Владимир Селиверстов - Поколения ВШЭ. Учителя об учителях Страница 3

Я в это время сидел в «Соснах», где по поручению правительства наша команда готовила проекты постановлений для Верховного Совета СССР. Эта сессия состоялась в начале июля, на ней с докладом выступил Николай Иванович Рыжков. Постановление июньского пленума было ключевым решением, положившим начало экономическим реформам в Советском Союзе. Горбачевским реформам. Но я бы сказал, что концепция была сырая. Да и вообще она была неконструктивной, оставалась в рамках социалистического выбора – выбора директоров вместо того, чтобы выборы в стране устраивать, и т. д. Но тем не менее это были очень важные шаги вперед, и я с самого начала принимал в этом участие. Могу назвать людей, с которыми в тот момент меня свела судьба. Это Вячеслав Константинович Сенчагов – по-моему, он был в то время заместителем председателя Госкомцен СССР. Председателем был Валентин Сергеевич Павлов. И вместе со мной в эту команду входил Григорий Алексеевич Явлинский. Вот такая складывалась компания. Это был первый мой опыт работы над правительственными документами.

Прошло два года. Я как экономист, уже набравший определенную квалификацию, понимал, что дальше будет кризис. И что будет с Россией – тогда Советским Союзом, – мне было совершенно неясно, потому что кризис обещал быть очень тяжелым. Ведь длительное время ничего не делалось, чтобы его как-то остановить, спасти страну. Все, что предпринималось тогда в части экономических реформ, или не было направлено на решение практических проблем, или было недостаточно «решительным». В основном все заканчивалось разговорами. Но вот состоялся Первый съезд народных депутатов – он был переворотом в политическом сознании людей. В это время в правительство был приглашен Леонид Иванович Абалкин. Мы раньше встречались: когда я еще работал в ЦЭМИ, мы постоянно контактировали с ним в ученом совете при комиссии по проведению реформ. И когда его пригласили на пост председателя комиссии по экономической реформе и вице-премьера, тогда наш общий знакомый, Борис Захарович Миллер, спросил меня, не согласился бы я работать в комиссии. Для меня это был довольно сложный вопрос, но я ответил: «Если позовете – пойду». И Леонид Иванович поддержал мою кандидатуру. Вот так мы вместе с Григорием Алексеевичем Явлинским попали в эту комиссию в должности заведующих отделами.

И я могу сказать, что самый интересный период в моей жизни связан с этой комиссией, в которой я работал с сентября 1989 года до апреля 1991-го. Осенью 1989 года мы первый раз с Григорием Алексеевичем написали концепцию рыночной реформы у нас в Советском Союзе, где ни разу не упомянули слово «социализм». Собственно говоря, это вышло непреднамеренно, мы не ставили перед собой такой задачи. Просто к вопросам, которые там излагались, слово «социализм» отношения не имело. А вот «рынок» – да. Это была концепция рыночного переустройства советской экономики.

Если говорить о том, в какой степени мы могли использовать мировой опыт, описанный зарубежными экономистами, то здесь нужно иметь в виду следующее. Та литература, которая была нам доступна, не отвечала на вопросы, возникавшие в советской экономике. А мы советскую экономику знали хорошо. Мы не знали в деталях их экономику, но у нас было ясное понимание того, что нужно сделать, чтобы здесь заработала рыночная экономика. Чтобы были спрос и предложение, свободные цены, ограничения денежно-финансовых ресурсов, денежного предложения. Мы знали: все эти вещи нужно создать, чтобы они заработали. А уж потом будут решаться вопросы реконструкции промышленности, сельского хозяйства, хозяйственного механизма и т. д. Собственно, это и был хозяйственный механизм. Вот так мы и написали.

Мы выбрали умеренный вариант, чтобы не торопиться, чтобы не вызвать кризис, который мог оказаться роковым. Тогда Григорий Алексеевич говорил, что нужно обязательно «все сразу», «решительно», а я, уже пожилой человек, его уговаривал отказаться от слишком радикального пути. Сам-то по себе он был бы хорош, но уж с очень большими рисками связан. Консервативный путь мы тоже отвергли, как вчерашний день, а вот умеренный путь – это было лучше. Мы описали все это в нашей концепции. Ее обсуждение состоялось на совещании в Колонном зале Дома Союзов в октябре 1989 года. По улицам в это время ходили демонстрации с лозунгами «Долой абалкинизацию всей страны!». Имелся в виду Абалкин, потому что он был главным нашим лидером. Мы для него все это написали, и он с нами согласился. У него был свой взгляд на данный вопрос. Он готовил свой доклад, а мы – этот официальный документ.

