Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра Страница 20

Эта новость повергла нас в ужас. Дорога была проложена по очень крутому склону, и здесь не было ни единого уголка, где можно было бы спрятаться. Чиновник, которого ждали, должен был увидеть нас обоих, и на сей раз, очевидно, не обошлось бы без расспросов.

Мы провели последующие часы в мучительном беспокойстве, напряженно прислушиваясь, чтобы уловить звуки приближения грозного сановника; мы отчаянно озирались по сторонам, словно ожидая, что какая-то скала или дерево разверзнутся, как в старых сказках, чтобы дать нам приют. Увы! Чуда не произошло. Местные духи, видимо, оставались равнодушными к нашему бедственному положению.

В середине второй половины дня мы внезапно услышали звон колокольчиков: на извилистой тропе, над нашей головой, показался тучный, богато одетый человек; за ним следовали солдаты и слуги, которые вели лошадей. Путешественники спускались с горы пешком.

Сановник остановился, видимо изумленный нашим появлением. Мы с Йонгденом в соответствии с тибетским обычаем поспешно бросились на обочину дороги, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Чиновник двинулся вперед и снова остановился перед нами, окруженный своей свитой.

И тут посыпались традиционные вопросы: откуда мы родом, о нашем путешествии и на другие темы. Когда все было сказано и пересказано, пёнпо застыл на месте, продолжая молча смотреть на нас, и вся свита последовала его примеру.

Мне казалось, что мой мозг пронзают иголками, до того сильным было нервное напряжение. Быть может, эти люди считают нашу внешность и ответы подозрительными? О чем они думают? Вскоре молчание будет нарушено либо произойдет что-то ужасное для нас. Как же это предотвратить?.. А! Я придумала…

Жалобным голосом тибетской нищенки, слегка приглушенным от волнения, которое должно было сойти за благоговение, я попросила подаяние:

— Кушо римпоне, нга тсо ла сёльра нанг рог нанг! (Благородный господин, подайте милостыню, пожалуйста!)

Звук моего голоса отвлек всех от напряженных раздумий. Я физически ощутила, как разрядилась атмосфера. Тибетцы перестали сверлить нас испытующими взглядами, некоторые из них принялись громко смеяться. Добрый чиновник достал из кошелька монету и протянул ее моему спутнику.

— Мать! — воскликнул Йонгден, изображая неописуемую радость. — Смотрите, что дал нам пёнпо!

Я выразила признательность иначе, в соответствии с избранной ролью, пожелав нашему благодетелю — впрочем, весьма искренне — процветания и долгих лет жизни. Он улыбнулся мне; я приободрилась и завершила представление в чисто тибетском духе, показав ему язык, что является одной из самых почтительных форм местного приветствия. Внешне оставаясь серьезной, внутренне я откровенно веселилась.

— Жетсунема![64] — сказал мне Йонгден несколько минут спустя. — Вы не ошибались, уверяя меня в лесах Ха-Карпо, что «нашлете на них сон и заставите видеть миражи». Этот толстый мужчина и его свита наверняка были околдованы.

Стоя возле пирамиды из камней на вершине перевала, мы выразили свою радость, завопив во весь дух:

— Лха жьяло! Де тамче нам!.. (Боги побеждают, демоны потерпели поражение.)

Но упоминание о демонах в фамильярной форме отнюдь не следует воспринимать как намек на двух великодушных пёнпо, которых мы повстречали. Напротив, пусть счастье и успех сопутствуют им до последнего дня их земной жизни, а также в потустороннем мире!

Глава третья

Переход через перевал Ку. — Йонгден применяет свой пророческий дар, чтобы помочь ослику. — Я впервые вхожу в тибетский дом в качестве гостьи, под видом нищенки. — Страшная ночь возле монастыря Дайюл. — Горячие источники и ночное купание на свежем воздухе в мороз. — Новые опасения по поводу моего инкогнито. — Мы сворачиваем с дороги и блуждаем по горам. — Я переправляюсь через Салуин, прикрепленная к тросу сомнительным крюком. — Происшествие. — Я качаюсь в пустоте над рекой.

Стоит ли говорить, что эта новая победа наполнила нас радостью, но радость была омрачена тягостным нервным напряжением. Мы постоянно были настороже, прислушивались и озирались по сторонам, и на каждом повороте дороги нам снова мерещились пёнпо.

