Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса Страница 21

Сначала полковник слушал губернатора довольно спокойно. Но имя Альвареса взбесило его. Он поднял голову, лицо его утратило выражение почтительного внимания. Он взглянул на Диаса и увидел, что тот мгновенно собрался, упер руки в колени и подтянул ноги к креслу, готовый вскочить в любой момент. Хуарес говорил — ровно и бесстрастно.

«Он сведет меня с ума своим адвокатским красноречием, — подумал Ланда. — Когда кончится этот поток банальностей?!»

Самым сильным желанием полковника сейчас было позвать адъютанта и приказать взять под стражу этих двоих — демагога и разбойника. А потом доложить Комонфорту, что губернатор затевал мятеж… Комонфорт не поверит? Ну и черт с ним! Он не мог больше терпеть это унижение болтовней!

«Он вышел из равновесия. Прекрасно!» — Подумал Хуарес.

Больше всего он опасался, что полковник будет вести себя спокойно, твердо, потребует приказа президента на свое имя, будет апеллировать к военному министру. Короче говоря, начнет длинную законную процедуру. Отказать ему в этом было бы трудно. Арестовывать без должных оснований командующего войсками штата Хуаресу крайне не хотелось — это взбесило бы генералитет и стало бы опасным прецедентом беззакония.

Но кажется, дело шло к благополучной развязке.

— Все, что вы изволили столь пространно изложить, мне известно, — сдержанно сказал Ланда. — Но чего вы хотите от меня?

— Я предложил президенту вывести из Оахаки регулярные части.

— Вы хотите упразднить мексиканскую армию?

— Ну что вы, мой друг, — Хуарес говорил почти вкрадчиво, — я хочу, чтобы армия выполняла свои прямые функции — защищала страну от внешней опасности. А поддержанием внутреннего порядка чтобы занимались полиция и Национальная гвардия. Оахаке внешний враг не угрожает, поэтому я счел пребывание вашей бригады здесь излишним.

— И что же ответил вам президент?

— Он решил иначе — упразднил пост командующего, передав воинские части под командование губернатора. Вам надлежит отправиться в Мехико за новым назначением. Излишне говорить, что я отправлю президенту официальное письмо с самой лестной оценкой ваших способностей и вашей лояльности.

Полковник встал. Диас — тоже. Хуарес спокойно смотрел на дергающееся сухое лицо Ланды.

— Я не получал от президента никаких указаний такого рода, — сказал Ланда, глядя поверх головы губернатора.

«Осторожно! Сейчас он сообразит, что надо делать!»

Хуарес поймал своими глазами глаза полковника.

— Письмо президента у меня в кармане, дон Антонио. Показать вам его или вы поверите мне на слово?

«Раны господни! — безмолвно застонал от ярости Ланда. — Он дразнит меня, этот грязный индеец!»

Вслух он сказал:

— А если я прикажу арестовать вас за оскорбление армии?

— Это было бы неблагоразумно, мой друг. Неподалеку отсюда нас ждет рота Национальной гвардии. Скоро они начнут беспокоиться…

— Рота! Я вызову Первый полк!

Диас вытянулся, сдвинув каблуки. Звякнули шпоры.

— Казармы Первого полка блокированы, сеньор полковник.

— Это переворот?!

— Нет, это выполнение приказа первого лица в республике, мой друг, — мягко сказал Хуарес. — Я не сомневался в вашей лояльности, но знал и силу вашего темперамента. Я хотел уберечь вас от опрометчивости.

— Я арестован?

Хуарес встал.

— Вы, кажется, не поняли меня, сеньор полковник. Мы вместе с вами выполняем приказ президента. О каких арестах вы говорите?

Ланда опустился в кресло и уперся сплетенными пальцами в край стола. Пальцы у него были длинные, сухие, красивые.

— Не трудитесь писать письмо президенту, мой дорогой друг, — сказал он. — Я ухожу в отставку. Я устал.

