Борис Мессерер - Промельк Беллы. Фрагменты книги (часть 3) Страница 11

Мы с Беллой стали очень часто, я думаю, через день, бывать у Марины и Володи, а в какие-то дни они приезжали к нам в мастерскую. В их доме общаться было удобнее, потому что квартира отличается от мастерской камерностью, большей приспособленностью к уюту, хотя все мы были “неуютные” люди и ощущали себя мятежными душами.

Это была длинная череда встреч. Ритуал сложился сам собой. Мы созванивались с Мариной и приезжали на Малую Грузинскую, 9, в квартиру Марины и Володи, часам к девяти вечера. Это близко от Поварской.

К этому моменту у Марины уже был готов стол с прекрасными напитками и закусками. Мы начинали выпивать и разговаривать и долго сидели за столом. Володя приезжал часам к одиннадцати, после спектакля. При нас, в нашем с Мариной застолье, Володя никогда не выпивал. Он рассказывал всякие театральные новости. Всегда был душой компании и всегда был на нервном подъеме. К концу ужина Володя говорил: “А хотите, я вам покажу (всегда слово — “покажу”) одну свою новую вещь?”. Он брал гитару и начинал петь. Иногда врубал мощную технику и воспроизводил только что сделанную запись. И всегда это было для нас неожиданным, и всегда буквально пронзало сердце. Сидели допоздна — далеко за полночь. С ощущением праздника, который дарил нам Володя.

Сам Высоцкий исключительно высоко ставил творчество Беллы. В знаменитой анкете, на которую Володя когда-то ответил, есть строчка, где его спрашивают: “Кто ваш любимый поэт?”. И Володя отвечает: “Белла Ахмадулина”. Он, со своей внешне очень земной поэзией, так ценил возвышенную поэзию Беллы с ее изяществом и утонченностью.

Февралем 1975 года помечено стихотворение, в котором Володя обращается к своим друзьям. Оно посвящено и Белле:

Вы были у Беллы?Мы были у Беллы.Убили у БеллыДень белый, день целый:И пели мы Белле,Молчали мы Белле,Уйти не хотели,Как утром с постели.И если вы слишком душой огрубели —Идите, смягчитесь не к водке, а к Белле.И если вам что-то под горло подкатит —У Беллы и боли, и нежности хватит.

В январе 1976 года мы получили письмо-привет от Марины из Кельна во время их с Володей короткого пребывания в Германии. Это письмо передал удивительный человек по имени Бабек, который на наших глазах стал миллионером, хотя был сыном иранских коммунистов и воспитывался в интернате для детей членов дружественных компартий под городом Иваново. Он сделал стремительную карьеру в бизнесе.

Я воспроизвожу письмо с особенностями орфографии Марины:

Беллачка дорогая, мы остановились в Кельне. Погуляли. Я про тебя думала и ришила, через Бабека, который скоро приедет в Москву, тебе кое что передать. Вот Боре наски американские и громадный привет! Тебя я целую и люблю

Марина

А дальше идет приписка Володи с предложением писать буриме. Но как мощно и раздольно звучит его голос!

Расположились мы нагло и вольно

В лучшей гостинице города Кельна!

И мы тебя целуем

А дальше — рифмуй, Белочка, продолжаем бу-ри-м-е-е-

Целую тебя и Бориса

Володя

6 января 1976

(Написано на бланке “Hotel Inter-Continental”)

Белла откликнулась на призыв Володи, выйдя из жанра буриме, но продолжение получилось:

Продолжить повелел… быть посему, Володя.Мне страшно преступить незнаемый рубежмеж вечностью и днем, где поступь Новогодьяв честь поросли младой уже взяла разбег.Мысль о тебе ясна. Созвучья слов окольны.Но был чудесный день. Ты и Марина в Кельне.Так я пишу тебе вне правил буриме,вне правил общих всех, вне зауми решеньятебе воздать хвалу, что, как хула, скушна.Солнце-морозный день, день твоего рожденья.Чу — благодать небес к нам, сирым, снизошла

25 января 1976

Сам я с Володей Высоцким познакомился в далеком 62-м. Когда балерина Большого театра Лиля Шейн позвала меня и мою первую жену Нину Чистову (тоже балерину Большого театра) в гости.

В то время Лиля соединила свою судьбу с судьбой молодого драматического актера Жоры Епифанцева. Жора тогда производил сильное впечатление своей внешностью. Он был высокий, статный, можно сказать, красавец, с крупной кудрявой головой, правильными чертами лица и горящими глазами. Очевидно фотогеничный, он привлекал внимание кинорежиссеров, которые его часто приглашали сниматься в кино. К этому времени он уже снялся в фильме “Фома Гордеев”, где играл главную роль. В жизни он играл роль “безумного” (подразумевалось — гениального) художника на том основании, что расписал свою крохотную кухню в маленькой двухкомнатной квартирке в кооперативном доме Большого театра на Садово-Каретной улице. Буквально всю кубатуру маленького пространства он зарисовал какими-то причудливыми экзотическими растениями на фоне багрово-красного закатного неба, как бы продлевая и совершенствуя искусство Поля Гогена.

В этой маленькой квартирке за столом, уставленным бутылками, я впервые увидел Володю Высоцкого. Он держался крайне скромно, сидел в углу и молчал. Но каким-то образом выделялся своей внешностью и, быть может, застенчивостью среди других участников этого застолья. Наверно, потому, что его лицо было как будто вырублено неким божественным скульптором с довольно резким обозначением скул, лба и подбородка. Он притягивал к себе взгляды. Многие из присутствующих узнали его, и к концу застолья стали раздаваться просьбы спеть. Володя взял гитару и мгновенно завладел общим вниманием. Я был поражен интонацией, мощью и горловыми хрипящими раскатами его голоса. Он произвел сильнейшее впечатление. С тех пор мы часто встречались в различных компаниях, да и на сцене Таганки я видел его во многих спектаклях.

Так случилось, что я знал почти весь круг друзей Володи Высоцкого. По существу, это был и мой круг хороших знакомых.

Его ближайший друг Севочка Абдулов жил в одном подъезде со мной, тремя этажами ниже. Он часто звал меня, когда Володя у него пел. Помню, как я отвозил на своем красном “москвиче” припозднившегося в гостях у Севочки Володю куда-то на Юго-Запад. Я выходил из дома с намереньем ехать по делам, а Володя, немного отоспавшись у Севы, еще только отправлялся домой.