Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений Страница 105

Что ты жадно глядишь на дорогу…

Что ты жадно глядишь из окошка,В стороне от бездомных подруг,Видно, ты растревожилась, кошка,Что глаза твои вспыхнули вдруг?

И зачем, громыхая бутылкой,Ты за мухою прыгаешь вмиг?На тебя с глуповатой ухмылкойЗагляделся прохожий мужик.

На тебя заглядеться не диво,Утащить тебя всякий не прочь;Скачут резвые блохи игривоПо спине твоей черной как ночь.

Не гляди в переулок Калашный,Зазевавшихся мух не лови,И такою закускою страшнойДобровольно себя не трави.

Зря своих коготков не топыря,Ты уймись, желтоглазая Пыря:Мухи сдохнут к зиме, а мужикЛовит кошек, чтоб сшить воротник.

«Кверху ушки оттопыря…»

Кверху ушки оттопыря,Вороша за шкафом хлам,Грациозно скачет ПыряПо скамейкам и столам.

Не капроновую юбку,Ей природа для красыСшила бархатную шубкуИ приклеила усы.

А когда ее дремотаКлонит долу, в полуснеМне она мурлычет что-тоИ ласкается ко мне.

И за песенку и ласкуЯ сегодня воспоюЧерношерстку златоглазку, —Киску милую мою.

Д. И. Шепеленко («То поясница, то коленка…»)

Надпись на книге

То поясница, то коленка,То ноет здесь, то там болит,А значит, Дмитрий Шепеленко,Теперь я тоже инвалид.

В такие годы – тут хоть тресни! —Мы по велению судьбыПриобретаем и болезниИ, кстати, палку для ходьбы.

Так пусть поэзия поможет: —Ведь вместо жирной требухиНам запретить никто не можетВкушать нежирные стихи.

И Вам свою вручая дочку,Которой тридцать восемь лет,Я в заключенье ставлю точкуИ шлю лирический привет.

М. М. Марьяновой («Извините Бога ради…»)

В альбом

Извините Бога ради,Что до нынешнего дняВы в автографной тетрадиОбходились без меня.

Прогоню сейчас же лень яИ уже без промедленьяЗалатаю сей пробел,О котором так скорбел.

И со мною, не старея,В ритмах легкого хорея,Заведут свой хороводРифмы звонкие – и вот

Для сердечного поминаСтроки стройные весьмаОт поэта Ник-Ник-МинаПоэтессе Ма-Ми-Ма.

А. Я. Марееву («Почти что год, как на прощанье…»)

Почти что год, как на прощанье,Перед собой и мной греша,Ты повторяешь обещаньеМне дать напиться из ковша.

Но, видно, требуется чудо,Или настырность Лейб и Мовш,Чтобы извлек ты из-под спудаНа воздух кованый свой ковш.

Не маг я и не из евреев,Я как и ты русак-москвич,Ах, Саша, Саша!.. Ох, Мареев!..Эх, Александр Яковлевич!..

Стихи неизвестных лет

«Облаков белоснежные нити…»

Облаков белоснежные нитиОт закатных лучшей розовея,В победившей лазури паритеСновиденьями сладкими вея.Убаюкайте тенью надеждыУтомившихся в жизненной битве,И сомкните усталые веждыДень проведших в труде и молитве.И когда на траве заблистаютЛетней ночи алмазные слезы, —Вы бесследно растайте, как таютОбманувшие юные грезы.

Летним вечером («Солнце село… Нежной краскою…»)

Солнце село… Нежной краскоюРдеет неба полоса…Теплый ветер с тихой ласкоюМне колеблет волоса.Я стою как очарованный,Негой вечера объят,И слегка листвой взволнованнойЛипы сонные дрожат.Я мечтаю, – снова радостный, —Грудью полною дыша,Тишиной вечерней благостнойПроникается душа.В ней смолкают все волнения.Дремлет скорбь, забота спит,И лишь пламя вдохновенияЯрким светочем горит.

«Увешан пурпурными кистями…»

Увешан пурпурными кистямиСад в сентябре вдвойне милее…Шурша поблекнувшими листьями,Иду по кленовой аллее.Как утомленно-ярки прелестиПеред кануном увяданья!И в каждом вздохе, в каждом шелестеЯ чую скрытое страданье.Везде, во всем сквозит уныние,Тоска пред чем-то неизбежным,И только небо бледно-синееПо-прежнему осталось нежным.Душа томится неразгаданнымИ почему-то видеть странно,Что над водой кадильным ладаномПовисло облако тумана.А листья падают и падают,Как обманувшие надежды,И взор внимательный не радуютИх разноцветные одежды…

А. Л. Соболев. Биографический очерк

Ожесточившиеся в многолетних войнах, раздосадованные чередой поражений, свирепые ливийские, нумидийские, греческие наемники заняли древний город. Государственная казна и без того была скудна, а чудовищная контрибуция Риму истощила ее досуха; в результате двадцать тысяч человек, вернувшиеся из неудачного похода, остались без обещанного жалования – так невыплаченная зарплата меняет мир. В ярости и остервенении бросились они крушить богатые дворцы карфагенян, особенно свирепствуя в обиталище ненавистного Гамилькара Барки. Нервно пиликали скрипки. По длинной темной лестнице, заботливо декорированной К. Коровиным, плавно спускалась высокая женская фигура. Музыка подчеркивала торжественность момента. Все взгляды прикованы к медленно спускающейся дочери полководца: полный зрительный зал (до пожара, сгубившего коровинские декорации в 1914 году, спектакль «Саламбо» неизменно шел с аншлагом), завистливые коллеги, технические сотрудники, нервный режиссер. Все смотрят на нее! – кроме нас, поскольку мы должны в эту минуту, когда все вдруг замерло, отыскать взглядом среди исполинской массовки пятнадцатилетнего танцовщика, известного нам только по нечетким фотографиям[1]. Сегодня, 31 октября 1910 года, он впервые выступает на сцене Большого театра[2]; Эвтерпа и Терпсихора спорят за право владычествовать над его душой. Его зовут Николай Николаевич Минаев.