Н. Елисеев - Николай II без ретуши Страница 19

Сегодня как раз обед старшин в Петровском дворце. Гибель тысячей едва ли прибавит им аппетита. Несколько трупов привезли в часть, расположенную на Тверской площади, против дома генерал-губернатора. В Москве, по крайней мере, все просто делается: передавят, побьют и спокойно развозят при дневном свете, по частям. Сколько слез прольется в Москве и в деревнях. 2000 человек – ведь это битва редкая столько жертв уносит. В прошлое царствование ничего подобного не было. Дни коронации стояли серенькие, и царствование было серенькое, спокойное. Дни этой коронации ясные, светлые, жаркие. И царствование будет жаркое, наверное. Кто сгорит в нем и что сгорит?

Из воспоминаний Василия Краснова:

Вся толпа как будто в воде стояла по самый подбородок, и уровень воды все повышался, грозя затопить ее совсем. Боясь захлебнуться, толпа судорожно трепетала и каждым отдельным человеком и вся вместе тянулась кверху бесчисленным множеством своих лиц. Я увидел перед собою как бы большую площадь, вымощенную человеческими головами и вытянувшимися кверху лицами, влажными от пота и блестевшими как камни плотно утрамбованной и только что политой мостовой.

Из дневника Алексея Сергеевича Суворина:

Государь дал на каждую осиротелую семью по 1000 рублей. Доложить в этом смысле государю посоветовал Воронцову-Дашкову В. С. Кривенко. (…) Многие хотели, чтобы государь не ездил на бал французского посольства. (…) Кривенко советовал это Воронцову-Дашкову. (…) Командир кавалергардов Шипов говорил: «Стоит откладывать бал из-за таких пустяков…»

Из воспоминаний Василия Краснова:

Трупы лежали головами вместе и были так смяты и обесформлены, что нижние ряды казались плоскими, как бы сплющенными, такими, как сардинки, плотно уложенные в коробки. (…) Вот совсем неописуемая группа: лежит раздавленный человек на спине, а во рту у него сжат зубами высокий каблук сапога другого человека, упавшего ничком впереди его головы… Последний наступил на первого упавшего и каблуком в рот ему попал, предсмертная же судорога сделала изо рта капкан, из которого тот не вырвался. (…) Вот лежит девушка в розовой кофте, с роскошной черной косой, а лица нет. Все оно сбито и сплющено сапогами толпы. (…) Тела лежали сцепившимися, свернувшимися в комок в страшных переплетениях рук, ног, со скрюченными пальцами, истоптанными лицами, разорванными щеками, выпяченными, необыкновенно большими языками.

Из воспоминаний Сергея Юльевича Витте:

В день ходынской катастрофы, 18 мая, по церемониалу был назначен бал у французского посла графа (впоследствии – маркиза) Монтебелло. (…) Бал должен был быть весьма роскошным, и, конечно, на балу должен был присутствовать государь император с императрицей. В течение дня мы не знали, будет ли отменен по случаю происшедшей катастрофы этот бал или нет; оказалось, что бал не отменен. Тогда предполагали, что хотя бал будет, но, вероятно, их величества не приедут.

В назначенный час я приехал на этот бал, а вместе со мною приехал Дмитрий Сергеевич Сипягин, главноуправляющий комиссией прошений, будущий министр внутренних дел, и великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор. Как только мы встретились, естественно, заговорили об этой катастрофе, причем великий князь нам сказал, что многие советовали государю просить посла отменить бал и во всяком случае не приезжать на этот бал, но что государь с этим мнением совершенно не согласен; по его мнению, эта катастрофа есть величайшее несчастье, но несчастье не должно омрачать праздник коронации. (…)

Через некоторое время приехали государь и императрица; открылся бал, причем первый контрданс государь танцевал с графиней Монтебелло, а государыня с графом Монтебелло. Впрочем, государь вскоре с этого бала удалился.

Государь был скучен, и, видимо, катастрофа произвела на него впечатление. Если бы он был предоставлен самому себе, т. е. если бы он слушал свое сердце, то в отношении этой катастрофы и всех этих празднеств, я уверен, он поступил бы иначе.

Из дневника Алексея Сергеевича Суворина:

Камергеру Дурасову я сегодня напел резких речей, когда он сказал, что напрасно доложили государю о погибших. Их – 1138. Завтра на Ваганьковском кладбище будет устроен морг и там будут разложены трупы для определения фамилий и проч.

Из воспоминаний Василия Краснова:

Царь явился днем на народное гуляние, когда оно еще не было убрано от тел. Начальство наскоро собирало и запихивало трупы под лавки балаганов и театров гуляния. На них сидел народ. Проходя на места, наступали на торчавшие из-под лавок руки и ноги…

Из дневника Алексея Сергеевича Суворина:

19 мая 1896. Сегодня был на Ходынском поле. Всюду настроили прекрасных павильонов, иллюминовали все, что было возможно, выписали моряков, чтобы приделать электрические лампочки на орле Спасской башни, наделали павильонов для депутаций на пути выезда царя – и даже не закрыли колодезей, не разровняли рва, около которого построены бараки, из которых выдавались царские подарки. Я был там сегодня и наслушался рассказов. Бараки построены друг около друга, выступая ко рву острым углом, и между ними проход для двух человек. (…) От угла бараков до рва, шириною в 70–80 шагов, 25–26 шагов. Ров песчаный, весь изрыт глубокими ямами. Есть два колодца, заделанные полусгнившими досками. (…) Из одного колодца глубиною, кажется, до 10 сажен, вырытого во время выставки 1882 г., вынуто 28 трупов. Сегодня утром вынуто 8; говорят, есть еще. Велено было через газеты собираться со стороны Тверской. «Если б нам сказали от Ваганьковского, мы оттуда бы пошли, нам все равно, там этих ям нет, и там во время раздачи было просторно». Вся вина в том, что начали раздавать раньше 10‑ти, как было объявлено, часа в 3–4. Многие спали, и все знали час. Но когда распространился слух, что раздают, толпа бросилась, попадала в ямы, в колодцы, падали и мертвыми телами делали мост. Подъем изо рва к баракам крутой, точно крепость, и бараки, находясь в 25 шагах ото рва, представляли собою именно крепость, которую надо было брать. Те, которые благополучно перешли через ров, столпились около бараков, представлявших для толпы воронку. (…) Другие перелезли через ограду, которая на расстоянии сажен 50 отделяла одну часть бараков от другой. Образовалась толпа и с той стороны бараков. И в этих воронках легли целыми кучами мертвые. (…) К 8 ч. многие ушли, а тела лежали. В 9‑м ч. пришла полиция. Стали убирать мертвых. Побрызгают водой, не оживает, – тащат и кладут в три ряда, «как дрова в сажень», – выразился один. Государь встретил один из возов на Тверской, вылез из экипажа, подошел, что-то сказал и, понурив голову, сел в коляску; императрица не выходила. (…) Государю следовало бы поехать посмотреть эти ямы и брустверы. Он увидел бы, как его подданные брали штурмом крепость его подарков. Эти ущелья г. Бера должны остаться историческими. Беровские ущелья! Ничего не сообразили. Но Бер сообразил заказать кружки за границей и брал командировку за границу, чтобы посмотреть, как заготовляют кружки. Если сообразить, что кружек заказано 400 000, что каждая из них стоит 10 коп. И еще на 5 коп. гостинцев, с тощей брошюркой «Народный праздник», то всего-навсего эти подарки составляют 60 000 рублей. Но стоимость комиссии гораздо дороже обошлась. (…)