Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне - Майкл Бальфур Страница 21

являлась ключом к его характеру. Честный, разумный, внимательный к другим, он не имел ни желания, ни жизненных сил для доминирования. Тем не менее в войне он показал себя грамотным командующим. Не будучи великим стратегом, он придавал большое значение организации, старался научить людей действовать в команде, не терял головы в кризисных ситуациях, придерживался принятых решений и пользовался уважением в войсках – люди верили, что он искренне заботится об их благе. Говорят, что, фотографируясь, он намеренно принимал особую позу, демонстрируя суровость и энергичность, по характеру ему не свойственные. Однако он считал эти качества необходимыми для занимания своей должности. Таким образом, чувство долга вынуждало его выказывать качества, которых у него не было.

Он был безраздельно предан жене и очень уважал ее таланты, поэтому нередко подчинялся ее более решительному мнению, что многие окружающие, в том числе его собственный сын, презирали. Королева Виктория в 1874 году назвала своего зятя «прямым, честным и добросердечным, но слабым и до определенной степени упрямым, не тщеславным, но до абсурда гордым, как и вся его семья. Он был абсолютно уверен, что нет семьи выше и величественнее, чем Гогенцоллерны. А когда он умер, она написала, что даже собственный сын не мог быть более тяжелой потерей.

«Он был таким хорошим, таким мудрым и так любил меня». Его родственник Эдуард после его смерти написал будущему королю Георгу: «Не забывай дядю Фрица. Он был одним из самых лучших и благородных людей, каких я знал. Разве что он был слишком хорош для этого мира».

Королевская принцесса унаследовала от отца серьезность в достижении цели и добросовестность во всем. Императорский управляющий описывал ее желание «давать образование всем вокруг себя» и называл «по-настоящему трогательной». А ее сын утверждал, что она была окружена «аурой поэзии». От матери она унаследовала эмоциональность и упорство. Однажды, еще ребенком, она застала королеву беседующей с министрами: когда все ее попытки заставить их уйти не дали результата, она топнула ногой и в гневе закричала: «Королева, заставь их подчиняться мне!» Американский посол в Лондоне видел ее в шестнадцатилетнем возрасте и утверждал, что у нее «превосходная голова и сердце большое, как гора». «Пусси» была любимицей отца, как дочь и ученица, и отвечала ему глубокой привязанностью. По его настоянию, будучи еще совсем юной, она написала «Краткий конспект по римской истории» и перевела на английский язык труд Дройзена «Герцог Саксен-Веймарский и германская политика». Учитель, нанятый, чтобы научить ее и принца Уэльского принципам политической экономии, отмечал быструю сообразительность девочки, которой очень нравилась литературная программа. Привычки, привитые в детстве, остались надолго. Она сказала сэру Генри Понсонби, что регулярно читает «Куотерли» и «Фортнайтли ревю», а также журнал по горному делу и металлургии. Большую часть времени, проведенного ею на Парижской выставке, она провела, осматривая хирургические инструменты. Вероятно, она была первой королевской особой, в 1879 году прочитавшей «Капитал». Вскоре после этого она отправила эмиссара, чтобы познакомиться с автором. Вернувшись, эмиссар доложил: «Не он, как бы ему этого ни хотелось, перевернет мир с ног на голову».

Пожалуй, не было ни одной области человеческой деятельности, которой она бы не заинтересовалась: политика, искусство, наука, медицина, музыка, религия, садоводство. Всем этим она активно занималась, и не без успеха. У принцессы были четко выраженные вкусы: она не любила Вагнера, считала «Оду к радости» Шиллера ужасно переоцененной и сожалела, что «ужасная Марсельеза теперь стала французским гимном, ведь она напрямую ассоциируется с кошмарами революции и используется социалистами как символ насилия и всех их безумных лейбористских принципов». Он говорила на трех языках, кроме английского, правда с акцентом. Она однажды выразила досаду, что не может прочитать Марка Аврелия в подлиннике на латыни. А когда ей деликатно намекнули, что философ писал на греческом, ответила, что, разумеется, исходный текст был на греческом, и она даже не надеялась его понять. Однако она могла рассчитывать прочитать современный латинский перевод.

Несмотря на ее многочисленные таланты, у нее имелись существенные недостатки. Ее интеллект зависел от эмоций. Она приходила к заключениям, руководствуясь чувствами, а затем убеждала себя, что действовала исключительно рационально. Она могла с одного взгляда привязаться к человеку или невзлюбить его, что приводило к частым разочарованиям и утрате верных союзников. Она не умела сочувствовать, не понимала, что взгляды у людей могут быть разными, и не затрудняла себя раздумьями о причинах этого. Следовательно, она была плохим судьей характеров, что признавала ее собственная мать, и не отличалась тактом. Один из адъютантов ее супруга утверждал, что она обладает талантами, но у нее отсутствует здравый смысл. А лорд Гранвиль писал, что она «очень умна, но не мудра». В таких обстоятельствах ее неуемная энергия могла быть опасной. Британский посол в Берлине утверждал, что она сама сбрасывает со счетов свою голову.

К сожалению, положение, в котором принцесса оказалась, достигнув восемнадцатилетнего возраста, требовало совершенно других качеств, которых у нее не было. Отец решил сделать ее инструментом поворота Пруссии к либерализму. Пруссаки давно подозревали, что такие планы существуют. Бисмарк, на вопрос, что он думает об этом браке, ответил, что, если принцесса сумеет оставить англичанку дома и стать пруссачкой, она может стать благословением для принявшей ее страны. Только именно этого принцесса не могла сделать, не отказавшись от принципов, на которых она была воспитана. Несмотря на все свои добрые намерения, она стала пруссачкой в Англии, но осталась англичанкой в Пруссии. Ее сын спустя семьдесят лет писал: «Она прибыла из страны, в которой было мало общего с континентом, которая веками жила сама по себе и двигалась собственным курсом. Ее традиции были совершенно не такими, как в стране, куда она прибыла. Пруссаки не были похожи на англичан. У них другая история и другие традиции. Их государство развивалось не так, как английское. Они – европейцы. У них другая концепция монархии и класса. Классовые различия совсем не такие, как в Англии… Моя мать с пламенным энтузиазмом принялась создавать в своем новом доме все то, что, согласно ее английскому обучению, взглядам и убеждениям, было необходимо для национального счастья».

Свадьба, состоявшаяся 25 января 1858 года, в «гороховом супе»[3], уже сама по себе была оскорблением прусской гордости, поскольку никогда раньше ни один кронпринц не женился за границей. Но королева Виктория даже слушать не стала предложения провести бракосочетание в Берлине. Прибыв в свой новый дом с великолепным приданым, в котором были такие вещи, как двадцать пар резиновых сабо и два ящика губок, принцесса нашла, что в бережливости прусского двора очень многое ей не по