Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы Страница 17

Острая неприязнь общественного мнения к тайным обществам в начале XIX века и обусловленный этим образ Сперанского, по мысли А.Л. Зорина, были порождены страхом перед Французской революцией и ее идеями, могущими расшатать незыблемые основы российского самодержавия. В случае с Витте утилитарное использование фобий и пропагандистской риторики против реформатора объясняется страхом перед масштабной социально-экономической модернизацией. Эта параллель тем более любопытна, что на рубеже XIX–XX веков в состав «общества» входили не только придворные круги и дворянство – за столетие понятие «общество» существенно изменилось.

Сопоставление образов такого сановника, как Витте, в условиях самодержавного государства и в условиях революции высвечивает и существенные изменения конфигурации публичной сферы в России после 1905 года. Под влиянием цензурных послаблений многие более ранние оценки – как либерального, так и консервативного спектра – перешли из сферы частных разговоров в печать. На страницах газет и журналов обсуждались уже не только реформы министра, но и его семейная жизнь, особенности внешности, наиболее значимые факты биографии.

В силу принимаемых им политических мер и его репутации графу не удалось достичь компромисса с оппозиционной общественностью. Неудачной была и его попытка договориться с «братцами рабочими». В условиях, когда в политическую коммуникацию оказались вовлечены широкие слои общества, привычные методы работы всесильного министра с общественным мнением не возымели ожидаемого эффекта.

После своей отставки опальный министр стремился оправдаться перед общественным мнением, в чем ему помогали многочисленные литературные сотрудники. О том, насколько успешен был Витте, пытаясь добиться благосклонности общества, пойдет речь в следующих главах книги.

Глава II

Отставной реформатор как публичная фигура

1. «Политические отходные»: отставка графа Витте в откликах прессы

Граф Витте подал в отставку 19 апреля 1906 года – 22 апреля она была принята императором. Первый в истории России премьер-министр получил теплый благодарственный рескрипт Николая II и орден Александра Невского с бриллиантами. Первые намеки в печати на скорую отставку кабинета озвучила уже 16 апреля – на три дня раньше «большой» столичной прессы – популярная «Петербургская газета». В заметке отмечалось, что разговоры об этом усиленно ведутся в обществе уже несколько месяцев, но на сей раз «слух растет и повторяется людьми, по-видимому, осведомленными. Что-то, очевидно, есть»[262]. С 16 по 18 апреля в издании появилось три заметки о том же, тогда как остальная пресса хранила молчание[263]. 19 апреля еще три газеты присоединились к обсуждению данной темы[264]. По-видимому, для «Петербургской газеты», ориентированной на более широкие слои населения, слухи являлись важным информационным поводом, в то время как «большая печать» предпочитала не опережать события. А.С. Суворин отреагировал на разговоры так: «Во всяком случае, я поверю этому уходу только тогда, когда прочту о том в “Правительственном вестнике”»[265].

Общественное мнение обсуждало несколько сюжетов: причины, значение и последствия отставки кабинета. Среди возможных причин назывались переутомление и болезнь сановника, а также внутриполитические события: обострившиеся отношения с П.Н. Дурново, сложности в работе над проектом Основных законов[266]. В большинстве своем (в девяти из двенадцати изученных мной газет) периодические издания признавали, что отставка была самостоятельным решением графа. Вероятно, распространению этой версии косвенно способствовал и сам премьер-министр, неоднократно выражавший желание оставить свой пост[267].

Некоторые издания рассматривали решение графа удалиться от дел как бегство с тонущего корабля. Так трактовала поступок премьер-министра «Петербургская газета»: «Витте ушел. Вернее, убежал с поля брани»[268]. А.С. Суворин в своем «Маленьком письме» воздал должное Витте, назвав его «одним из даровитейших» государственных людей в России[269]. Тем не менее в статье от 21 апреля Суворин не скрывал разочарования: «Я не могу не повторить ему упрека за то, что он ушел накануне открытия Государственной Думы. Я этого понять не мог и не могу, потому что это почти равняется тому, что главнокомандующий уезжает с поля сражения накануне генеральной битвы – буквально накануне»[270]. С Сувориным был согласен и его сотрудник М.О. Меньшиков. Для него уход графа (которого он также считал выдающимся государственным деятелем) накануне важнейших событий в жизни страны стал основанием для критики, высказываемой Михаилом Осиповичем как публично, так и приватно. К примеру, в письме от 1912 года публицист писал Витте:

Вы были довольно долго в положении Великого Визиря и, во всяком случае, были облачены исключительным доверием Государя. Вы предприняли огромное по важности дело, но самое главное забыли: организовать власть в России ‹…› подобрать чисто механически ‹…› группу людей вокруг Государя, которые обладали бы большими государственными инстинктами, а не писали бы только бумаги. Это, конечно, нелегко, но в этом все. Дом без хозяина – сирота[271].

Меньшиков не изменил своего отношения к графу даже годы спустя[272].

