Владимир Селиверстов - Поколения ВШЭ. Учителя об учителях Страница 2

Ну, разумеется, там были и книжки, в которых обсуждались текущие проблемы. Например, книга И. С. Малышева «Общественный учет труда и цена при социализме». Иван Степанович Малышев – это конец 50 – начало 60-х годов. Тогда была отчаянная борьба между «товарниками» и «антитоварниками». Малышев возглавлял школу «антитоварников», в которую входили очень известные специалисты по нетоварным теориям. Первое время я сам был «антитоварником» и ярым коммунистом. Меня очень интересовала их аргументация. Другое направление доказывало приоритет товарного производства. Например, К. В. Островитянов и его единомышленники спорили с «антитоварниками», но все это было окутано такой туманной фразеологией, что стоило неимоверного труда разобрать, кто из них пущий марксист.

Я просто глотал новые для меня книги, потому что все это было довольно далеко от той образцовой подачи материала, которую я раньше находил в литературе. Взять, например, труд Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег». Я понимал, что это было мировое событие в экономической литературе. Или другие авторы: к примеру, Фридман, который защищал противоположную точку зрения. Он выступал против вмешательства в экономику. Я еще не мог в полной мере оценить эти книги, но видел ссылки на них в литературе. Я внимательно прочитал И. Г. Блюмина и из всех упоминавшихся у него работ вытащил именно ту книгу, которую он больше всего критиковал. Правда, он критиковал ее как-то нежно. Мне захотелось ее почитать – и это оказалось действительно другое видение экономической науки. Что там говорить – это была другая наука! И я это понимал. Такое ощущение сложилось у меня сразу, хотя в книгах, которые я читал, писали про буржуазную экономику, а у нас здесь была экономика другая.

Но точки над «i» расставил Леонид Витальевич Канторович со своей книжкой о наилучшем использовании ресурсов. За вклад в теорию оптимального распределения ресурсов он получил Нобелевскую премию. Я взял эту книгу с твердым намерением молодого неофита: прочесть и раскритиковать ее как следует с марксистских позиций. Потому что рядом были люди, которые доказывали, что у нас товарное производство. И я решил, что это изложение буржуазной теории предельной полезности, новое ее изобретение. Вот люди пишут, пишут… а полной ясности до сих пор нет. Я сел за книгу с твердым намерением выполнить эту миссию. Но по мере того как я ее читал, у меня пропадал критический пыл и росло восхищение. Я сел за книгу с одними намерениями, а встал ее почитателем с совершенно изменившимся взглядом на экономику и мир. Потом, когда я ее закончил, мои товарищи подсунули мне еще книгу Виктора Васильевича Новожилова, потом – книгу Лурье. Я прочитал и понял, что все, чему меня учили, – это полнейшая чепуха. И теперь я должен как бы по-новому взглянуть на мир и заниматься другой наукой. В общем, книги в моем развитии сыграли колоссальную роль.

Частично на мою дальнейшую эволюцию повлияли лекции в ЦЭМИ. В начале 70-х годов я ходил туда слушать лекции видных сотрудников, которые рассказывали о теории оптимального функционирования. На одной из этих лекций выступал Виктор Александрович Волконский. Он записал на доске несколько уравнений и сказал: вот это – общая теория равновесия, вот это – теория оптимального планирования или линейного программирования, которое придумали Купманс и Канторович. Я не был учеником Канторовича, но перед нами выступал Волконский, и он показал: вот уравнение общей теории, давайте вот это мы сократим, вот это запишем так, а это – так. Вы видите, что это частный случай теории общего равновесия, но только эти переменные становятся константами. Или что-то в таком духе. Я посмотрел на все это и решил, что плановая экономика так не выживет, что все равно она ничего не усвоит из этой теории оптимального планирования.

Я понял: это общий случай. Рынки – они на Западе работают; известно, что там экономика работает лучше, чем у нас. Но я понял также, что рынки приводят не к оптимальному, но к субоптимальному состоянию всех параметров, и добиться этого лучше с помощью рынка, чем Госплана. Мне стало понятно, что ситуация просто тупиковая и надо из нее выходить. Там сидело еще несколько человек, которые пришли примерно к таким же выводам. На этом первый и самый важный этап моей эволюции в экономической науке закончился. Потому что я уже перестал сомневаться. Мне стало ясно, что социалистическая система обречена. А как коммунист я закончился с вводом наших войск в Чехословакию.

