Семён Борисов - Баженов Страница 21

На Ходынском поле вырос целый город, представлявший великолепное зрелище. Мавританские и готические здания. Минареты, башни, крепости, форты и корабли. Некоторые сооружения изображали Азов, Таганрог, Керчь, Кайнарджи…

Со всей страны гнали в Москву несчастных представителей разных народностей; в день празднества они должны были изображать перед императрицей счастливые и благородные племена, населяющие «Русскую империю»…

Настал день празднества.

В «Тамани» помещался театр для балансеров (канатоходцев), в «Азове» — разные службы. В «Нагайской орде» стояли жареные быки с позолоченными рогами, на каланчах били фонтаны из разных вин, в «Таганроге» расположены залы для обедов «знатным господам», в «Кинбурне» — театр и пр.

Все население Москвы, кто в каретах, а большинство пешком, потянулось к далекому тогда Ходынскому полю.

На небольшом и отлогом возвышении, в центре поля, помещался главный павильон. Его окружали со всех сторон другие здания. Поблизости находилось «некое большое, круглое низенькое здание, похожее на обширный замок, с глухими вокруг стенами… Все сие было раскрашено и расписано великолепным образом… Кроме сего, на подобие крепости, снаружи расписанного крупного здания, воздвигнуто было другое… составленное из множества прекрасно сделанных лавочек, наполненных разными купеческими товарами». Андрей Тимофеевич Болотов подробнейшим образом описывает ходынское зрелище.

«Как и самые товары в лавках долженствовали предзнаменовать сию торговлю, всходствие чего и поделано было несколько небольших морских судов, и расстановлены с их мачтами и флагами в разных местах на одной раньше представляющей море, будто бы плавающими… Для увеселения же подлого народа поделано было… множество крупных качелей, открытых театров»…

Пушечная пальба и гром труб и литавров возвестили прибытие Екатерины. После церемонии торжественного открытия Екатерина села с придворными играть в карты.

Толпа окружала поле и смотрела на золоченые кареты подъезжавших гостей. Когда приглашенные заняли места в особых павильонах, был дан сигнал пустить народ.

Тысячи мужчин, женщин и детей, сбивая друг друга с ног, бросились к жареным быкам, баранам и птицам, к фонтанам с вином… Вопли раздавленных заглушались громкой музыкой. Голодные люди вырывали друг у друга куски мяса. Начиналось побоище, и гвардейцы, потеряв надежду навести порядок, колотили прикладами мушкетов направо и налево.

Отчаянные вопли, заглушаемые пальбой из пушек и музыкой, не достигали ушей придворных, сидевших в «Азовской крепости», где был дан роскошный обед на 319 персон.

Вечером зажгли иллюминационные огни. «Представлено было три огромных щита: один в середине, фитильный из огней разноцветных; другой из селитренных свечек, а третий прорезной, освещенный сзади множеством вертящихся огненных колес, и все, прямо можно оказать, пышное великолепное зрелище, весьма достойное. Все они зажжены были не вдруг, а один после другого, а между тем представляемы были разные другие огненные декорации, составленные из превеликого множества разнообразно вертящихся огненных колес, звезд, солнца, огненных фонтанов, рассыпающихся на воздухе бесчисленными бриллиантовыми звездами».

Когда-то установившаяся связь Баженова с наследником престола не обрывалась, и в редкие приезды в Петербург Баженов посещал Павла.

Московские масоны имели друзей и за границей. На Западе интересовались привлечением Павла в масонскую ложу. За этими стремлениями скрывались, разумеется, не душеспасительные цели, а попытки вовлечь Россию в политическую орбиту германских государств. Берлинские розенкрейцеры неоднократно обсуждали этот вопрос — привлечение Павла. Особенно усердствовали герцог Брауншвейгский, принц Фридрих Гессенский и прусский министр Вельнер.

Баженов, не зная об этих намерениях, случайно стал пособником зарубежных планов. Перед одной из поездок в Петербург по делам кремлевской экспедиции, где он продолжал числиться на службе, Баженов зашел к своим старшим братьям по ложе — Новикову и Гамалее. Во время беседы Баженов сказал между прочим:

— Я в Петербурге побываю у великого князя…

Масонские верхи знали, что Баженов пользуется у цецаревича «исключительным доверием».

Видя, что его сообщение встречено молчанием, Баженов обратился к Новикову.

— Ведь эта особа к тебе давно милостива, и я у нее буду, а ведь она и тебя изволит знать, — так не пошлете ли каких книжек?

И Новиков и Гамалея отлично учитывали значение этого шага.

Привлечением Павла они подвергали все масонское движение в стране огромному риску. Они хорошо знали подозрительность Екатерины II, особенно когда упоминалось имя Павла. Она боялась, что в один прекрасный день Павел, ее сын, лишит ее трона таким же способом, каким она лишила престола своего мужа и его отца — Петра III. К тому же по династическим законам Павел имел все права занять место на престоле, которое Екатерина занимала незаконно. Но, с другой стороны, для масонства, стремившегося к политическому влиянию, привлечение на свою сторону Павла могло иметь широкие перспективы…

И после нескольких минут раздумья Новиков ответил Баженову:

— Мы посоветуемся со старшими братьями об этом, и как решимся, посылать ли книги или нет, я тебе после скажу.

Вскоре Новиков созвал совещание руководителей масонской ложи: Гамалею, князей H. H. и Ю. Н. Трубецких и барона Шредера. После долгих споров и колебаний решили послать великому князю на первое время наиболее невинные масонские книги — «Избранную библиотеку» и «Арндта». При следующей встрече, передавая Баженову книги для Павла, Новиков настойчиво предупреждал об осторожности:

— Ты сам отнюдь не высовывайся с книгами, сам не зачинай говорить, а разве та особа сама зачнет…

Баженов уехал в Петербург.

На почтовых станциях меняли лошадей, пили чай. Помещики, чиновники, ехавшие по казенной надобности, вели разговоры о ценах на рожь, на мужиков, которых, как скот, гнали в столицу ня продажу…

— О, родина! — вздыхал Баженов.

Никакие проповеди в масонских ложах о совершенстве человека, о распространении разума и великих истин среди ближних не могли рассеять горестных мыслей Баженова. Разве этих рабовладельцев убедишь доводами разума и человечности?

Баженов был далек от революционных настроений. Он страдал от самодержавия как художник. В этом, вследствие своего мистического мышления, он мог видеть «рок», но не понимал, что сама социальная природа самодержавия определяет художника на роль слуги, исполняющего прихоти монарха… Екатерине нужны были художники, создававшие пышный и величественный фон для ее царствования и исполнявшие ее веления. До остального ей было мало дела…