Антон Борисов - Кандидат на выбраковку Страница 19

У Ивана было что-то с плечом правой руки. Врачи подозревали опухоль и положили его на обследование. Как и полагалось в таких случаях, нужно было ждать результатов. Опухоль была, боли в плече Иван тоже ощущал постоянно. Но прошло уже две недели, а диагноз так и не был установлен. Все шло к тому, что нужно делать биопсию больной кости. Эта процедура проводилась под общим наркозом. И вот как раз на наркоз Иван соглашаться не хотел. Кто-то, еще когда он был дома, сказал ему, что наркоз влияет на сердце.

Временами Иван вел себя абсолютно нормально, в эти моменты с ним можно было поговорить и было очень хорошо понятно, что человек он, на самом деле, неплохой. Может быть, он просто не знал, как это можно — быть хорошим. Когда он говорил о семье, о своей жизни, его широкое, скуластое лицо, становилось совсем другим. В нем не было ни презрительности, ни подозрительности. Каким-то образом с лица слетала маска жесткого человека, и оказывалось, что перед тобой сидит обычный парень, с очень нелегкой жизнью за плечами. С жизненным опытом, немалым для его двадцати восьми лет. Прошедший школу жестокости. Много нуждавшийся и много работавший. Становилась понятной его воспаленная любовь к банковским билетам и оценка всех и всего только в денежной эквиваленте.

Иван родился где-то в Калужской области. В небольшом селе. Там же закончил восемь классов, а в техникум или училище идти не захотел. Его можно понять. Мать одна растила двоих детей, его и младшую сестру. Отца в семье не стало очень рано, и по какой причине это случилось, Иван не рассказывал. На некоторые темы он вообще отказывался говорить. Из его разговоров было лишь понятно, что отца Иван помнил.

После окончания восьми классов он пошел работать. И работу выбирал самую тяжелую. За тяжелую и платили тогда хорошо, но, чтобы получать еще больше денег, он уехал в Тюмень. Тогда как раз с экранов телевизоров сходил в народ образ рабочего, осваивающего самые отдаленные уголки Советского Союза. Иван рассказал, что как-то по телевизору увидел передачу о тюменских нефтяниках. Один из них в интервью поведал про хорошие зарплаты и тем самым «благословил» Ивана на решение ехать в Тюмень. Правда, как рассказал Иван, он перепроверил сведения насчет зарплаты. Убедившись, что деньги там действительно светят большие, парень со спокойной душой уехал осваивать нефтяные месторождения. Так сказать, присосался к недрам.

И, как он говорил, не пожалел. Потому что, во-первых, он теперь начал зарабатывать достаточно денег. Достаточно для того, чтобы иногда отсылать их матери и сестре. Во-вторых, еще и потому, что встретил в Тюмени девушку, на которой женился. Что «во-первых», что «во-вторых», эти акценты расставил сам Иван. Видимо, для него, помнившего нужду, вылезти из нее, зарабатывая достаточно средств, чтобы содержать не только себя, но и семью, для него эти акценты и были — истинными.

После свадьбы Иван совсем недолго прожил с женой в общежитии. Как он говорил, ему повезло, потому что квартиру они получили еще до рождения первого ребенка. А теперь их у него было четверо. Три дочки и сын. Своей семьей Иван очень гордился. Это было хорошо видно по лицу. В те моменты, когда он говорил о «своих», оно становились неестественно добрым.

Иван лежал на кровати, делая вид, что увлечен газетой. Вообще, видеть его читающим было очень непривычно. Книг он не признавал совсем. Газеты иногда оказывались в его руках, но, как правило, он рассматривал страницы с объявлениями. По вечерам он обычно уходил из клиники на прогулки по Москве, однако в этот вечер никуда не пошел. Утром Иван узнал, что его опухоль не представляет никакой опасности. Пока не представляет. Опухоль не была злокачественной, но могла ей стать в будущем. А могла и не стать.

Как-то Сергей Тимофеевич немного рассказал нам об опухолях, о том, как они могут появляться. А также о том, что доброкачественные опухоли могут превращаться в злокачественные. Врачи предложили Ивану решить, удалять опухоль сейчас или, если он не хочет, выписываться домой. В этом случае он должен будет приехать в клинику через полгода для обследования.

Кроме нас, в палате никого не было. Оба наших соседа ушли. Даже в больнице жизнь продолжала бить ключом. Два дня назад они обнаружили в соседней с нами, женской, палате присутствие девушек их возраста и вот отправились на встречу.

Я в тот момент занимался своим обычным делом, разрабатывал руку. В какой-то мере делал я это еще и оттого, что больше ничего делать был не в состоянии. Иван иногда отвлекался от «чтения», бросая взгляды в мою сторону. Он явно хотел поговорить, только что-то его останавливало.

— Как думаешь, мне соглашаться на операцию? — он приподнялся на кровати, опершись на локоть.

— Это ты сам должен решать.

— Не хочу я ложиться под наркоз. Мне ведь сказали, что я могу жить с этой опухолью еще очень долго.

— Но ты же сам говоришь, что боли сильные.

— Последнюю неделю боли почти пропали.

— В любом случае, решать должен только ты, — повторил я, ставя точку в разговоре. Это было только его дело.

— Я знаю. Все равно, под наркоз сейчас ложиться не хочу. Вполне может быть, что опухоль больше не будет расти.

— Может быть, а может и не быть. Может, проще перетерпеть сейчас и потом быть спокойным, — мне этот бессмысленный разговор был неприятен. Все слова произносились впустую. Если он принял решение, то зачем спрашивает? Ну, а если решения до сих пор нет, то я здесь ничем ему помочь не могу. Брать на себя ответственность за чье-то здоровье? Извините…

— Если сам не можешь решить, позвони жене. Спроси ее, что она об этом думает, — я надеялся, что он, наконец, отстанет от меня — своих проблем выше крыши.

— Завтра она мне должна позвонить. Завтра и спрошу.

Иван откинулся на подушку и снова взял в руки газету.

Я, так же как и он, вернулся к прерванному занятию. Однако заниматься своей рукой долго не пришлось. Минут через пять «чтение» газеты Ивану наскучило. Или, скорее всего, у него не было больше сил сдерживать свое мрачное любопытство.

— Зачем ты живешь? — совершенно внезапно спросил он.

— В каком смысле?

— Почему ты живешь?

— Я не понимаю?

— Ну, вот какая от тебя польза?

Вопрос был конкретный и застал меня врасплох. Не потому, что я никогда не задумывался над этим. Напротив. Как раз ответы на подобные вопросы я мучительно искал, когда стал осознавать, что окружающие не воспринимают меня всерьез, потому что видят во мне болезнь и ничего, кроме болезни. Но в тот момент простых и ясных ответов у меня не было. Конечно, я понимал, нет, скорее, чувствовал, что делать что-либо нужное, приносить пользу людям — все это не является непосильной задачей для меня. Даже если я не имею возможности передвигаться и даже если мои руки не работают в полную силу, все равно можно найти себе занятие, плоды которого будут востребованы окружающими. Это было понятно мне, но выразить свои чувства словами я еще не мог.