Всеволод Иванов - Алтайские сказки Страница 2

Еле проснулся.

Чует — затылок ему солнце печет.

— С чего бы это, — думает, — тень всегда хорошая была.

Смотрит — на березе половины листьев нет.

А Куян рядом спит.

Одна лапа на брюхе, во рту торчит половина листочка.

Койонок озлился, фыркнул:

— Что ты наделал? А?

Заяц вскочил и от сытости говорит не может.

— Тьфу! — сказал Койонок. — Какая рожа паршивая. Ступай.

И в наказанье сказал:

— Будет тебе, обжора, лучшей пищей кора — осиновая, горькая.

Поднялся, начал листья новые делать.

Ладно.

Вот когда осенью лист на березе зажелтеет, заяц боится подойти к коре. Трясется, душа у него прыгает.

Я говорю:

А идет. Трясется, а идет.

Жрать надо.

IV

АЮ

Говорит Уртымбай:

— Хочу медведя-Аю убить. Белолобые много жгучей воды за шкуру дадут.

Хороший охотник был — любил хвастать.

Пошел.

Ладно.

Аю вылез из берлоги на Уртымбая идет.

Пустил стрелу Уртымбай.

Мимо.

Пустил другую, в плечо угодила.

Не успел ножа выхватить, медведь навалился. Обнял. Давит.

Думает Уртымбай:

— Пропал. Не попью кумыса больше.

А медведь-Аю — клыки в пене, трясется весь, кровь из раны по шерсти брусникой катится.

Озлобился.

Только хотел давнуть Уртымбая, да невзначай в глаза ему взглянул.

Увидал Аю-медведь в глазах Уртымбая — маленькая морда, желтые клыки и пена на них.

И Уртымбай увидал свое лицо — серое как солончак и бороденка как горсточка сухой травы.

Как заноза в глаза Аю вошла.

Заревел!

Опустил Уртымбая.

И ушел Аю в тайгу.

Уртымбай, чимбары поддерживая, в аул прибежал.

Хвастается:

— Вот я какой, чуть медведя своими руками не задавил…

V

КАК ЛЮБИЛ КАРА-СУ

Поток горный Кара-Су любил кувшинку-Йгу, что в заводях расла. Большая, желтая, как глаза зеленого бога-Кургамыша.

Ладно.

Целует, ласково подергивает плечами мягкими Кара-Су. Йгу как амулет подпрыгивает, смеется:

— Тль… тль…

Кара-Су говорит:

— Почему ты меня одного не любишь? Всем смеешься. Небу, берегу. Всем. Я так не хочу.

Смеется Йгу, говорит:

— Не могу… тль… тль…

А ветер-Чойном завидовал Кара-Су. Все впитывает в себя — небо, берег, тополя. А он, ветер — запахи одни от трав.

Говорит он Кара-Су:

— Бери себе кувшинку на дно, я помогу.

Стал ветер-Чойном расшатывать Кара-Су.

Волны сначала улыбались. Сердито скривили рожи. А потом сжались и схватили кувшинку за горло.

Не поддается Йгу.

— Тль… тль… — бежит она по волнам, смеется.

Волны — черные.

А та желтые перышки отряхивает, смеется:

— Тль… тль…

Ветер призвал Осеннего Брата.

Осенний Брат пришел — прелью запахло. Понюхал носом (как гриб нос широкий). Сказал:

— Могу.

Наскочил на тополь.

— Хрук!..

Сучок сломался, в поток упал.

Сел на сучок Осенний Брат, наплыл на кувшинку и перерезал ей горло.

Улетели братья.

Закрутился Кара-Су от радости. На дно поволок Йгу.

— Ага! — говорит.

Ладно.

Только завяла кувшинка-Йгу. Без солнца. Без ласкового бога-Кургамыша.

Заболел с тоски Кара-Су. Бросаться на берег стал, а потом со стыда закрылся белым чувлуком, как киргизка, и бредит — летом, тайгой, Йгу.

