Лия Лозинская - Во главе двух академий Страница 10

Ничего не пишет Екатерина Романовна и о похищении княжны Таракановой и скорой ее гибели в Петропавловской крепости.

Полотно художника Флавицкого сохранило для нас это имя, когда-то, в 70-х годах XVIII в., широко известное.

Наводнение, прекрасная узница в нарядном платье — все это остается в памяти с первых, детских посещений Третьяковской галереи.

Единственная реальность здесь — сам факт петербургского наводнения: оно имело место в 1777 г. Женщины, называвшей себя княжной Таракановой, тогда уже не было на свете, она погибла двумя годами раньше. Да и вряд ли эта несчастная, заключенная в полутемную камеру под круглосуточный надзор двух караульных солдат, измученная «строгостью содержания, уменьшением пищи, одежды и других нужных потребностей» (из доклада ее тюремщика, князя Голицына, Екатерине, требовавшей строгих допросов узницы), походила на героиню картины Флавицкого.

Кем была она, узница Петропавловской крепости? История ее не до конца ясна.

В 1770-х годах в Иране, потом на Балканах, затем в Западной Европе объявилась какая-то молодая женщина, образованная, красивая, состоятельная. Она кочевала из страны в страну, меняла покровителей и имена. То она фрейлен Франк, то мадам де Тремуйль, то дочь турецкого султана, то принцесса Азовская, то… — это была роковая фантазия! — русская, княжна Тараканова, дочь Елизаветы Петровны от тайного брака ее с Разумовским и, значит, претендентка на российский престол.

Претензии ее поддерживал князь Радзивилл. Может быть, еще кто-то играл этой дорогой куклой. Но всерьез ее в общем-то никто не принимал. Никто, кроме Екатерины.

Не будем забывать, что «принцесса Володимирская» — она и так себя величала — промелькнула в истории в грозные для русской царицы годы — годы Пугачевского восстания. «Принцесса» называла себя сестрой Пугачева и заявляла — в письмах Панину, Орлову-Чесменскому и др. и в фантастических манифестах — о намерении с помощью Пугачева вернуть себе «родительский престол».

Попытки отнять у нее трон, сколь бы легкомысленны и нереальны они ни были, Екатерина всегда решительно пресекала. Она приказывает «схватить бродяжку». Выбор падает снова на Алексея Орлова. Генерал-адмирал, герой Чесмы и Наварина, поручением не побрезговал. Он едет в Пизу, где находилась в то время княжна Тараканова, знакомится с ней, притворяется влюбленным. Как-то после обеда у английского консула в Ливорно Орлов предлагает ей и ее спутникам осмотреть русский военный корабль, галантно вызывается сопровождать их. (По некоторым версиям — на корабле был инсценирован обряд венчания.). И… мышеловка захлопнулась. С корабля княжна Тараканова — будем называть ее так — попадает прямо в Петропавловскую крепость. Через семь месяцев ее уже нет в живых.

Сохранилось письмо Голицына Екатерине о том, что арестантка страдает чахоткой и вряд ли долго протянет. Должно быть, письмо было написано тогда, когда с Таракановой решили покончить. Екатерина тщательно берегла и этот оправдательный документ.

У Елизаветы Петровны и Разумовского, насколько известно, не было детей. Но полулегендарное их потомство еще долго тревожило покой Екатерины II.

Ходили слухи о какой-то монахине Досифее из московского Ивановского монастыря о том, что будто она и есть родная дочь Елизаветы Петровны и Разумовского — княжна Тараканова. Что якобы была она насильственно пострижена Екатериной и живет в полном уединении, даже богослужения совершаются для нее одной в потайной церкви над монастырскими воротами.

Какая-то Досифея действительно жила в этом монастыре, предназначавшемся для знатных вдов и сирот. На похороны ее в 1810 г. съехалась многочисленная родня Разумовских. Кто была она? Имела ли отношение к императрице Елизавете?

Княжна Тараканова, должно быть, личность мифическая, хотя и можно найти это имя в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, где сказано, что именно инокиня Досифея и есть «подлинная Тараканова», дочь Елизаветы, в отличие от самозванки, столь ловко «отловленной» Алексеем Орловым.

Ни о чем, что могло бы повредить славе кумира ее юности, Дашкова не упоминает в «Записках». Должно быть, она действительно не допускала мысли о причастности Екатерины к этим кровавым событиям и тогда, когда писала свои воспоминания, и в те годы, когда события эти были еще у всех на устах.

«Оттого-то, между прочим, что она верила и хотела верить в идеальную Екатерину, — пишет Герцен, — она и не могла удержаться в милости. А она была бы славным министром. Бесспорно одаренная государственным умом, она, сверх своей восторженности, имела два больших недостатка, помешавшие ей сделать карьеру: она не умела молчать, ее язык резок, колок и не щадит никого, кроме Екатерины; сверх того, она была слишком горда, не хотела и не умела скрывать своих антипатий, словом, не могла „принижать своей личности“, как выражаются московские староверы».[36]

Уже вскоре после коронации Екатерины II Дашкова в немилости. Ей не прощают ни смелости высказываний, ни желания участвовать в государственных делах, ни популярности. Екатерина «великая» не забывает, что в тот самый июньский день, который решил ее судьбу, солдаты на руках пронесли через всю площадь до самого Зимнего дворца Екатерину «малую» — 18-летнюю Дашкову.

Вокруг Дашковой создается атмосфера подозрительности, недоверия.

Ее имя мелькает в депешах иностранных послов. Ее считают заговорщицей, подстрекательницей. Любое проявление недовольства приписывают ее участию или влиянию.

Полагают, что, имея все основания быть обиженной, она со своим «сумасшедшим нравом» (Г. Р. Державин), «каприсами и неумеренным поведением» (М. И. Воронцов) способна на любые сумасбродные выходки.[37]

«Будучи лишь 22 лет от роду, она уже участвовала в полдюжине заговоров, первый из них удался, но, не получив заслуженной, по ее мнению, награды, она принялась за новые».

Вряд ли можно полностью доверять этому донесению, отправленному в 1767 г. из Петербурга в Лондон. Оно не столько характеризует Дашкову, сколько «славу» о ней в придворных и дипломатических кругах.

И все же на чем-то основывалась эта «слава».

1763 год… Обнаглевший Григорий Орлов метит на русский престол. Германский император заблаговременно уже пожаловал ему титул князя Священной римской империи.

Старик Бестужев, прежний великий канцлер, готовит петицию на имя императрицы: Екатерину умоляют довершить ее «благодеяния русскому народу» избранием супруга, ведь наследник слаб здоровьем. Собирают подписи.

Среди гвардейских офицеров, возмущенных скоропалительным возвышением Григория Орлова, зреет заговор. Решено убить Орловых, если только петиция Бестужева будет принята.