Когда мы спускались с перевала То, медленно приближающийся звон колокольчика вновь привел нас в волнение: мы подумали, что опять столкнемся с каким-нибудь чиновником или странствующим солдатом. Но это была всего лишь безобидная коза, нагруженная сумками с продуктами[65]. Ее хозяева, старый Кампа и его жена, совершали паломничество к Ха-Карпо.

Устав и телом, и душой, мы не были расположены шагать всю ночь либо просить приюта в какой-нибудь деревне, где, вероятно, нам пришлось бы провести вечер среди болтливых крестьян. Дорога пролегала через лес, по склону горы, куда редко попадали солнечные лучи; края ручьев были скованы кромкой льда, и почва сильно замерзла. Не надеясь отыскать приятное место для привала, за неимением лучшего, мы остановились в одной долине печального вида, в конце которой виднелись заснеженные склоны гор. К счастью, в чаще было много валежника. Однако, когда мы сложили стволы деревьев в кучу и зажгли, их оказалось недостаточно, чтобы нас согреть; мы озябли и дрожали на фоне мрачного пейзажа, который, казалось, усугублял мучительное ощущение леденящего холода, пробиравшего нас до костей.

На следующий день, после обеда, мы добрались до некоей деревушки, раскинувшейся у подножия Ку-ла[66]. Йонгден зашел в несколько домов, чтобы купить продукты. Славные крестьяне пригласили его остаться у них до следующего утра, так как, по их словам, было уже слишком поздно, чтобы пытаться перебраться через перевал до наступления темноты. Но до сих пор мы шли так медленно, что я решила сделать наши переходы более длинными. Также мне еще не приходилось ночевать в тибетских домах, и я считала, что разумнее сначала продвинуться в глубь страны, прежде чем затевать долгие беседы с местными жителями, позволяя им рассматривать меня вблизи. По этой причине я продолжила свой путь, в то время как мой спутник задержался в деревне. Он нашел благовидный предлог, чтобы отклонить приглашения крестьян, сославшись на то, что его старая мать ушла уже слишком далеко и он не может ее вернуть.

Мы приготовили суп, расположившись прямо на дороге, и, поднявшись вверх через густой лес, преодолели перевал около полуночи.

В результате восхождения мы согрелись и устали, и меня так и подмывало поставить палатку между больших елей, возвышавшихся плотными рядами на покрытом ровной травой крошечном плоскогорье, между двумя склонами горы. Мы цеплялись за деревья на каждом шагу, будучи не в силах разглядеть их в кромешной тьме.

Примерно час спустя мы вышли на просторную поляну, покрытую дерном и окаймленную большими деревьями; ни единого кустика не росло на ней. Прогалину замыкала гряда скал, возле которой струился бурный поток. Это было идеальное место для отдыха, и множество ми дёсса, которые мы нашли, исследуя поляну, подтвердили, что другие тоже оценили ее очарование.

Мы не стали ставить палатку и растянулись на земле.

Когда Йонгден делал покупки у подножия Ку-ла, он слышал разговоры о разбойниках, которые бродят в этих краях, и мы не хотели рисковать, опасаясь привлечь к себе их внимание. Все же мы развели небольшой костер, чтобы приготовить чай, и погасили его, как только вскипела вода.

Мы позволили себе понежиться утром, чтобы отдохнуть после ночного перехода. Затем отведали мучной каши, показавшейся мне восхитительной по причине моего превосходного аппетита, который еще больше усилился от бодрящего высокогорного воздуха и долгих ежедневных переходов. И тут перед нами появился человек. Я сразу его узнала: это был один из крестьян, перевозивших багаж пёнпо, которого мы встретили, поднимаясь к То-ла. Разумеется, он нас тоже узнал и тотчас же уселся возле костра. Поскольку он был свидетелем великодушия, проявленного по отношению к нам чиновником, мы не могли вызвать у него никаких подозрений; я продолжала спокойно сидеть и заговорила с ним, а Йонгден предложил ему достать чашку из кармана и разделить с нами трапезу. Простые тибетцы никогда не упускают подобного случая: у них податливые желудки, позволяющие им есть в любое время и в любом количестве.