Среди распространенных версий была и другая: желание министра покинуть свой пост – не бегство, а скрытая стратегия. Он хочет уйти, чтобы многочисленные проблемы, которые неминуемо возникнут с открытием Государственной думы, решали бы другие бюрократы. Эта версия косвенно подтверждалась и опытом его отставки с поста министра финансов в 1903 году. «Биржевые ведомости» писали:

Как и тогда, С.Ю. Витте, доведя дела финансовых реформ до известного предела, остановился перед обозначившимся на горизонте призраком гибельной войны с Японией, причем он же, как только война закончилась, и выступил на арену активной политической деятельности с обновленными и сохранившимися силами. Так, доведя правительственный корабль ‹…› до Сциллы и Харибды, С.Ю. Витте временно устраняется от кормила правления, дабы грядущие ужасы не обрушились на его голову. Трудно гадать, таков ли действительно расчет государственного человека, но нельзя не видеть в этом объяснении известного остроумия. С.Ю. Витте ушел уже однажды – перед войной; и он вновь уходит – тоже перед войной[273].

Характерно, что эту версию поддержал и идеологический оппонент газеты – «Московские ведомости», выражавшие идеи пореформенного консерватизма. Предположив, что Витте в роли главы правительства вряд ли удастся достигнуть компромисса с кадетами, которые в Государственной думе будут говорить «от лица всего русского народа», газета заявила:

В этом шаге [отставке. – Э.С.] мы видим доказательство его выдающегося тактического ума. ‹…› Если бы граф Витте явился в «кадетскую» Думу и «кадеты» выразили бы ему недоверие, то это равнялось бы тому, что ему выразил недоверие «весь русский народ», и тогда ему пришлось бы уйти со своего поста «по воле русского народа», а это, по конституционной теории, равнялось бы чуть ли не гражданской смерти. Подвергаться такому риску для графа Витте не было никакого расчета: вот почему он, как умный человек, заварив всю думскую кашу, предоставляет расхлебывать ее другим, отойдя на время в сторону. ‹…› Ну, можно ли после этого сомневаться в тактическом уме графа Витте?[274]

Хотя уход Витте со своего поста был вполне ожидаемым, в оценках этого события не было единства. Так, «Одесский листок» не выразил сожалений, поскольку граф лишь «сделал ‹…› со значительным запозданием то, что давно следовало сделать»[275]. В другой статье издания отстранение непопулярного сановника рассматривалось в качестве блага для России: «“Я знаю, как спасти Россию!” Сказал – и подал в отставку. Разве он не прав?»[276] Важно сравнить эту оценку с откликами сатирического журнала «Шут», уделявшего графу много внимания на протяжении всей весны 1906 года. Указанный мотив обыгрывался в «Шуте» неоднократно:

– Витте говорил: «Я знаю, как спасти Россию» – и ушел, не открыв никому этого секрета.

– Как? Он открыл его.

– Открыл?

– Да.

– Но чем?

– Своим уходом[277].

«Русские ведомости» рассматривали его уход как обыкновенную кадровую перестановку в правительстве, замечая, что «люди меняются, принцип – нет»[278].

В некоторых других изданиях, напротив, с тревогой следили за событиями в высших сферах, не ожидая от ухода Витте ничего хорошего. Несмотря на высказанную в адрес премьер-министра критику, редактор «Нового времени» Суворин признавался: «Мне очень жаль, что он ушел, потому что ушел человек большого таланта. Он вызывал крупные страсти, сильное возбуждение, горячую полемику, и русская мысль училась на событиях, разыгравшихся около трона и первого министра, настоящей независимости и углублялась»[279]. «Петербургская газета» замечала: «Общество вздохнуло далеко не с облегчением… И это понятно. Та среда, из которой, по условиям нашей сегодняшней действительности, только и может выйти новый премьер, не способна дать никого, кто был бы лучше графа Витте. При всех недостатках и прегрешениях своих, это – единственный настоящий государственный деятель. ‹…› Уход графа Витте – неприятный сюрприз»[280]. Размышления в подобном же ключе приводились и в близких к бывшему премьеру «Биржевых ведомостях»: «Таким ли окажется его преемник и что вообще принесет он с собою, – этот вопрос остается открытым и вызывает тяжелые думы. ‹…› Был премьер, ‹…› с уходом которого образовалась огромная пустота. Что же удивительного, если тяжелые думы овладели многими, точно кто-то нашептал нам всем: “Ждите не новых людей, а возвращения тех, кого вы напрасно считали мертвецами”»[281]. Вопрос о преемнике премьер-министра поднимали и «Одесские новости». Перебирая возможные кандидатуры, автор делал неутешительный вывод: «В преемники Витте называют сразу трех: Коковцова, Горемыкина и Муравьева. Выбирай, Россия! Выбор обширный. Боюсь, что Россия согласится лучше остаться при графе Витте»[282].