Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне - Майкл Бальфур Страница 20

глуховатый адмирал, не разобравшись, что разговор переключился с его корабля на его сестру, сообщил о своем намерении поскрести ее зад[1]. Ее взгляды на поведение являлись строгими, однако она была способна на удивительную щедрость к тем, кто их нарушал. Выступая против своих дядей, она оставалась их племянницей. Приняв какое-то решение, она могла проявить неслыханное упорство, совместное детище чувств и принципа. В этом и других аспектах она не только подавала пример, которому следовали многие ее подданные, но и воплощала их яркие черты. Лорд Солсбери однажды сказал, что когда он знал, что думает королева, то не сомневался, какое мнение будет у ее подданных.

Альберт – другая фигура, которую не так просто описать. Государственный деятель, композитор, художник, ученый, вдохновитель Великой выставки, увеличивший доходы графства Корнуолл в четыре раза за двадцать лет, покровитель искусств, восхищавшийся и Дуччо, и «Так поступают все женщины». Все это как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. Тот факт, что при жизни он был непопулярен в Англии, вовсе не обязательно свидетельствует о его дурной репутации. Этот человек поставил перед собой цель переделать общество, репутация которого оставляла желать лучшего. Лорд Гранвиль, знавший много о мире и намного меньше о Европе, утверждал, что принца не любили, потому что он обладал всеми добродетелями, которых нет у среднего англичанина. Альберт был чрезмерно серьезным, и ему было трудно расслабиться. Он наверняка мог посмеяться над шуткой, но едва ли был способен смеяться над собой. Он всегда был слишком напряжен, по-детски раздражителен из-за пустяков и долго сомневался, принимая решения. Напряженность еще более усиливалась, когда он много работал, а все делал он всегда исключительно добросовестно.

«Если миром правит Бог, во что я верю, низкие и подлые дела должны приносить злые плоды, которые могут проявляться не сразу, а через много лет. Ведь в Библии сказано, что грехи отцов падут на детей до третьего и четвертого колена. Если так, я спрашиваю себя, каковые долги тех, кто придет после, в отношении сеяния семян раздора? И я вынужден ответить себе, что их обязывает мораль, совесть и патриотизм».

Желание Альберта изменить мир распространялось не только на свою родную страну, но и на ту, которая его приняла. Прибыв в Англию в 1840 году, он поклялся остаться «верным немцем, кобуржцем, готцем»[2]. Он страстно желал, чтобы обе страны проводили одинаковую политику просвещенного либерализма, так чтобы в союзе друг с другом они могли оказывать решающее влияние на мировые события. Он с большим теплом относился к идее национального единства Германии, веря, что это священная обязанность – уважать «чувство народа. Национальное чувство». Он хотел видеть Пруссию ведущей Германию к единству, но он был одним из тех, кто считал, что для этого Пруссия должна сама либерализироваться. Он писал своему другу королю Вильгельму: «Внутренняя слабость присуща либеральному правительству. Откровенная, к сожалению, хорошо известная антипатия высших классов и правительства к народным правам, репрезентативному правительству и т. д. делают невозможным для Пруссии стать выразителем народных прав». Он осудил «юнкеров и бюрократическую партию, которые соединились в армии и особенно в гвардии, чтобы помешать появлению и развитию конституционного правительства. Эти люди не побоятся хитрости, обмана и насилия, чтобы спровоцировать революцию или переворот». Альберт понимал, что по традиции король принадлежит к этой группе, и по этой причине направил всю силу своего убеждения в противоположном направлении. А когда во время коронации Вильгельма «Таймс» начала ругать все немецкое, и особенно прусское, предположительно именно принц-консорт подсказал королеве Виктории сделать запрос Палмерстону касательно прекращения такой предвзятости. Делейн, редактор «Таймс», ответил, что он был бы только «рад дать пруссакам передышку от этого самого жестокого из всех страданий – хороший совет», если бы Вильгельм не произнес удивительных высказываний относительно божественных прав.

«Семейное счастье, – как Альберт ранее сказал Вильгельму, – единственное настоящее, доступное нам в этом мире. Мы должны создать его для себя и найти в нем основу для любви, дружбы и доверия». К своим детям он проявлял максимум внимания и привязанности и советовал друзьям делать то же самое. В 1851 году Вильгельм и Августа привезли своих детей, Фрица и Луизу, посмотреть Великую выставку. Правда, король Фридрих Вильгельм принял так близко к сердцу пропагандистские ужастики о хрустальном дворце Пакстона и едва не запретил эту поездку. Фриц, хрупкий светловолосый почтительный юноша, не только осмотрел экспозицию, но и познакомился со старшей дочерью английской королевы, Викторией, которой в то время было одиннадцать лет. Спустя пять лет он приехал в Балморал (сопровождаемый в качестве адъютанта неразговорчивым полковником фон Мольтке, переведенным из датской армии в прусскую) и на склонах Лохнагара признался девушке в любви. Ситуация представлялась идеальной: родители – друзья, молодые люди искренне любят друг друга – казалось, мечта принца-консорта близка к воплощению в жизнь. Отцу Фрица было уже около шестидесяти. Можно было ожидать, что через несколько лет Фриц и сам взойдет на прусский трон. С английской супругой, исполненный искренним восхищением всем английским, располагая благосклонным покровительством тестя, молодой король сможет сделать многое для создания либерального правительства и союза с Англией. После реформирования Пруссии все препятствия единству Германии при ее лидерстве исчезнут, и мир в Европе будет обеспечен.

Как известно, эти блестящие перспективы были изменены капризами судьбы. Если бы Вильгельм I и принц-консорт прожили три раза по двадцать и десять лет – предельный срок жизни, указанный в Писании, – и не больше, если бы Фриц прожил столько же, сколько его отец, вероятно, многое бы изменилось. Но сколько? Может ли ход истории действительно зависеть от такого небольшого числа ударов сердца? Разве в Германии не действовали мощные силы, способные остановить Фрица, даже если бы он столкнулся с ними на пике могущества? Когда взвешиваешь все возможности, поневоле приходишь к выводу, что, какими бы ни были привлекательными и желанными планы принца-консорта, он был всего лишь мечтателем, думая, что их можно выполнить в Германии девятнадцатого века. Да, единственное, что было необходимо для их реализации, – это масштабное изменение мировоззрения. Но отсутствовали условия и силы, необходимые для такой перемены. Кроме того, не было никакой гарантии, что Германия, даже объединенная под властью ответственного либерального правительства, станет работать рука об руку с Британией.

Кронпринц, проникшись духом тестя, в 1870 году написал, как много он думает о планах, намеченных принцем-консортом для Германии, и как многое пошло бы иначе, будь он жив. Фриц был подвержен приступам депрессии и неожиданным вспышкам агрессии, говорят унаследованных им от русских предков, от которых ему также досталась физическая хрупкость, которая, вероятнее всего,