Владимир Владмели - Приметы и религия в жизни А. С. Пушкина Страница 12

К своему заключению Лунин отнесся спокойно. Когда к нему зашел дежурный генерал, он непринужденно с ним разговаривал и весело смеялся, а потом стал насвистывать веселый мотив, как будто арест его был за какую-нибудь служебную провинность.

Цесаревич тем временем прочитал ответы арестованного. В них Лунин утверждал, что полностью порвал с тайным обществом после поступления на службу в Литовский корпус в 1822 г. Это вполне устраивало Константина и, отправляя Лунина в Петербург, он послал своему брату депешу, в которой давал превосходный отзыв о служебной деятельности своего адъютанта. “На щет ссылки оного подполковника Лунина я… по справедливости обязываюсь свидетельствовать, что он всегда из числа отличнейших офицеров и вверенный ему эскадрон был мною находим во всех отношениях в примерном порядке”.

VIII

Лунина доставили в Петербург и посадили в особый арестантский покой, но прежде, чем допрашивать, начали собирать против него веские улики. Сделать это было непросто. О создании “обреченного отряда” декабристы говорили всего один раз в 1816 г., а значит, предложение Лунина убить Александра I вполне могло сойти за послеобеденную болтовню. Именно так и пытался ее представить сам подсудимый. Он еще в Варшаве тщательно продумал план защиты, и когда его все-таки вызвали на допрос, лишь повторил то, что уже написал во дворце Вилланове. Причем, если его просили назвать фамилии, Михаил Сергеевич заявлял, что “поставил себе неизменным правилом никого не называть поименно”. Так ничего и не добившись, его отвели в камеру. Там вспоминая скучные физиономии членов Следственного Комитета, Лунин думал, что им самим надоела эта затянувшаяся трагикомедия с заранее известным финалом и что неплохо было бы вывести их из сонного состояния. В другое время он с удовольствием вызвал бы кого-нибудь из них на дуэль, но теперь они не поднимут его перчатку… Правда, положение обяжет их не поморщившись проглотить любой его щелчок. Грех было бы не воспользоваться этим.

Через два дня после допроса Михаил Сергеевич потребовал перо и бумагу для добровольного покаяния. Как великую тайну он сообщил, что в числе организаторов Тайного Общества были братья Муравьевы, Пестель, Трубецкой и Якушкин. В марте 1826 г., когда следствие над декабристами уже заканчивалось, такое признание иначе как плевком в лицо и не назовешь! Но следователи могли только утереться, а Николай I понял, что личная его встреча с Луниным ничего не даст. Чтобы как-то оправдать арест Лунина перед Константином, Император собственноручно изготовил сенсационные признания, которые якобы сделал Михаил Сергеевич.

– Лунин, наконец, заговорил, хотя раньше отрицал всё, – сообщал Николай I брату, – и, между прочим, признался, что перед своим отъездом отсюда предлагал убить Императора по дороге в Царское Село, употребляя для этого замаскированных лиц.

Константин не поверил ни одному слову Императора, но уличать Николая во лжи было бессмысленно: Лунина это спасти уже не могло.

В ответном послании Константин стал жаловаться на всеобщее падение нравов.

– Я опомниться не могу от ужаса перед поведением Лунина. Никогда, никогда не считал его способным на подобную жестокость, его, наделенного недюжинным умом, обладающим всем, чтобы сделаться выдающимся человеком. Очень обидно. Мне жаль, что он оказался столь дурного направления. Вообще, мы живем в век, когда нельзя ничему удивляться и когда надо быть ко всему готовым, исключая добра.

Между тем Лунина почти не беспокоили, но гнетущая тишина мрачной камеры действовала на него хуже всякой пытки. Он ходил, сидел, курил, иногда вспоминал свое прошлое, реже думал о будущем. Он перепробовал всё, чтобы не чувствовать одиночества, а однажды даже запел. К своему удивлению Михаил Сергеевич услышал, что в соседней камере ему кто-то подпевает. Он запел громче и сосед последовал его примеру.

– Кто вы? – крикнул Лунин.

– Анненков, – ответил тот, – а вы?