Моими учителями в это время были не такие уж пожилые люди. Например, Ефрем Залманович Майминас – молодой ученый-экономист. Он родился в Каунасе, окончил университет в Вильнюсе. С его слов я знаю, что к нему приезжали люди из Израиля и объясняли ему, что он дальний потомок Маймонида, известного ученого. Они очень старались, но Ефрем не поверил в это. Мы с ним подружились. А познакомились мы в 1966 году, на Первой Всесоюзной конференции по экономической кибернетике в городе Батуми. Потом, в начале 70-х годов, я перешел на работу в ЦЭМИ, стал работать по информационному обеспечению, ради которого бросил экономическую науку. После 1968 года я понял, что заниматься экономикой в этих условиях не могу, и стал заниматься информатикой. К тому же математика не была для меня закрытой книгой, кое-что в ней я понимал: все-таки закончил когда-то технический вуз и первую свою книгу написал по математике.

Общение с Майминасом дало мне очень много. Он был широко образованным экономистом, хотя с математикой не очень дружил. Владел иностранными языками, читал на них. В Вильнюсском университете у них была возможность читать все в оригинале. Я могу назвать имена и других людей. Может быть, они не смогут сказать, что они меня чему-то научили, но сам-то я знаю, что учился у них. Это были, например, Александр Иванович Анчишкин, который тогда работал в ЦЭМИ, Николай Яковлевич Петраков. Там было много людей, общение с которыми доставляло колоссальное удовольствие и позволяло узнать много нового. Одним из них был Я. Л. Геронимус. Вместе с ним мы стали заниматься имитационным моделированием, имея в виду, что мы создадим аппарат, который можно будет применять на практике вместо математических теорий, хорошо смотревшихся в книге, но с большим трудом подлежавших использованию. Однако все это были эксперименты, которые не закончились практически ничем.

В 1979 году вышло Постановление ЦК КПСС и Совета министров об улучшении и совершенствовании управления экономикой. Это вместо всяких решений о реформах, которые предполагались. Пленум ЦК решили не созывать и не поднимать бучу. Просто издали постановление, где изложили направления, по которым надо было двигаться дальше. Правда, двигаться тоже не стали, но это было определенное разрешение тех проблем, перед которыми я стоял. Мне хотелось вернуться в экономику, но заниматься всякой идеологической белибердой я не имел желания. Интуитивно я понимал, что должны наступить перемены. Дело в том, что тогда началась работа над программой научно-технического прогресса. Работала Академия наук, возглавлял ее известный академик, а настоящим лидером был Александр Иванович Анчишкин. Мы стали работать вместе с Петраковым и еще рядом коллег над томом, посвященным совершенствованию управления. Анчишкин занимался прогнозами, а мы под формальным руководством Федоренко, а реальным – Петракова, занимались этим. Работа наша была чисто экономической. Я стал возвращаться обратно. Шли 1979–1980-й годы. Прошла еще пара лет, и стало ясно, что все директивы о совершенствовании экономики не стоят выеденного яйца и что никто ничего не собирается предпринимать.

Потом пришел к власти Андропов. За то короткое время, которое ему отпустила судьба, он намеревался что-то сделать. Ну, конечно, не против КГБ, но все-таки было у него четкое ощущение, что перемены необходимы. Он поднял постановления 1979 года и дал задание готовить реформы. Написал, что мы не знаем страны, в которой живем. В сущности, документ о крупномасштабных изменениях в советской экономике, который приняли при Андропове, был развернутым постановлением ЦК КПСС и Совмина 1979 года. И вот я оказался в этом течении. Пока про реформы не было никакого разговора, но работа шаг за шагом продвигалась. В том числе благодаря Анчишкину, его и нашим коллегам – все вместе мы образовывали довольно сплоченный коллектив. Ну, и дело подошло к 1985 году. А в 1987 году начались экономические реформы.

Александр Иванович Анчишкин – самый видный лидер реформаторского направления, очень проницательный и глубокий экономист, редкой для нашей страны образованности. Он вместе с другими учеными подготовил концепцию совершенствования планирования и управления к пленуму ЦК КПСС, который состоялся в июне 1987 года. И пленум принял это решение. Через несколько дней Александр Иванович умер. Он – мой одногодок: мы оба родились в 1934 году. Он был совсем молодой. Исключительно умный, образованный человек. По-советски, но образованный.