсе не необходимость, а некоторые особенности его личности. И твоей личности, Игнасио. Ты, военный министр и глава кабинета, обязан был бы поддержать его.

— Не имею права. Вспомни судьбу Герреро. Я боюсь за Альвареса. Его убьют. Я не хочу этого.

— Не знаю, какое решение примет президент. Но только помни, Игнасио, — армия Юга плохо обучена для регулярных действий и вооружена хуже войск гарнизона, но когда эти люди решают сражаться, они сражаются насмерть…

— Пугаешь меня?

— Нет, хочу, чтобы ты ясно представлял себе обстановку и был осмотрителен.

Хуарес встал и вынул из кармана своего черного жилета большие серебряные часы.

— Прекрасные часы, Игнасио, хотя и старые. Мне их подарил много лет назад мой будущий тесть, когда я начал свою адвокатскую практику. Мне пора.

— До свидания, Бенито.

Хуарес наклонил гладко причесанную голову, и Комонфорт не увидел выражения его глаз — в них было снисходительное презрение. Хуарес вышел. Комонфорт смотрел вслед.

Пустынные пески нежной цыплячьей желтизны, ясные снежные хребты и мягкая зелень лесов встали перед ним. Он шумно вздохнул — так, что красный мундир на его сильной груди натянулся, — и отогнал видение.

«Мой высокочтимый друг, с тех пор как несколько дней назад я писал Вам, умоляя о помощи, произошли некоторые важные события, изменившие положение. Во-первых, ходят упорные слухи, что Альварес собирается вывести своих солдат из столицы и передать — временно или постоянно — президентские полномочия сеньору Комонфорту. Но даже если эти слухи пущены нарочно и не подтвердятся, Вам не следует предпринимать решительных шагов. Главное то, что четыре дня назад обнародован так называемый „закон Хуареса“, декретирующий, пока только решением правительства, отмену фуэрос. Признаться, этот Хуарес поразил даже меня, а уж я видывал виды! Я беседовал с ним 20 ноября. Я пытался выяснить, что он собирается делать как министр юстиции. Он был очень корректен и, как мне показалось, простодушен. Я готов был поклясться после беседы, что у него нет вообще никакого определенного плана действий. Он говорил общие слова и дал понять, что еще не разобрался в ситуации и не склонен обременять нас новыми законами, пока не убедится в их необходимости. На меня он произвел впечатление человека медлительного, некоторого тугодума. Я был спокоен, о чем и писал Вам тогда. И вдруг такой сюрприз! Слухи об этом законе уже ходили, но никто не ожидал, что он появится в ближайшем будущем. Хуарес сумел подготовить закон и произвести все необходимые формальности за какой-то безумно короткий срок! И все изменилось, мой друг. Теперь каждый, кто хочет сохранить честное имя либерала, волей-неволей обязан поддерживать этот закон. Ведь и в самом деле — мы столько лет ратовали за него. Мы просто не можем себе позволить против него бороться, не попав при этом в идиотское положение! Хотя это нам сейчас так некстати! Мы вынуждены поддерживать Хуареса, поскольку именно он автор закона, вне зависимости от того, нравится ли нам этот сапотек или не нравится. Он сделал удивительно точный ход. К этому человеку надо присмотреться. Все, что мы о нем знали прежде, — бледная тень его реальных качеств, клянусь Вам.

Мой высокочтимый друг, я еще не получил от Вас каких-либо известий, но здесь возник слух, что Вы подняли знамя восстания и объявили клич „Религия и фуэрос!“. Не хочу верить, хотя и понимаю Вашу тактику. Но заклинаю Вас всем святым, если это так — немедленно отступите назад. Один наш давний союзник, не хочу называть его имя, сказал мне сегодня: „Добладо пропустил момент для действий. И если он теперь выступит за фуэрос, то из испытанного вождя модерадос мгновенно превратится в авантюриста без определенной программы“. Простите, что я привел эти слова, но Вы должны знать, что здесь думают.

Представляете себе, в каком трудном положении сеньор Комонфорт. Но он тверд и спокоен, как всегда».

ДОРОГА НАЗАД

Хотя солнце давно уже взошло, отец Франсиско не велел слуге открывать ставни, и в прохладной комнате с низкими сводами был полумрак, прорезанный в нескольких местах белыми лучами из щелей в ставнях.

Отец Франсиско — духовник матери генерала Игнасио Комонфорта — еще раз перебрал в памяти то, что сказала ему вчера сеньора Изабелла Комонфорт. «Мой сын в смятении… Гипнотическая власть этого индейца Хуареса…» Отец Франсиско спросил: «Дон Игнасио не любит этого Хуареса?» — «Нет, он его уважает, он относится к нему с симпатией, он ведь необыкновенно добр к людям. Но он говорит, что Хуарес похож на дьявола-искусителя, который внушает людям, что они свободны в своих поступках, в то время как… Он говорит, что Хуарес умен и хитер, а мой сын доверчив… И он ужасный Дон-Кихот… Он сделал фетиш из своего долга перед этими… с которыми он вместе воевал…» Отец Франсиско спросил: «Это он сам говорил о гипнотической власти Хуареса?» — «Нет, это я так поняла его…» — «Вы видели этого Хуареса, сеньора?» — «Да, он производит впечатление человека скромного и незаметного. Я не обратила бы на него внимания, если бы мой сын…» — «Увы, дьявол по-своему мудр и знает устройство человеческого разума…»

По улице цокали копыта.

Отец Франсиско подошел к окну и откинул бронзовые крюки. В освободившееся от ставень стекло ударило солнце.

И вместе с этими белыми лунами, как бы принесенные ими, ворвались крики и выстрелы. Отец Франсиско нахмурился, прислушался. Что-то происходило на университетской площади — неподалеку…

На университетской площади толпа штурмовала склад оружия. Отряд Национальной гвардии оказался прижатым к воротам и с трудом удерживал первые ряды нападающих, угрожая прикладами. Стрелять гвардейцы не решались. Толпу вел молодой человек без шляпы, перетянутый поверх прекрасно сшитого сюртука поясом с пистолетной кобурой. Его цветной жилет и белая крахмальная рубашка были забрызганы желтой грязью. Он выкрикивал формулы, а толпа вторила ему: «Смерть священникам! Долой Комонфорта! Церкви конец!»