В общем, несмотря на возражения коммунистов, правых, все-таки правительство склонно было поддержать эти идеи. Но своеобразно: велась работа над объединенной концепцией. И получилось так, что на Второй съезд народных депутатов выдвинули программу, которая состояла из трех частей. Основное направление – реформы; вторая часть – основные направления XIII пятилетки; третья часть – текущие вопросы. И из основных направлений XIII пятилетки было ясно, чего они делать не собираются. По крайней мере в первые два года. Ну, мы пошли к руководству выяснять, что ж тут такое… А нам сказали: «Жизнь есть жизнь. Кое-кто возражает против ваших предложений. Непонятно еще, что с ними будет». Ну, мы тут стали кипятиться, конечно. Выразили все свои чувства Леониду Ивановичу после этого. Он выступил публично, сказал, что в докладе на сессии Верховного Совета и в концепции с исключительной точностью изложены те предложения, которые должны быть реализованы, чтобы мы начали плавный переход к рыночной экономике.

Из тех, что были сторонниками рыночных реформ по-настоящему, я могу назвать Абалкина, Аганбегяна, Петракова, Майминаса, о котором я уже упоминал. Общение с ними, безусловно, оказало на меня определенное влияние. Но если говорить о моих научных взглядах, то они сформировались гораздо раньше – в ЦЭМИ и во время работы над моей книгой, которую я как раз закончил в 1989 году. Она называлась «Хозяйственные системы и радикальная реформа». Имелись в виду социализм и рыночная экономика, а также реформы, которые должны были быть проведены.

Ну вот, мы закончили работу над этой правительственной программой. Ее угробили, то есть президентский совет ее не принял. Потом были события, благодаря которым я попал на семинар в городе Шопроне, где было много замечательных американских и западноевропейских ученых. А еще были молодые ребята из будущего российского правительства, в том числе Гайдар, Шохин, Чубайс и др. Там довольно много было людей. Все они, так или иначе, потом работали с Гайдаром. Гайдара я знал до этого – он учился на экономическом факультете. Я не был его преподавателем, но у нас как-то завязались хорошие отношения, хотя в 1991 году мы сильно ругались, споря о том, что будет с Советским Союзом. Они выступали за выход России из состава Союза, а я кипел страстью и не хотел этого разрушения. Но в конце концов я с этим смирился.

Когда я вернулся из Парижа (мне там делали операцию), Гайдар предложил мне войти в правительство. Я получил должность представителя правительства в Верховном Совете РСФСР. Следует сказать, что для меня это был очень серьезный выбор. С одной стороны, мне звонили мои старые друзья – Петраков и Явлинский, с другой – Гайдар. Я долго размышлял. Если бы я пошел с Явлинским и Петраковым, я должен был бы сидеть в оппозиции. А ведь я как раз был согласен с той программой, которую намеревался осуществлять Гайдар. Между нами говоря, она была как две капли воды похожа на программу «500 дней», которую мы с Явлинским и Петраковым сочиняли летом 1990 года. Поэтому я подумал-подумал – и решил все-таки идти с Гайдаром.

Я не жалею об этом. Нет. Могу сказать, что чувствую себя счастливым человеком. Говорят, что у советского человека было шестое чувство – чувство законной гордости и глубокого удовлетворения. Я должен сказать, что у меня и сейчас есть это чувство – благодаря той работе, которую я выбрал. Мы ее осуществляли под руководством Гайдара. Я думаю, что этот человек, может быть, и не намного больше нас знал, но у него была сила для того, чтобы взять на себя ответственность. Он ее взял – и выиграл. И что бы там ни говорили, Россия теперь находится в ряду нормальных стран. С рыночной экономикой, без всяких идеологических вывертов. Она может развиваться. Вы скажете: не все же так хорошо. Да, многое и мне не нравится. Я бы хотел, чтобы вот это было по-другому, и вот это, и вот то – но это уже второй вопрос. В жизни не всегда все происходит так, как вы хотите. Но тех бед, которые я наблюдал в советской экономике, тех извращений и искусственности, которые препятствовали развитию этой экономики, у нас уже нет. Поэтому что я должен испытывать? Я принимал самое непосредственное участие во всем этом, и у меня никаких разногласий с программой Гайдара не было. А он ее осуществил.

Преподавать я начал где-то с конца 60-х или с начала 70-х годов. Преподавал на экономическом факультете МГУ на кафедре статистики. Читал курс экономической статистики, пока не ушел работать в правительство в 1989 году. На факультете были разные люди, которые ко мне хорошо относились и к которым я сам хорошо относился. Там как раз заведующим кафедрой был Боярский, там работали замечательные женщины – Галина Леонтьевна Громыко, Мария Георгиевна Трудова – и другие люди, которые были настоящими профессионалами. Кроме того, я там прочитал гору литературы. Сделал свой курс трибуной пропаганды будущих реформ. Вот так.