«Я устал от адвокатов, индейцев, метисов, ставших важными персонами. Я устал оттого, что должен потакать порокам своих солдат, чтобы они слушались меня. Я устал оттого, что должен служить тем, кого презираю. Я устал оттого, что славное вице-королевство, созданное руками моих предков, превратилось в какой-то балаган! Вчера — этот фигляр Санта-Анна, сегодня — эти краснобаи! Все. К дьяволу! Я ухожу!»

Он проводил Хуареса и Диаса до дверей кабинета и раскланялся.

Губернатор и капитан вышли на улицу. Национальные гвардейцы, увидев их издали, замахали белыми кепи.

Вдруг Диас остановился. Счастливая улыбка сделала его крепкое лицо широким и добродушным.

— Дон Бенито! Вы же не видели еще мой новый револьвер!

Он рванул кобуру и вытащил оружие.

— Смотрите! Барабанный револьвер Кольта! Их не так давно стали производить в Соединенных Штатах. Мне удалось добыть для себя и для Феликса. Видите — барабан вращается, и каждый раз можно стрелять, не перезаряжая!

Он был счастлив. Хуарес весело смотрел на него, подняв брови.

— Поздравляю тебя, Порфирио. Сколько удач. Новый пистолет!

— Револьвер, дон Бенито, — поправил его Диас…

Рано утром 22 октября президент Комонфорт получил донесение из Пуэблы: «Военный комендант генерал дон Гарсиа Конде арестован ночью во время сна офицерами Второго линейного полка братьями Монтесинос. Полковник Мирамон, угрожая оружием, вынудил генерала отдать гарнизону приказ о прекращении сопротивления мятежникам. Первый батальон Второго линейного полка под командой капитана Леонидаса де Кампо присоединился к мятежникам. В настоящий момент силы мятежников не превышают 1500 человек».

Комонфорт читал донесение, стоя в халате возле письменного стола. Его квадратное, набрякшее после сна лицо морщилось в брезгливой гримасе. Прочитав, он полуприкрыл глаза и бросил листок на стол. «Авантюристы… Игроки в покер… Хуарес прав — без расстрелов не обойтись… Господи, когда это кончится?!»

ЧЕГО ОНИ ХОТЯТ?

(22 октября 1856 года)

После поражения при голосовании о веротерпимости радикалы отнюдь не пали духом. В конце концов, это было единственное поражение. Все остальное им удалось… Все остальное, кроме…

Депутат Ольвера мало кому был известен. Он промолчал много месяцев. Но в этот октябрьский день 1856 года он неожиданно попросил слова.

В этот день на галерее для публики появилась могучая фигура Комонфорта. Президенту принесли кресло, и он слушал речи депутатов, откинувшись на спинку и уперев подбородок в грудь.

Депутат Ольвера, невысокий, с невыразительным полным лицом, прежде чем заговорить, внимательно и долго смотрел на президента. И Комонфорт, почувствовав его взгляд и удивившись долгой тишине, поднял голову.

Тогда Ольвера сказал низким медленным голосом:

— Странное дело! Как прекрасно мы умеем забывать о вещах, совершенно необходимых, но трудных для исполнения. Давно ли мы выслушали полную мудрых мыслей и предложений речь сеньора Арриаги и — забыли ее. Удивительное дело, сеньоры! С тех пор как убили братьев Гракхов, а это было довольно давно, — с тех пор законодатели предпочитают не вспоминать об аграрных реформах. И чем больше узнают о правах человеческой личности, тем меньше думают о праве на землю. Безнравственно иметь излишки, когда ближние твои бедствуют. Более десяти лет я твердил всем, кому только мог, что богатые должны сами пожертвовать часть своих богатств для облегчения жизни народа и — тем самым — для спасения страны, вместо того чтобы тратить эти средства на борьбу против революции и вооружение консерваторов. Я уверен, что если бы меня послушались, то все сейчас спали бы спокойно, не опасаясь ни за свое состояние, ни за свою жизнь. Но меня не послушались и, как я вижу, послушаться не могли. Я заблуждался. А теперь положение таково, что не помогут никакие полумеры. Слишком много выдано векселей.