Владимир Владмели - Приметы и религия в жизни А. С. Пушкина Страница 13

Устраивать допросы или проводить очные ставки с человеком, который мог все это написать, было бессмысленно и М. Лунина оставили в покое до конца следствия. Отсутствие доказательств его вины вовсе не гарантировало оправдательного вердикта. Ведь Николаю I нужно было подтвердить существование “признаний” Лунина и он воспользовался для этого единственным, но неопровержимым доводом: суровым наказанием декабриста. Лунина лишили чинов и дворянства и приговорили к каторге.

IX

Пока Лунин томился в тюрьме и совсем еще не думал умирать, по другую сторону решетки разгорелся настоящий бой за его наследство. Вскоре после вынесения приговора сестра Михаила Сергеевича Екатерина Уварова была введена во владение имениями брата. Всеми ее действиями руководил муж – бывший друг и однополчанин Лунина – Федор Уваров. Он получил доверенность на ведение дел по наследству шурина и приехал в Тамбовскую губернию для принятия имений. Там он всячески подчеркивал свою близость к новому императору и показывал “различные медали, полученные им во время коронации”, а чтобы заручиться поддержкой местных чиновников, говорил им о своей дружбе с обер-прокурором Сената – князем Г. Г. Гагариным.

Но едва успела Е. Уварова войти во владения, как в Московский опекунский совет поступила просьба двоюродного брата Лунина – Николая Александровича – “о распечатании духовного завещания” декабриста. Поскольку Михаил Сергеевич был государственным преступником и считался политически мертвым, совет вскрыл завещание, в котором указывалось, что все имущество Михаил Сергеевич оставляет двоюродному брату, при условии, что тот предоставит крепостным вольную и откроет для них училище.

Узнав о конкуренте, Ф. Уваров написал в Московское губернское правление. В прошении он доказывал незаконность завещания, поскольку Лунин составлял его в 1819 г., когда уже был членом Тайного Общества и государственным преступником. Стало быть, уже тогда он не имел права распоряжаться своим имуществом. Верховный Уголовный Суд подтвердил это приговором по делу декабристов “…ибо если Михайло Лунин не был преступником в 1817 г., то не мог быть осужден к политической смерти в 1826 г., будучи же преступником, он лишен был всякого права распоряжаться имением своим”. И если бы его преступление было открыто вовремя, он уже ничего не смог бы завещать двоюродному брату.

Это ловко составленное прошение вместе с остальными документами попало к министру юстиции Лобанову-Ростовскому. Он понял, что сочинял его чиновник высокого пошиба, хорошо знавший законы и поднаторевший в казуистических вывертах. А поскольку Федор Уваров не скрывал своих приятельских отношений с князем Гагариным, то установить личность чиновника было очень просто. Но министр юстиции Лобанов-Ростовский был личным врагом обер-прокурора Сената князя Гагарина и, чтобы насолить ему, встал на сторону Николая Александровича Лунина. Минуя все промежуточные инстанции, Лобанов-Ростовский обратился прямо к царю. Изложив основные пункты завещания, он с ехидными комментариями упомянул возражения Е. Уваровой. Затем, подводя итоги тяжбы, предлагал передать все документы в суд, чтобы с ними поступили по закону. Прочитав “представление”, Николай I наложил резолюцию “согласен”, а это означало победу Н. А. Лунина в борьбе за наследство.

Новость эта сразила Ф. Уварова. Он был почти уверен в успехе и во всех московских салонах говорил, что претендует на имущество Лунина только из соображений справедливости. Но Николай I не поддержал его претензии, а кляузное прошение, которое Уваров написал от имени жены, делало его теперь посмешищем общества. И вскоре после неожиданно быстрого “ввода” в наследство предстоял столь же скоропалительный, но гораздо менее приятный “вывод”. Это толкнуло Ф. Уварова на самоубийство. В январе 1827 г. он вышел из дому и таинственно исчез. “Своим гнусным концом он завершил мнение, которое должно иметь об его нравственности, – писал московский почт-директор брату, – жил и поступал дурно, а умер еще хуже”.

Но Уваров поторопился: не успел суд приступить к рассмотрению завещания, как все документы были затребованы в столицу. Екатерина Уварова, почувствовав, что наследство уплывает от нее, написала с помощью князя Гагарина новое прошение, а тот передал его непосредственно Николаю I.

На сей раз уже без всяких комментариев царь читал: “Завещание М. Лунина было вынуждено правилами Тайного Общества, ибо оно предоставляет вольную крестьянам, а значит, может иметь для правительства нежелательные последствия”.

Доводы Екатерины Сергеевны убедили императора и он потребовал приостановить ход дела, а Министерству юстиции предоставить свое мнение в Комитет Министров. Лобанов-Ростовский был взбешен тем, что его обошли. В своем “мнении”, написанном от имени Министерства юстиции, он сообщал, что придерживается прежней точки зрения и предлагал передать дело в соответствующие “судебные места”. Но его мнение уже мало кого интересовало. Царь, потребовав документы в Петербург, ясно показал, какого исхода желает лично он и на заседании Комитета министров было решено: завещание М. С. Лунина считать недействительным, а оставшиеся после него владения “предоставить тому, кто по наследству на основании законов имеет ближайшее право”. Это означало, что имения Лунина переходили к его сестре.

X

После приговора Михаила Сергеевича с другими декабристами отправили в Свеаборгскую крепость. Тюрьма находилась на острове Логгерне, на гранитной скале, окруженной со всех сторон водой. Перед переводом туда государственных преступников каземат подремонтировали и изменили его планировку так, чтобы заключенные не могли общаться между собой. “В окна нижнего и верхнего этажей вставлены железные решетки, к входным дверям прикованы из толстых железных полос притворы, для запирания коих искуплены хорошие висячие замки, – доносило тюремное начальство третьему отделению, – а к дверным полотнам, сверх того, врезаны и внутренние замки. Печи исправлены, стены отбелены и в окна вставлен зимний переплет”.

Для полной изоляции декабристов от внешнего мира Николай I приказал заменить весь гарнизон тюрьмы. Новым охранникам было категорически запрещено общаться с заключенными. За целый год Лунину удалось поговорить лишь с сестрой. С огромным трудом она добилась свидания с ним и всячески пыталась обнадежить Михаила Сергеевича. Но он уже не верил в скорое освобождение и, казалось, смирился со своей участью. Он лишь попросил Екатерину уничтожить все его бумаги, оставшиеся в Варшаве. В политическом отношении они были совершенно безобидны, но в них находились письма Н. Потоцкой, которой он не хотел причинять даже малейшую неприятность. Лунин рассчитывал, что Великий Князь не откажет ему в такой любезности.