– Лунин.

– Адъютант Константина?

– Да.

– Так вы попали сюда за то, что вызвали его на дуэль?

– Наверно, – подумал Лунин, но промолчал, а Анненков решил, что его шутка обидела соседа и перевел разговор на другую тему.

Каждый из них был счастлив, что нашел собеседника. Теперь они уже не чувствовали себя так одиноко, как раньше. В любой момент они могли обменяться мнениями по самым разным вопросам, но мнения их далеко не всегда совпадали. А если речь заходила о религии, то возникали горячие споры: ведь Анненков был атеист, а Лунин – глубоко верующий католик. Уступать не хотел никто и чтобы не доводить до ссоры Михаил Сергеевич предлагал сыграть в шахматы. Они сделали фигурки из ржаного хлеба и расчертили свои арестантские столы на квадратики. Обычно они играли по нескольку партий в день. Как правило, побеждал Лунин. Это и само по себе приносило ему удовлетворение, но главным образом ему нравилось ставить мат королю. Правда, король был сделан из хлебного мякиша и у него не было ни ума, ни сердца, ни совести, но ведь и многие земные владыки не обладали этими качествами.

Вот хотя бы Николай I. Сначала он не мог поделить власть со своим старшим братом, а затем, желая поставить Константина в дурацкое положение, готов был пожертвовать судьбой подполковника Лунина. Какая уж тут совесть. Её просто нет. Но только поэтому Лунин не собирался отдавать себя на заклание. Он решил бороться тем единственным способом, который остался в его распоряжении – словом.

– Это сильнейшее оружие на земле, – думал Лунин. – Его нельзя ни запереть, ни повесить, ни сослать в Сибирь. Отовсюду оно дойдет до слушателя. Надо только его произнести. И когда в очередной раз ему принесли “вопросные пункты”, он начал сражение.

– С какого времени и откуда вы заимствовали свободный образ мыслей?” – интересовались следователи. И Михаил Сергеевич с радостью удовлетворял их любопытство:

– Свободный образ мыслей образовался во мне с тех пор, как я начал мыслить. К укоренению же оного способствовал естественный рассудок. Далее, вызывая огонь на себя, он не только не отрицал своего активного участия в деятельности тайного общества, но демонстративно его подчеркивал. Даже отход от Союза Благоденствия он объяснял “постоянным и безуспешным ходом занятий Общества”, а также тем, что “не имел на Общество того влияния, которое хотел иметь”. Само его поступление на службу в 1822 г. “было, по-видимому, сообразно правилам Тайного Общества”. Но деятельность эта вовсе не была крамольной, а тем более антиправительственной, как ее пытаются представить некоторые безответственные господа. Ведь сам Александр I в знаменитой речи на открытии Польского Сейма обещал ввести в России конституцию. И если уж судить за убеждения, то рядом с ним, Луниным, надо усадить на скамью подсудимых тень блаженной памяти почившего в бозе Императора Всероссийского. Ведь это он бог знает что наобещал своему народу. А народ в его, Лунина, лице лишь стремился выполнить обещания своего монарха. Но поскольку легальные методы преследовались, пришлось пользоваться конспиративными. Хотя, собственно, скрывать было нечего. Ведь “Конституция” Н. Муравьева и “Русская правда” П. Пестеля лишь осуществляли мысль монарха, которая для каждого гражданина должна быть руководством к действию. Именно поэтому оба названных произведения “по их достоинству и пользе, по правоте цели и глубокомыслию рассуждения” заслуживали, с точки зрения Михаила Сергеевича “самое одобрительное отношение”. Ну, а литографический станок он приобрел вовсе не для Союза Благоденствия, а для “облегчения обширной переписки по делам имения”. Однако, вскоре убедившись в его полной непригодности, а также в том, что станок этот “по малости будучи изобретением более замысловатым, нежели полезным, не может быть употреблен к чему-либо касательно Тайного Общества”, Лунин отдал станок С. Трубецкому “для употребления на какой предмет ему заблагорассудится”. Ведь не могло же основателю тайного Общества заблагорассудиться использовать эту оригинальную игрушку во вред обожаемому государю!