Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян Страница 14

Микаэл Налбандян — первоприсутствующему духовного управления архимандриту Епрему Алтунянцу.

15 сентября 1851 г.

«Ученик Лазаревского института Рафаэл Патканян находится у вас с целью поступить в академию. Я как брат его родной, а также сын его родителя, моего благодетеля, сим искренним письмом обращаюсь к вашей высокой чести с просьбой не пожалеть вашего участия в исполнении намерения Патканяна, чем вы меня безмерно обяжете».

Исключительно и его внимание к семье. Подспудно существующие в семье мастера Казара оттенки отчужденности, которые обязательно всплывут в не столь уж далеком будущем и даже в самые тяжелые моменты жизни не пощадят Микаэла, никогда не имели значения для «незаконнорожденного» Налбандяна.

Разъезжая по делам, Микаэл всегда с готовностью выполнял поручения родных. Например, просьбы Серовбэ, своего брата, который имел аптеку и каждый год ездил в Харьков — покупать товары на ярмарке. Расходы на эти поездки могли бы значительно сократиться, имей Серовбэ точные сведения о рынке, имей он там на месте надежного человека…

Микаэл никогда не отлынивал от поручений и всегда старался быть полезным своим братьям в их торговых делах.

Микаэл Налбандян — братьям Григору и Казаресу.

Одесса, 1849 г.

«Еще белее обрадовался, что Сероб не поехал в Харьков. Ныне в Харькове хайрах дорог. Раньше чем через месяц подешевеет хайрах, орчик, ромашка — дифтик, мехлем, английская соль, сапр и хокна[15]. Торговцы здешние каждый день ходят на пристань и глядят в сторону Стамбула: когда, мол, придут корабли? А когда придут они, я с первой же почтой сообщу Серову и сам схожу в коммерческий суд, подряжу подходящее судно, чтобы не перехватил случайный человек…

Брат Казарос из спрошенного тобой много здесь есть хорошего, и много отборного я купил и отвезу в Кишинев, а оттуда отправлю почтой, так как тут не порто-франко и если на посылке не будет печати таможни, то почта не принимает… Я здесь сам все куплю, отвезу в Кишинев, а оттуда отправлю».

Читая это сугубо деловое письмо, можно подумать даже, что торговые занятия Микаэлу весьма по душе: с такими подробностями «и деловитостью опытного агента пишет он… Однако в совершенно ином свете предстает нам Микаэл, когда мы читаем его приписку на полях: «Читайте скрытно. Стыдно. При чужих не читайте». Нет, ни ожидаемые из Стамбула товары, ни торговля, ни этот самый коммерческий суд и «порто-франко» его не прельщали. Наоборот, это занятие он считает постыдным для себя, ниже своего достоинства… Но все же делает, ибо не может не быть полезным своим братьям и семье. И этот крест он будет нести всю свою жизнь.

Всегда с готовностью помогая родным, близким и даже просто незнакомым людям, Микаэл никогда не удостоится такого же внимания с их стороны. А если удостоится, то прежде всего от чужих людей.

Окружающие уже привыкали считать, что Микаэл всемогущ, что он обязан помогать всем и что именно он должен сражаться за справедливость… И никому даже в голову не приходило чем-нибудь помочь ему, облегчить то огромное бремя, которое он нес за всех… Никто из его родных и близких и подумать не мог, что и Микаэлу нужна помощь, что у него тоже есть свои нерешенные вопросы, ходатайствовать о которых ему не позволяет не только чувство собственного достоинства, но и самолюбие общественного деятеля. И в этом смысле он до конца дней своих был для окружающих идеально удобным товарищем и другом.

Именно в эти годы Микаэл Налбандян незаметно даже для самого себя стал влиятельным общественным деятелем.

…С первых же дней работы в консистории он обстоятельно ознакомился с вопросом о выделенных принахичеванским селам общественных участках, которые под разными удобными предлогами прибрали к рукам несколько нахичеванских богачей.

Микаэл знал, что крестьяне протестовали и требовали вернуть захваченные участки. Но безрезультатно. По указке Халибяна суд рассмотрел это требование и наказал тюрьмой… самих жалобщиков. А нескольких, которые явились зачинщиками протеста, сослали в Сибирь. Несмотря на столь жестокую расправу, волнения против совершенной несправедливости не затихали. Халибян попросил таганрогского градоначальника послать в села Армянского округа карательные отряды, чтобы приструнить бунтовщиков. И хоть с тех пор прошло уже порядочно времени, крестьяне не забыли, как беспощадно секли их солдаты…

Об этих беззаконных деяниях Микаэл от имени жителей Чалтыр, Топти, Сала и Султан-Сала составил письмо к Нерсесу Аштаракеци, в котором подробно изложил все события и попросил католикоса ходатайствовать перед наместником Михаилом Воронцовым.

…На каждом шагу Микаэл видел и почти осязаемо чувствовал бедственное и беспомощное состояние простого народа. Пользуясь отсталостью и невежеством людей, богатеи беспрепятственно держали их под своей пятой, игнорируя даже те права, которые для виду были дарованы народу властями. Кому, скольким мог помочь секретарь епархиальной консистории?.. Ведь он был один, а молящих о помощи — целый народ, даже не ведавший о своих пусть и куцых, но все же правах.

Поэтому первым делом следовало помочь армянам осознать себя. Веками живя бок о бок с татарами, армяне усвоили чужой быт, обычаи, одежду и почти совсем отказались от родного языка. Даже основав Нахичеван-на-Дону и обустроив Армянский округ, они вовсе не собирались заново обретать свой национальный облик. Если они одно время изъяснялись на смеси турецкого и татарского языков, то теперь использовали русские глаголы с турецкими окончаниями или же татарские слова с армянскими окончаниями. Казалось бы, что тут страшного, ведь главное, в конце концов, объясниться, передать мысль. А на одном ли языке или смеси языков, не имеет существенного значения. Но возможно ли на таком вот тарабарском языке передать какую-нибудь возвышенную мысль, выразить высокое чувство? Нет и тысячу раз нет! Но радеющие лишь о своем богатстве «отцы и благодетели» Армянского округа отнюдь не задавались такими