Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири Страница 19

Только теперь весь ужас нашего положения становится мне ясным. Скованные ножными кандалами, мы никак не сможем убежать, не говоря уже о том, чтобы защититься от  револьверов и винтовок солдат.

Мы стоим как хищники, нагнувшись, готовые к нападению, решившиеся на крайность, полные отчаяния и ярости. Мы все знаем, что поставлено на карту.

Чтобы не совсем беззащитно противостоять подкреплению, которое может прибыть каждую секунду, каждый из нас собирает камни.

Вдруг звучит громкий свист! Появляется начальник охраны и кричит:

- С вами ничего не случится! Инспекция приехала! Держите ваши рты на замке, будьте благоразумны, или вам всем конец!

Наши руки выпускают камни... мы снова беззащитны.

На тюремном дворе стоит умно выглядящий мужчина, вокруг него приплясывает начальник тюрьмы.

Нас выстраивают, инспектор вызывает – один из нашей шеренги отсутствует.

С подхалимской любезностью начальник тюрьмы пытается объяснить все произошедшее чужому господину.

- Ты лжешь! Это был голос Степана.

- Кто может рассказать мне правду о случившемся?

- Вот он может.  Степан силой выталкивает меня. Я стою перед мужчиной и объясняю ему наше положение.

Тем же вечером несколько охранников приходят в камеру с наковальней и кузнечным молотом. Цепи, которые связывают меня со Степаном, падают – мы вопросительно смотрим друг другу в глаза и молчим.

- Иди, сукин сын! – орет на меня начальник охраны.

- Мне нужно защитить тебя? – внезапно глухо звучит голос Степана, и он уже хватает тяжелый шар. В двери стоит Маруся с улыбающимся ребенком в руках...

Я возражающее киваю головой, я не могу произнести ни слова, мое горло кажется перетянутым. Последний взгляд на моего друга, в раскрытые глаза Маруси...

Я иду навстречу моей судьбе... один.

В канцелярии тюрьмы меня принимает директор тюрьмы. Мгновенно мысли мелькают в моей голове: казнь через повешение! Удар кулаком в каменоломне! Будут меня пытать или мучить? Должен ли я сдаться без боя?

- Тебя отправляют на Обские болота! – краткий ответ на все мои немые вопросы.

Болота на реке Обь... это верная смерть.

Это те болота на северной реке Обь, которые не замерзают полностью даже зимой. Здесь вечно лежит туман. Там есть маленькая тюрьма и большое кладбище, и ничего больше. Конвоиров, которые охраняют там очень незначительное число заключенных, меняют каждые три месяца, и только очень сильных мужчин направляют туда в охрану и платят им большое жалование. Из-за малярии и других болотных болезней каторжники, направленные туда, идут навстречу их медленной верной смерти.

Итак, эта поездка должна была стать последним этапом моей жизни.

Совершенно один, под строгой, никогда не ослабевающей охраной снова кочевал я из одной тюрьмы в другую. Уже давно я утратил всякую ориентацию. Передо мной и за мной лежали бескрайние дороги через снежные сугробы, дождь, мороз и сырость. Моя одежда была оборвана, портянки в ботинках удерживались только лишь коркой грязи.

Я стал человеческим животным. У меня больше не было уже силы убегать или сопротивляться.

В каком-то местечке в непосредственной близости от светящейся церкви я слышу торжественный колокольный звон. Мои конвоиры с глубоким уважением снимают шапки, останавливаются и крестятся, раз за разом.

Это Пасха... праздник примирения для всего народа. Тут подходит ко мне древняя бабушка, подает мне маленький «кулич» [баба, которая выпекается к пасхе], окрашенное в красный цвет яйцо, и крестит меня со слезами на глазах.

- Храни тебя Бог, сынок.

Ее высохшие подагрические руки боязливо касаются меня, она пытается улыбаться, ее глаза ясны, хотя они потеряли свой блеск.

- Несчастный, бедняга, Христос воскрес!

- Воистину воскрес, – отвечаю я трепетным голосом на пасхальное приветствие.

- Ну, давай, иди дальше, – слышу я за спиной голос охранника, первые приличные слова за много месяцев.

Я снова в движущемся тюремном вагоне. Лес и поле под паром скользят в вечной монотонности.

Задумчиво я смотрю на подарки. Я ем одно и другое, и их вкус на давно отвыкшем языке вызывает в моем воображении образы прошлого: мою кормилицуа... родителей... родину. Однообразно катятся колеса вагона, пока рассвет через зарешеченное маленькое окно постепенно не добирается ко мне.

- Парень, если ты еще хочешь есть, так ешь. С этими словами сторож ставит всю тарелку передо мной и добродушно хлопает по плечу. – Такое ты получаешь не каждый день. А я сыт.

Я ем грязными руками, и этот вкус так великолепен, как я уже давно не чувствовал. Я ем и ем и… действительно наедаюсь.

В каком-то большом городе, я заметил это по множеству железнодорожных путей, меня через немного дней после доставки вызвали к начальнику тюрьмы. Ни в какой из всех этих исхоженных мною тюрем не царила такая чистота, порядок и дисциплина. Побудка, получение еды, распределение работ, все было пунктуально. Наши рационы были достаточны, обращение строгое, но никогда не унизительное. Камеры подметали каждое утро, даже мыли цементный пол. Оборванное тюремное обмундирование заменили на новое и чистое.

Я вхожу в светлую канцелярию. У окна стоит стол, заваленный папками с документами. Тяжелый гарнитур письменного стола, рядом большая картина в раме – портрет молодой женщины с двумя детьми. На стенах висят цветные портреты царя, над ними могущественный двуглавый орел, настенные часы тикают.

Невооруженный охранник открывает противоположную дверь, входит мужчина с гладко выбритым лицом, четкими чертами, синими умными глазами. На нем мундир, но нет оружия. Он подходит ко мне, ждет, пока солдат закроет дверь, и только тогда строго смотрит на меня.

- Говорите ли вы по-немецки? – внезапно спрашивает он меня на языке моей страны.

- Да! – отвечаю я удивленно.

- Я немец. Вернее, я был им, поправляется он.

Задумчиво он садится за свой стол, отсутствующе стряхивает пепел своей сигары. Часы тикают. Внезапно он хватается за папку с бумагами, перелистывает ее, некоторое время читает заметки, захлопывает дело и поднимается.

- Вероятно, я могу помочь вам. Вы ведь кандидат на смерть... Доктор технических наук Теодор Крёгер... Глаза мужчины становятся мягкими, и он поднимает руку, как будто хочет коснуться меня. Но я в лохмотьях, полон грязи и паразитов.

- У вас есть какое-то желание?

- Я прошу возможности написать генерал-лейтенанту Р.

- Тогда пишите, но только быстро. Он очень способный человек, очень надежный по-своему. Не упоминайте, однако, его имя слишком часто, так как знакомство с ним может оказаться для вас роковым.