Пришел Зимний Брат и со свистом (двух зубов не хватает во рту) завыл:

— Сщщуии… щщуии…

VI

КЫЗЫМИЛЬ-ЗОЛОТАЯ РЕКА

Было, видишь, так.

Полюбила девушка-Кызымиль, красивая девушка (как черемуха весной) доброго бога-Вуиса. Розового, сочного, крепкого — как шишка кедровая.

Ладно.

Вышла на елань, к солнцу лицо повернула, волосы распустила. Говорит:

— Вуис! Вуис! Я тебя люблю.

Прилетел Вуис-радостный бог.

Улыбнулся, сказал:

— Ты — хорошая. Я тебя тоже полюбил. Только бог-Кутай — старый, сердитый бог… Нельзя мне тебя любить, рассердится Кутай.

— Люблю Вуиса, — говорит Кызымиль, а у самой глаза как у марала блестят красивые глаза.

Поглядел Вуис, поглядел. Вздохнул:

— Не знаю, что и делать.

Думал много.

Говорит:

— Лучше я в человека обернусь.

Опустил коня на волю. Лук взял, сапоги надел.

Человеком сделался.

Ладно.

Узнал старый бог-Кутай. Говорит:

— Как быть тут?.. Нельзя же богу человеком жить. Так, пожалуй, все боги с неба сбегут.

А Вуис в это время в лесу охотился.

Вот и вошел Кутай в Аю-медведя.

В лес спустился. На Вуиса кинулся.

— А! — сказал Вуис. — Хорошая шкура — сошью Кызымиль шубу. Убью медведя.

Да не мог убить.

Медведь-Аю человека Вуиса убил.

Опять стал духом Вуис.

Говорит Кутай:

— Ступай на небо, Вуис. Нечего тебе делать на земле. Ступай. А Кызымиль заточу в воду — не смущай бога.

Ушел Вуис на небо.

Как узнала Кызымиль о смерти Вуиса, затосковала.

Горевала, горевала. В реку бросилась.

Умерла.

Увидел смерть Кызымили бог-Вуис.

— И-шь… — сказал и слезу уронил.

Пала та слеза — белая слеза радостного бога-Вуис в реку, смешалась со слезами Кызымиль — золотая стала река.

Вот катится в Черных горах Кызымиль-река желтая, яро-желтая, золотая река.

— Ох… ох… — к скалам жмется, жалуется.

— Ах! — вздыхают скалы (чем поможешь!).

— Ох… ох…

Тихо. Робко жалуется на богов Кызымиль-золотая река.

VII

КАК СОГРЕШИЛ АЯНГУЛ

Много лет спасался на горе Тау старец Аянгул.

До того молился, что борода в землю вошла, а ноги мхом покрылись.

Шепчет чуть слышно:

— Кутай, смилуйся, спаси.

Ладно.

Ехал мимо бог-Вуис, старца увидал:

— Что делаешь здесь? — спрашивает.

Головы не повернул старец.

Отвечает сердито:

— Или не видишь? Молюсь.

Поехал бог-Вуис к старому богу-Кутаю, сказал:

— На горе Тау старец Аянгул молится, борода в землю врасла, ноги мхом покрылись.

Удивился старый бог-Кутай:

— Так долго молится, а я и не знаю.

Прилетел на гору Тау, говорит Аянгулу:

— Я — Кутай. О чем ты меня молишь?

Пал лицом ниц Аянгул:

— Прости меня, многогрешного, помилуй.

И сказал Кутай:

— Говори твои грехи. Может и помилую.

Рассказал свои грехи Аянгул.

Качает головой Кутай:

— Грехи твои, как и грехи прочих людей. Может еще что другое есть? Говори все.

— Нет у меня больше грехов, — отвечает Аянгул.

Удивился Кутай:

— Зачем же молился так долго?