Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих писателях Страница 20

Маменька Мария Алексеевна опять плакала. На сей раз от радости.

В три с половиной года Ванечка призвал родителей к ответу.

— Где я был, когда меня не было? — поинтересовался он.

Андрей Прохорович и Мария Алексеевна растерянно переглянулись. Но у мальчика уже был не тот характер, чтоб отступать.

— Детей кто приносит? Лебеди или журавли? — продолжал он.

— Видишь ли, сын! По Уставу детей приносят аисты, — откашлявшись, неуверенно начал отец. При этом почему-то вспотел.

— Откуда? — мрачно продолжал допрос Ванечка. — Где они их берут? В лавке, что ли? — съязвил он.

— Господь с тобой, Ванечка! — всплеснула руками мать. — В какой-такой лавке! Откуда такие басурманские мысли!

— Думается мне… — подозрительно продолжил Ванечка, (это выражение, «думается мне», он пронесет через всю жизнь)… вы что-то от меня скрываете.

Папенька Андрей Прохорович как-то некстати закашлялся. И вообще вышел из комнаты. А маменька Мария Алексеевна покраснела, как красна девица. Хотя, справедливости ради, стоить заметить, она таковой и являлась. Ей еще не было и семнадцати.

С четырех лет Ванечка начала катастрофически поправляться. Рос прямо на глазах. В основном, вширь. И за каких-то полгода вырос в толстяка-великана. Маменька опять плакала. Отец опять журился и молчал. Потом вообще уехал в командировку, усмирять «пугачевцев».

Вызванный для консультации Лекарь опять не нашел ничего замечательного. Авторитетно заявил, что сам в далеком детстве был еще толще. Дескать, потом резко похудел. После первой влюбленности, добавил он. И подмигнул маменьке Марии Алексеевне.

Маменька по привычке покраснела. Лекарь опять посоветовал ставить пиявок. И ушел со Двора. Теперь уже навсегда.

— Ваня-а! Ванечка-а! Иди-ка сюда, негодник!

Пожилой, полный человек, известный литератор Иван Андреевич вздрагивает, останавливается. Медленно поворачивается и послушно семенит в направлении женщины, стоящей на крыльце дома, с грозным видом уперши руки в боки.

И только когда его, давно взрослого человека, перегоняет какой-то вихрастый мальчишка и подбегает к женщине на крыльце, Крылов останавливается, как вкопанный, и наблюдает. Женщина что-то строго вычитывает вихрастому мальчишке.

Так почти до самой старости он будет вздрагивать, и оборачиваться на каждый окрик: «Ваня-а! Иди-ка сюда-а!».

Детство дедушки Крылова никогда не кончится.

Переезд в Тверь мало что изменил в судьбе Ванечки. И в отношении окружающих к нему. Почти тот же дом на окраине города. Почти тот же Двор с трех сторон окруженный сараями. Те же пернатые-лохматые. И те же соседи-соседки с их постоянными насмешками над его незаурядной полнотой и неуклюжестью.

В Твери Ванечка скрывал свою способность понимать язык всяческого зверья. И говорить на нем. Береженого Бог бережет. Он пытался быть, как все. Но мальчишки этого Двора, поголовно, иначе как — «Тюфяк! Увалень!», его не называли. Хотя, однажды…

Сразу за сараями начинался некошеный луг. И тянулся тот луг вплоть до лесной опушки. До зарослей кустарника. Вот на том лугу и устраивали местные мальчишки беготню на скорость. Побеждал тот, кто быстрее других добегал до кустов.

Если честно, побеждали всегда только двое. Братья близнецы Петя и Павлуша, Они абсолютно одновременно пересекали невидимую линию у кустов, оставляя ораву мальчишек далеко позади.

Толстый Ванечка тоже участвовал в забегах. Чтоб не выделяться.

Но где ему, бедному. Всегда приплетался последним.

Однажды братья близнецы, глядя на несчастного Ванечку, о чем-то пошептались и, решительно подойдя к нему, ухватили за руки.

— Гляди, нe спотыкайся! — в унисон грозно сказали братья.

И великий забег начался!

Подобно молнии, стремительно летела удалая тройка мальчишек по некошеному лугу. Эх, тройка! Кто тебя выдумал? Только гулко стучали голые пятки. Только ветер свистел в ушах… Да в испуге разлетались из под ног во все стороны кузнечики…

… Остальная ватага мальчишек далеко позади… Уже у самого леса, у полосы кустов, двое близнецов просто вытолкнули вперед полноватого мальчугана! И он первым пересек заветную, невидимую черт! Он первый! Впервые в жизни!..

Те, что были по бокам и волокли его весь забег, устало повалились на землю и долго не могли перевести дыхание.

А мальчик Ваня медленно опустился на колени и ладонями стирал со лба и щек обильный пот.

— Спасибо, братцы!

Улыбающееся лицо толстого мальчика светилось счастьем.

Пройдут годы. Да что там годы, вся жизнь. Каких только встреч и событий не будет в жизни Ванечки Крылова. Но до самого конца, до самого последнего вздоха он будет помнить тот стремительный забег по некошеному лугу.

— Спасибо, братцы!

Чаще всего еще в детстве Судьба демонстрирует нам знаки, своеобразную схему нашей будущей жизни. И последние станут первыми.

Когда Ванечке стукнуло десять лет, мать направила его в дом местных аристократов Львовых. Чтоб он вместе с господскими детьми выучился французскому, танцам и арифметике. С Арифметикой и французским дело шло как нельзя лучше, А вот танцы…

После первых же уроков танцмейстер-немец побежал к хозяину и весь красный от гнева закричал. Мол, легче обучить танцам целую стаю медведей, нежели этого… Этого Тюфяка!

Ванечка и сам разумел. Богиня танца Терпсихора навсегда повернулась к нему спиной. И никогда не явит ему свой прелестный лик.

Надеяться было не на что.

Тюфяк! Увалень! Юный Ванечка был поразительно, фатально неуклюж. Даже если сидел абсолютно неподвижно на стуле, все одно, возникало ощущение, будто он делает это крайне неловко.

Более того, он был фантастически рассеян и задумчив. Мысли его и фантазии постоянно видали где-то там, далеко, далеко…

— Мосье Крылов! Вам удобно сидеть?

— Премного благодарен.

— Вы сели на мою шляпу.

Так всю оставшуюся жизнь Ванечка будет наступать дамам на ноги, пилить рыбу ножом, садиться на чужие шляпы и улыбаться неведомо чему на чинных похоронах. Судьба!

Жизнь словно задалась целью вылепить для Ванечки образцовую судьбу. А потому последовательно чередовала счастливые случаи и редкостные совпадения с оплеухами, ухабами и всяческими затруднительными положениями, в которые Ванечка попадал систематически.

Но справедливости ради, стоит заметить, удач и везения в его жизни было гораздо больше, нежели потерь и разочарований.

«… Когда из Греции вон выгнали боговИ по мирянам их делить поместья стали,Кому-то и Парнас тогда отмежевали…»

Скоропостижная смерть отца утвердила Ванечку в мысли, что взрослая жизнь уже началась. И должность писца в городском магистрате, тому подтверждение. Должность самая низкая, ниже ее только дворник. Но за бесконечное переписывание бумаг платят. Немного, но все-таки. Как-то незаметно для себя самого, Ванечка перешел на стихи. Рифмы так и вертелись в его юной голове.