Ирина Голицына - Воспоминания о России (1900-1932) Страница 20

Весна 1918 года не принесла надежды. Напротив, теперь мы ждали голода. В Петрограде продовольствия было мало, хлеб являлся такой редкостью, что у нас к завтраку было только по тоненькому кусочку, к обеду еды почти не было. Это выглядело насмешкой: нам прислуживают два человека — один бабушкин, другой наш собственный дворецкий — стол прекрасно сервирован, блеск серебра и хрусталя на белоснежной скатерти и тоненькие кусочки чего-то, что не может заглушить наш голод. Выходя из-за стола, мы чувствовали себя так, как будто никакой еды и не было. За обедом было то же самое. Это особенно тяжело отражалось на нас, детях. Я поняла, как голод может толкать людей на кражи. Мы слышали о людях, умерших от истощения, чаще всего это были дети и старики. Ика и я страдали сильно, но Кот был в лучшем положении. Его целый день не было дома, он получил работу в одном из консульств, и иногда ему удавалось приносить нам немного еды.

Петроград в это время совсем обезлюдел, казалось, что все разъехались, большинство за границу, а немногие оставшиеся приходили навестить мою бабушку к чаю или вечером. Так что мы часто виделись и никогда не были в одиночестве. Крупенские были в Петрограде, и я часто видела Михаила и чувствовала, что его любовь ко мне не уменьшилась. Я также видалась с Васей Лорис-Меликовым.

Лень за днем мы жили с надеждой, которую трудно сейчас представить, что все может повернуться к лучшему. Я помню оптимистов, которые приходили и говорили:

— Ну, положение улучшается, мы проходили сегодня по Фурштадтской мимо дома 40 (это был дом, где мы жили до революции) и, можете себе представить, видели, как они снимают ставни с ваших окон и заменяют их новыми. Они готовят дом, чтобы вы могли вернуться.

Потом продолжал другой:

— Эти большевики, в сущности, скрытые монархисты, они только выступают под другим именем, чтобы скрыть свои цели.

Третий говорил:

— Чем хуже сейчас, тем лучше потом, такой режим не может и не будет длиться долго.

Но, несмотря на все эти оптимистические соображения, трудности населения были ужасны. Не только пища, но и всё исчезло. Магазины стояли пустые. На улицах не было улыбающихся лиц, не слышался смех, единственной мыслью было добыть хлеб или найти ему какую-то замену. Люди пекли хлеб из коры деревьев. Сушили кору, мололи и подмешивали в настоящую муку и из этой смеси пекли маленькие хлебцы. На Литейном стояли люди, продававшие эти хлебцы и получавшие за них хорошую цену. Мы, как и многие другие, не могли приспособиться к перемене обстоятельств. У нас по-прежнему был шеф-повар, хотя недоставало продуктов, чтобы приготовить обед. Наше меню всегда было почти одним и тем же: водянистый овощной суп, а в качестве основного блюда маленький кусочек дикой птицы на три глотка, на сладкое могло быть желе, совершенно безвкусное и вряд ли питательное. Мы выходили из-за стола, мечтая о следующей трапезе.

Время от времени почтальон приносил бабушке письмо из Тобольска — от Императрицы, всегда полное надежды и веры. Ее Величество никогда не жаловалась, казалась довольной и желала всем добра.

Моей бабушке пришлось расстаться со статуэткой Марии-Антуанетты. Эта статуэтка севрского фарфора была одной из самых дорогих для нее вещей. Она была подарена моему прадеду, бывшему послом в Париже, самой королевой Марией-Антуанеттой. С нее была сделана копия, так что в семье было две статуэтки — другая принадлежала тете Саше, и на самом деле никто не знал, которая была оригиналом. Бабушкина была продана за большую, казалось, сумму — пачку небольших банкнот, которые в то время назывались «керенками». Их было так много, что бабушка часть спрятала в небольшой чемоданчик, который заперла на маленький ключик. Сделав это, бабушка вздохнула с облегчением и сказала:

— Eh bien, maintenant cela durera jusqu'a le fin de mes jours[39].

Как наивны мы были! Эти дурацкие кусочки бумаги падали в цене с каждым днем.

Потом однажды бабушка позвала меня в свой будуар, маленький кожаный чемоданчик стоял рядом с ней на кушетке. Она достала из ящика шкафа очень длинную нитку жемчуга, которую носила в торжественных случаях, и другие ценные вещи, включая алмазный шифр и красивый портрет Императрицы Александры Федоровны в овальной раме, украшенной драгоценными камнями. Все эти вещи она с моей помощью уложила в кожаный чемоданчик и, передав его мне, попросила отнести к нашему другу Катусе Васильчиковой, жившей рядом. Я никогда раньше не держала в руках ничего столь же ценного.

Через дверь, которой сообщались наши дома, я прошла в холл соседнего здания, миновала швейцара, взбежала по лестнице и позвонила у двери Катуси. Она ждала меня, и я вручила ей маленький чемоданчик. Мы были совсем одни в квартире. В стене спальни, за умывальником, был маленький шкафчик, дверца которого была прикрыта куском клеенки, как бы для того, чтобы защитить стену от брызг. Там хранилось разное барахло, туда мы спрятали кожаный чемоданчик бабушки. Я думаю, драгоценности Катуси были спрятаны там же. Потом мы закрыли дверцу, вновь повесили клеенку, полностью ее закрывавшую, и поставили на место умывальник. Дело было сделано, и мы ненадолго зашли в ее гостиную, чтобы поболтать, а потом я побежала к бабушке, сказать, что всё сделано.

На следующий день пришли большевики, прошли прямо в Катусину комнату, где мы так тщательно спрятали наше сокровище, отодвинули умывальник, сорвали клеенку, открыли дверцу и вынули чемоданчик моей бабушки, а также драгоценности Катуси. Саму Катусю они арестовали и на некоторое время посадили в тюрьму.

Новости из Тобольска к Пасхе были очень печальными. Великая княжна Ольга сообщала моей бабушке, что ее родителей и Марию[40] увезли в Екатеринбург. Из-за болезни Алексея, которого нельзя было перевезти, другие члены семьи были оставлены в Тобольске. Мы не могли понять, что значит это передвижение в сторону Урала.

Весна быстро вступала в свои права. Мне следовало сосредоточиться на занятиях, приближались экзамены. Я очень беспокоилась, сдам ли их, потому что знала — провал добавит огорчений родителям. В это время они больше всего беспокоились за Кота, который исчез, не сказав никому ни о цели отъезда, ни о месте, куда направлялся, ни о длительности отсутствия. Я помню, что 5 мая, в день моих именин, был устроен для меня небольшой вечер. Мне разрешили пригласить нескольких друзей, и мама заказала мне именинный пирог, за которым пришлось идти очень далеко. Его надо было заказывать заранее. Основным ингредиентом пирога была морковь, меньшую часть составляли картофельная мука, небольшое количество настоящей муки и сахарин вместо сахара. Бабушка заказала повару испечь печенья из картофельных очисток, муки и моркови. Мы пили чай в столовой и потом играли в petites jeux в гостиной. Михаил отозвал меня в сторону, и я поняла, что он собирается сделать мне предложение. Но как я могла думать о ком-либо другом, когда все мои мысли были с человеком, которого я так сильно любила? И я не позволила ему говорить.