Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера Страница 2

«Мне нечего вам протянуть!» – говорит он, показывая кисти рук, лишённые пальцев.

Когда войска входят в города, где рассчитывают найти конец своим страданиям, в их сердцах, под влиянием надежды, разгорается чувство милосердия. Языки развязываются, люди начинают осведомляться о товарищах, самых слабых несут на скрещённых ружьях. Бургонь видел солдат, много лье тащивших на плечах своих раненых офицеров. Не забудем и тех гессенцев, которые охраняли своего молодого принца от 28-градусного мороза,[2] простояв целую ночь, сплотившись вокруг его тела.

Между тем утомление, лихорадка, морозы, плохо залеченные раны, истощение – всего этого оказалось более чем достаточно до того, чтобы сержант отстал от полка и заблудился, как многие другие.

Он бредёт медленно и мучительно в полном одиночестве, часто увязая в снегу по плечи, считая себя счастливчиком, когда удаётся ускользнуть от казаков или найти надёжное место, чтобы спрятаться. Наконец, он находит путь своей колонны по трупам, разбросанным вдоль дороги.

В кромешной тьме ночи он попал на место сражения и, спотыкаясь о трупы, нашёл того, кто слабо кричал: «Помогите!» Он искал и нашёл старого друга, гренадера Пикара, опытного старого солдата и доброго малого, природная жизнерадостность которого, помогает ему преодолеть любые невзгоды.

Услышав, однако, от русского офицера, что Император и его Гвардия захвачены в плен, Пикар, которого внезапно охватил безумный порыв, выхватил оружие и крикнул: «Vive l'Empereur!» – как на параде.

Этот факт является самым примечательным – солдат, несмотря на все его страдания, никогда не обвинял единственную причину его несчастий. Он сохранял верность и преданность, будучи в убеждении, что Наполеон знает, как спасти армию и отплатить. Это была религия солдат. Пикар, как и все старые солдаты Императора, думал, что когда они с ним, все хорошо, всегда с ними удача что, с Императором ничего нет невозможного. До определённого момента Бургонь разделял эту точку зрения. И все же, когда они вернулись во Францию, его полк сократился до 26 человек!

Их кумир всегда глубоко трогает их. Когда Пикар увидел его перед переправой через Березину, он прослезился и воскликнул: «Наш Император идёт пешком! Он – этот великий человек, которым все мы так гордимся!»

Наконец в марте 1813-го года Бургонь вернулся к себе на родину, получил звание су-лейтенанта 145-го пехотного полка и вместе с полком отправился в Пруссию. Раненый в сражении при Дессау (12 окт. 1813 г.) он попал в плен.

Свои часы досуга в плену он провёл в приведении в порядок своих недавних переживаний и делал заметки. Они, как и письма, написанные им своей матери, впоследствии образуют «Мемуары». Кроме того, он говорил о прошлом со старыми товарищами, список которых он приводит, и которые добавили свои воспоминания к его воспоминаниям.

При первом возвращении Бурбонов[3] он подал в отставку под предлогом оказания помощи родителям в поддержания многочисленной семьи. Вскоре после этого он женился.

Его семейная жизнь тоже подчас была нелёгкой: Бургонь это почувствовал после смерти жены, оставившей на его руках двух дочерей. Он женился вторично[4] и от второго брака имел ещё двоих детей.

Занявшись сперва торговлей мануфактурными товарами, как и отец, он, однако, скоро бросил свой магазин и занялся промышленным производством, но прогорел. Его скромный образ жизни и оптимизм помогли ему вынести эти невзгоды, не помешавшие дать приличное воспитание своим дочерям. Он боготворил их и сумел привить им любовь к искусству, которым сам страстно увлекался: одна посвятила себя музыки, другая – живописи. Обладая приятным голосом, он часто пел в конце семейных трапез, по тогдашнему обычаю, теперь совершенно исчезнувшему. В своей квартире он собрал неплохую коллекцию картин, редкостей, сувениров и многие приходили на неё смотреть.

Во время каждой поездки в Париж, он никогда не забывал посетить своих старых товарищей в Доме Инвалидов. В родном городе он ежедневно виделся с несколькими из них в кофейне и там они беседовали о своих походах. Ежегодно они отмечали званым обедом годовщину вступления французов в Москву и по очереди пили из чаши, привезённой из Кремля: солдаты Старой Гвардии возводили прошлое в какой-то культ.

С наступлением событий 1830 года и возвратом трёхцветного знамени[5] он решил опять поступить на службу. Семья его пользовалась некоторым влиянием в Конде, где брат его работал врачом.[6]

Депутат от Валансьена, Ватимениль, бывший министр Людовика XVIII и Карла X, не преминул поддержать храброго воина, участвовавшего в 9-ти походах, трижды раненого и не пользовавшегося никакими милостями от предыдущего правительства. Как законную награду он просил назначения Бургоня на должность плац-коменданта, в то время вакантную в Конде. Письмо к маршалу Сульту, тогдашнему военному министру, было скреплено подписями двух других депутатов Северного департамента, Бригода и Мореля. Ответа всё не было, и две недели спустя г-н Ватимениль возобновил своё ходатайство.

«Это назначение, – писал он, – было бы весьма полезным не только в военном отношении, но и в политическом. В одном лье от Конде находится замок Эрмитаж, принадлежащий герцогу Де Круа, и там собирается кружок недовольных. Я далёк от подозрений, что они замышляют что-либо дурное! Но всё-таки осторожность требует, чтобы укреплённый пост, так близко лежащий от этого замка и на самой границе, был вверен надёжному офицеру. Я отвечаю за энергичность г-на Бургоня…» Если же нельзя назначить Бургоня на эту должность, он, во всяком случае, требовал для своего протеже ордена Почётного легиона.

Между тем о Бургоне совсем забыли в министерстве и не признавали за ним никаких заслуг. Ватимениль вынужден был составить послужной список Бургоня, который и послал туда 24-го сентября. Два месяца спустя, 10-го ноября, бывший велит, наконец, был назначен плац – адъютантом, но не в Конде, а в Бресте. Для Бургоня это было неудобно, слишком далеко, но пришлось принять место, чтобы так сказать вдеть ногу в стремя. Затем крест, полученный им 21 марта 1831 года, утешил его и дал силу потерпеть ещё, если и не забыть свою родину. Вскоре опять было предпринято ходатайство о получении места плац-адъютанта в Валансьене. Бургонь не забыл упомянуть при этом о своём звании избирателя, в то время очень важном. Наконец мечта его осуществилась 25 июля 1832 года, и до сих пор в Валансьене не забыли оказанных им услуг, в особенности во время революции 1848 года. В отставку он вышел в 1853 г. с пенсией в 1,200 франков.[7]