Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон Страница 126

автобусе, если там невозможно открыть окно. Я не могу сидеть в автобусе с кондиционером. Это означает полный пиздец твоему музыкальному инструменту – голосу, – и тогда ты просто не сможешь выступать. Это вполне естественный факт. Единственный инструмент, который я должен настроить, – мои миндалины. Я не могу попросить роуди их починить, после обезвоживания в двенадцатичасовой ночной поездке в автобусе. В конце концов у тебя возникают всевозможные медицинские проблемы, что приводят к удалению миндалин всего лишь из-за отсутствия открытого окна.

Конечно, это делало меня избалованным ребенком. Некоторые члены группы считали мое поведение раздражающим или манерным. Однако это были те же самые гитаристы, которые настаивали на том, чтобы нанять кого-то поставить струны на их инструменте. Ну так вот, открытое окно – это струны на моем инструменте.

То же самое с отелями: мне нужна комната с открытым окном или, лучше всего, с балконной дверью, независимо от того, холодно на улице или нет. Это как раз то, что меня поддерживает. В противном случае я начинаю болеть, у меня появляется насморк, потом ангина, и вот мне уже нужны врачи, и все заканчивается уколами витамина В12. Все движется по нисходящей спирали и приводит к физическому истощению. Открытое окно – идеальный ответ, но это девять десятых решения проблемы.

И тут просыпается ревность: если единственное открытое окно находится в задней части автобуса – ну что ж, тогда я буду спать там. И очень плохо, если ты хочешь сидеть там и болтать. Но я должен сказать вам, что в любом случае вся эта ситуация сама по себе проблема, поскольку туристические автобусы – очень дребезжащая штука. Когда у тебя открыто окно, из которого доносится шум проносящегося ветра, и грохот, и стук, – это как находиться в авиационном двигателе, и, естественно, спать невозможно.

Теперь вы понимаете, откуда возник феномен частного самолета рок-звезды. Ты быстренько добираешься до нужного тебе места, и все, а дальше можешь хоть восемь часов стоять у открытого окна в гостиничном номере. А не проводить десять часов на автостраде в постоянных спорах.

Мы слишком долго гастролировали. Я очень рано понял, что больше не смогу написать для них песни. У меня просто не было правильного ощущения, и каждый раз, когда появлялась новая идея, я всегда думал: «PiL!» Нечто, с чем мы могли бы поэкспериментировать в стиле PiL, а не здесь, потому что это будет десять шагов назад, вос-создание прошлого, а я этим не занимаюсь.

Мне нравилось менять облик старых песен. Мне также нравилось возвращаться к нашему неформату того времени, к тому, как мы записывали те песни вместе. Приятные воспоминания – там, в глубине моего сознания была четкая картинка того, как они писались, будто я реально делал это наяву. Фантастика, какое роскошное вознаграждение. Но затем начала закрадываться враждебность. Снова. Иногда они намеренно не давали мне подсказки, где вступать или чего-то подобного, что обычно делают музыканты. А ты такой стоишь перед тысячами людей и спрашиваешь себя: «Ну и где здесь должен быть вокал?» Я не раз ловил их за этим занятием. Я оглядывался типа: «Где указания?» А они как ни в чем не бывало стояли ко мне спиной, Стив и Глен повиливали задницами, полностью от меня отвернувшись. Вроде как застряли в своем маленьком джем-сейшене. Муть какая-то. Хрено-муть.

Еще в самом начале тура, в Париже, я сидел в гостиничном номере и смотрел, как Джордж Формби поет свою «When I’m cleaning win-daa-a-ahs»[386]. Я услышал шорох под дверью и подумал: «Что это? Опять обслуживание номеров?» – потому что обожаю французский луковый суп каждые двадцать минут. Одно из величайших достижений французов. Вау! Французский луковый суп – да я бы умер за него. Однако нет, это оказалась кассета и прикрепленная к ней маленькая записка: «Как думаешь, ты смог бы написать на это пару слов?» В общем и целом нечто подобное. Что?!

Они пошли в студию с Крисом Томасом, продюсером Never Mind The Bollocks, и записали несколько общих треков, не привлекая меня вообще, а затем сунули мне эту кассету, причем не передали лично в руки, а подбросили под чертову дверь гостиничного номера. «Просто напиши слова», – взорвался я, для меня это означало: «Что, после стольких лет вы считаете, будто я недостаточно хорош, чтобы изначально участвовать в написании этих мелодий? Вы меня даже не пригласили?» – нет. «Просто придумай какие-нибудь слова». И по сей день я всем этим очень огорчен. Нет, я не испытываю ненависти, мне грустно, что они решили, будто это со мной сработает, потому что они достаточно хорошо меня знали и понимали, что такой поступок меня сильно ранит. Так недружелюбно, то, что в принципе нельзя делать, что-то типа: «Ты не один из нас». Самодовольно и напыщенно, и в то же время: «А ну-ка, постарайся, запиши что-нибудь, что принесет нам денег, поверх этого мусора».

Рэмбо в конце концов уговорил меня послушать кассету, и это было ужасно. Просто отвратительно, настоящий мусор. Ерунда. Бренчание старой, ленивой задницы: бум-бум-бум-бум-ба. Самая скучная вещь. Мы никогда не работали так в прошлом, и я не понимал, почему мне преподнесли это таким образом сейчас.

Вот тогда я категорически понял, что больше никогда не смогу писать с ними песни. С этого момента все стало еще сложнее: «Кем вы себя возомнили, ускакав с Крисом Томасом?» Он записал концерт в Финсбери-парке для нашего живого альбома, а также записывал звук в Париже. Опять же их идея. Я подумал: а почему бы и нет? Он знает звук «Пистолз», но на самом деле оказалось, что нет. Но речь сейчас не о том. Их право – устраивать свои междусобойчики, суть только в том, сколько бы ни было потрачено на это без моего присутствия, я за это не плачу.

Удивительно, не правда ли? И все же я терпел их, но, богом клянусь, это было больно. Реально больно, и глубоко меня ранило. Отвратительный поступок.

Некоторые концерты были потрясающими, действительно превосходными, но я все время чувствовал, что не в настроении писать ради этого новые песни, на ЭТОМ отрезке своего жизненного пути. То время ушло. Я более чем счастлив отпраздновать ТУ часть моей жизни, но вовсе не для того, чтобы она стала частью моего настоящего. Для меня нет ничего лучше, чем выйти на сцену вместе с ребятами – мы написали эти песни вместе, так что это правильное исполнение. Я проводил много времени за кулисами, вообще не общаясь ни с кем из группы. Просто круглосуточно находился с Рэмбо – честно говоря, только поэтому тур