Владимир Коваленок - Родина крылья дала Страница 13

— Тяжелая болезнь вырвала из жизни Ольгу Судник, нашего верного друга.

Дела общежития шли с подъемом. Возникло оно без какой-либо помощи районо, некоторое время там даже не знали о существовании интерната в Зачистской школе. Теперь же нас «приняли», выделили деньги на закупку всего, что необходимо для нормальной жизни, для нашего быта. А мы по-прежнему сами вели свое хозяйство. И меня по-прежнему каждое утро поднимали солить еду…

Мое увлечение гармошкой успехов не имело и в сердечных делах мне не помогло. Окна все так же смотрели друг на друга, однако теперь я все чаще хоронил «ямщика в широкой степи…». Но самодеятельность мы создали отличную. Думаю, что в совхозе «Бродовка» и сейчас помнят наши выездные концерты под руководством неутомимой Нины Михайловны Вальковской. Но случались и незапланированные «концерты»…

В то время молодежь окрестных деревень часто устраивала танцы под гармошку — вечеринки. Одна беда, хороших гармонистов было мало. А поскольку наш «музыкальный педагог» Петр Радзевич славился своей тальянкой по всей округе, то просьбы провести вечеринку поступали к нам потоком.

И вот однажды мы не устояли. Из деревни Зарослое в общежитие прибыла целая делегация. Девушки упрашивали Петра, а он кивал на меня — дисциплина, мол, староста не разрешает. Девушки принялись за меня, да так, что я, в конце концов, сдался. Решили сходить за семь километров и сделать доброе дело для людей.

Когда Раиса Леонтьевна зашла в наше отделение, ее поразили тишина и деловая обстановка. Большинство занимается геометрией и тригонометрией. Радзевич историю «долбит». Я решаю математические задачи с Аней Чернухо. Присутствие Ани убедило Раису Леонтьевну, что атмосфера у нас самая рабочая, и она, попрощавшись, пошла домой.

А десять минут спустя мы собрались за последними домами Зачистья на дороге, ведущей в Зарослое. Аня доложила, что все в сборе, и по зимней дороге мы отправились на танцы.

Поздней ночью ребята Зарослого провожали нас почти до Зачистья. Натанцевались все, что называется, «до упаду». Мы даже небольшой концерт дали. На вечер собралась не только молодежь, но, похоже, вся деревня.

Еще там, в Зарослом, у меня на душе заскребли кошки. Веселье весельем, а дисциплину-то мы нарушили. Главное — никому ничего не сказали.

Поделился беспокойством с Аней Чернухо.

— На танцах надо танцевать, Володя, — ответила она и подхватила меня в веселый перепляс.

Вернулись в общежитие перед рассветом. Комната нашего отделения находилась рядом с квартирой директора. Разулись, без шума пробрались по коридору. Однако старания наши были напрасны. На моей подушке лежала записка Сигизмунда Ивановича:

«Концерт концерту рознь. Концертмейстеру приготовиться к утреннему «концерту», который состоится у меня в кабинете. Явка старост к 8.00, остальных — к 8.30».

С директором встретился в коридоре и молча прошел в кабинет.

— Что можешь сказать в оправдание?— спокойно спросил Сигизмунд Иванович.

— Оправдываться, считаю, излишне. Поддался на уговоры. Да и самому захотелось потанцевать.

— А почему вы не организовали такой же вечер отдыха в своей школе? Для своих? Эх вы, эгоисты!

Как же мы об этом не подумали! Вот уже действительно головотяпы! Сигизмунд Иванович что-то говорил, а я уже прикидывал, сколько разнообразных и интересных номеров можно подготовить с нашими ребятами. Вдруг я услышал:

— За грубое нарушение правил общежития исключаю тебя из него. Приказ по школе будет объявлен сегодня.

В кабинет вошли остальные участники «концерта». Досталось всем. Гармонь Радзевича оказалась запертой в шкафу директора.

