Лия Лозинская - Во главе двух академий Страница 11

1763 год… Обнаглевший Григорий Орлов метит на русский престол. Германский император заблаговременно уже пожаловал ему титул князя Священной римской империи.

Старик Бестужев, прежний великий канцлер, готовит петицию на имя императрицы: Екатерину умоляют довершить ее «благодеяния русскому народу» избранием супруга, ведь наследник слаб здоровьем. Собирают подписи.

Среди гвардейских офицеров, возмущенных скоропалительным возвышением Григория Орлова, зреет заговор. Решено убить Орловых, если только петиция Бестужева будет принята.

Очень возможно, что в хоре возмущенных голосов звучал и голос Дашковой. С фаворитом у нее отношения открыто враждебные. Как бы то ни было, в один весенний день секретарь императрицы приезжает к Дашковым и тайком от Екатерины Романовны, которая лежит больная, передает ее мужу следующую многозначительную записку: «Я искренне желаю не быть в необходимости предать забвению услуги княгини Дашковой за ее неосторожное поведение. Напомните ей это, когда она снова позволит себе нескромную свободу языка, доходящую до угроз».

Как непохожа эта записка «самодержицы всея Руси» на письма, сплошь состоящие из нежных слов и заверений в вечной дружбе, на которые так щедра была великая княгиня!

Двор уезжает в Петербург, Дашковы остаются в Москве. По словам Дидро, буквально записавшего рассказ Екатерины Романовны, только болезнь спасла ее от ареста.

В месяцы, предшествовавшие заговору Мировича, Екатерина Романовна с детьми жила во флигеле, а дом занимал Н. И. Панин. Мирович бывал у Панина. Не через этого ли доверенного человека, воспитателя великого князя Павла, передавались намеки и посулы государыни?!

Когда начался суд, распространились слухи, что вдохновительницей Мировича была все та же Дашкова и что только влиянию Панина обязана она своим спасением.

Английский посланник Букингем писал: «Захвачены печатные прокламации, которые одобряют предполагавшуюся революцию, и княгиню Дашкову подозревают в участии во всем этом. Очень вероятно, что, настойчиво требуя пытки Мировича, барон Черкасов и другие члены верховного судилища имели в виду раскрытие виновности Дашковой, о чем тогда носилось много слухов…»

Приводя эти слова Букингема в своей «Истории Брауншвейгского семейства», В. В. Стасов решительно отметает «предположение о зачине Дашковой в этом деле».

«…Уже в 1763 году дружба между нею и Екатериною рушилась, императрица не выносила более ее смелого, самостоятельного ума и нрава… Можно было… предположить, что участие Дашковой осталось нераскрыто… вследствие могущественного влияния Панина, которого, по тогдашним всеобщим слухам, она считалась не только незаконной дочерью, но и любовницей.[38] Но… трудно вообразить себе, чтоб какое бы то ни было влияние Панина на императрицу в состоянии было перевесить в ней страх, ненависть к предприимчивой сопернице, чтоб он в то же время в состоянии был совершенно исказить дело и закрыть от императрицы настоящие его пружины…»[39]

Надо полагать, что Екатерину вдвойне устраивали любые слухи, отводящие от нее подозрение в «зачине» шлиссельбургского дела, и слухи эти всячески поддерживались и раздувались.

«Я увидела, что мой дом или, скорее, дом графа Панина был окружен шпионами Орловых; я жалела, что императрицу довели до того, что она подозревала лучших патриотов…»

Вокруг Дашковой сгущается атмосфера подозрительности и недоброжелательства. Она одна. Князь Дашков отправлен во главе войск в Польшу. С родственниками — Воронцовыми — отношения натянутые: ей не могут простить крушение «карьеры» сестры.

От двора она отдалена. Ее нет на бесчисленных празднествах — балах, приемах, гуляньях, которые устраивала и поощряла Екатерина II в первые годы своего правления. Если императрица и вспоминает о вчерашней союзнице, то только с иронией.

Пожалуй, если бы Дашкова и была еще тогда в фаворе, она бы все равно не удержалась. Век Екатерины начался как век веселый, век празднеств и пиров… Дашкова таким настроениям соответствовать не могла по самой своей натуре. Да и судьба в те годы обрушила на нее много лиха. В Москве умирает ее старший сын, остававшийся на попечении бабушки. А осенью того же года, когда случилась «мировическая авантюра», Екатерина Романовна пережила самое тяжелое горе в своей жизни: в Польше умер ее муж. «…Я 15 дней находилась между жизнью и смертью…»

20-летняя вдова остается с двумя детьми и многочисленными долгами; делать их князь Дашков был мастак. «…Меня долго держали в неведении относительно расстроенного материального положения, в котором мы с детьми находились…»

Едва оправившись от болезни, Дашкова решает расплатиться с кредиторами и восстановить благосостояние семьи. Раз поставив себе цель, она берется за ее осуществление со свойственной ей поразительной энергией.

Она переезжает из Петербурга в Москву, но, оказывается, что в Москве ей негде жить: свекровь отдала свой дом дочери. Екатерина Романовна решает поселиться с детьми в подмосковной деревне, но выясняется, что дом там развалился и для жилья непригоден. Тогда она приказывает выбрать крепкие бревна и построить маленький деревянный домик, куда вскоре и перебирается.

Она продает все, что у нее имелось ценного, оставив себе… «из серебра только вилки и ложки на четыре куверта», и за пять лет расплачивается с долгами князя Михаила.

«Если бы мне сказали до моего замужества, что я, воспитанная в роскоши и расточительности, сумею в течение нескольких лет (несмотря на свой двадцатилетний возраст) лишать себя всего и носить самую скромную одежду, я бы этому не поверила; но подобно тому, как я была гувернанткой и сиделкой моих детей, я хотела быть хорошей управительницей их имений, и меня не пугали никакие лишения…»

После смерти мужа Дашкова пять лет почти безвыездно живет в деревне. Хозяйственна, расчетлива, практична.

Об этом ее первом, и лишь отчасти добровольном, изгнании известно совсем мало.

Годы странствий

В декабре 1769 г. Дашкова предпринимает свою первую заграничную поездку. На два года. Для «поправления здоровья» детей. Но верней другое: Дашкова отправляется в путешествие, чтобы удовлетворить свою «безжалостную наблюдательность». Она хочет увидеть все, что есть в Европе достопримечательного: посетить различные города, познакомиться с музеями и картинными галереями, мануфактурами и фортификациями, общественными учреждениями и научными коллекциями.

Примерно за год до этого Екатерина Романовна с детьми побывала в Киеве. Она осматривает Киево-Печерскую лавру, любуется фресками и мозаикой, восхищается академией. И делает вывод: «Наука проникла в Киев из Греции задолго до ее появления у некоторых европейских народов, с такой готовностью называющих русских варварами. Философия Ньютона преподавалась в этих школах в то время, как католическое духовенство запрещало ее во Франции».