«Как же мы… Нет, как они будут жить дальше? Кто им по утрам будет солить?..»— думал я.

Вечером стал собирать свои вещи. Все девочки пришли в нашу комнату. От них нам досталось больше, чем от Сигизмунда Ивановича. Оля Захаревич, Валя Зуенок, Зоя Потапенок сказали, что все мы изменники и предатели. В этих словах было все: и обида, и горечь от того, что общежитие так «прославилось». Все мы отмалчивались, но я увидел, что и остальные ребята потихоньку укладывают свои вещи. Заметили эти сборы и девчата.

— А вы что делаете?— спросила Зоя Потапенок.

— Без Коваленка здесь не останемся. Мы все виноваты, все и уйдем. В конце концов, жить здесь — дело добровольное, — загалдели ребята.

Вошла Ядя Ленартович. Оценив происходящее, упрекнула:

— Не успели сделать хорошее дело, а уже разваливаете. Неужели не стыдно? Общежитие надо сохранить. Сигизмунд Иванович, — при нас она всегда называла директора по имени отчеству, — так радовался, надеялся. Скоро комиссия из роно должна приехать посмотреть, как идут дела в нашем общежитии. А вы…

Дело принимало серьезный оборот. Что делать? Я остался ночевать: утро вечера мудренее.

А утро действительно было… Был для меня урок — урок ответственности за свои поступки и поступки тех, кто рядом с тобой. Много лет спустя, став военным летчиком-командиром, я всегда помнил об этом уроке. А тогда, в школе, я впервые по-настоящему понял, что без настоящей, осознанной дисциплины ничего толкового в жизни не сделаешь, ничего путного не добьешься. Понял и то, что нет суда строже, чем суд друзей — ох, и досталось мне тогда, особенно от Яди, Оли Судник, Зои Потапенок, Вали Зуенок и всех остальных. Эта принципиальность сохранилась в наших взаимоотношениях до настоящего времени. Принципиальность друзей… Как много она значит в жизни каждого человека.

Когда я теперь приезжаю в школу, то всегда захожу в общежитие. Там уже живут дети тех, кто его создавал. Уютные, прекрасно меблированные комнаты, великолепная столовая, везде цветы. Ребята любят свой дом, содержат в образцовом состоянии. Возможно, они не знают истории его создания. Но общежитие живет.

Не дожил, не увидел расцвета своего начинания Сигизмунд Иванович. Слишком много здоровья было оставлено им на партизанских дорогах. Рейсовый автобус, следующий из Борисова в Зачистье, часто делает незапланированную остановку возле лесистого холма рядом с Зачистьем. Это значит, что кто-то из бывших учеников принес цветы Сигизмунду Ивановичу, Екатерине Федоровне, учительнице немецкого, нашему верному другу — Ольге Судник.

Сейчас в Зачистье стоит новая, типовая школа. Оборудование в классах самое современное. Учатся здесь прекрасные ребята. И каждому выпуску кажется, что их класс — самый лучший.

Так считали и мы, выпускники 1959 года. И сейчас мы уверены, что школу свою мы любили сильнее всех, что и учителя нас тоже любили сильнее, чем всех остальных. И когда на встречах нашего класса мы видим классного руководителя Киру Петровну Пармон, учителей — Людмилу Ануфриевну Ермашкевич, Нину Михайловну Вальковскую, Галину Ивановну Камко, Николая Прокофьевича Тихоновича, Анатолия Петровича Сманцера и всех-всех остальных, — нам кажется, что мы никогда не расставались со школой. Впрочем, почему — кажется? Это неправильно. Мы никогда не расставались. Здесь формировалось наше мировоззрение, здесь мы учились ценить самое дорогое — человеческие взаимоотношения, дружбу, первую любовь. Мы ушли, но всегда остались учениками Зачистской школы, лучшей для нас школы во всем мире.