Жаклин Кеннеди - Жаклин Кеннеди. Жизнь, рассказанная ею самой Страница 22

Это сыграло со мной злую шутку. Нет, я не жалею, что не рассказывала всем подряд о своих обидах, но в результате даже друзья считали меня легкомысленной, удивляясь, как можно все время улыбаться и не замечать очевидного.

Считалось, что я умею не видеть того, что не хочу видеть, не слышать того, что мои уши не желают слышать.

Нет, я все видела и слышала, но всегда делала вид, что лично меня неприятности не касаются.

Главными неприятностями, конечно, были измены Джека. Он даже не влюблялся, он просто изменял без смысла, без такта, не замечая, что оскорбляет, делает посмешищем не только меня. Думаю, что, пойди Джек на второй срок президентства, нас ждал бы вал подробностей о его сексуальных интрижках. Соперники не упустили бы такой возможности облить грязью Кеннеди.

А поводов Джек сам дал столько, что хоть публикуй многотомное издание.

От подробностей сексуальной жизни Джека нас спасла, как ни ужасно, его гибель. Долгие годы у тех, кто может многое рассказать, просто рука не поднимается написать правду об американском герое. Но постепенно одна за другой все же публикуются «сенсации», которые вовсе не были сенсациями для окружения президента Кеннеди в Белом доме.

Все окружение Джека знало, что Джек бабник.

Я много лет пыталась внушить детям, что это не так, но теперь они выросли и уже узнали все сами. Теперь неважно, к тому же, едва ли я разрешу опубликовать то, что написано. А с самой собой хотя бы через много лет можно быть откровенной…

Бабник Джек

То, о чем намерена написать, я скрывала много лет. Скрывала от окружающих, от своих детей, хотя при жизни Джека слухи ползли во все стороны, а после его смерти немедленно стали появляться самые разные откровения тех, кто пользовался его вниманием.

Пытаясь защитить своих детей, сохранить у них светлую память об отце, я внушала и внушала Каролине и Джону, что мы с их отцом очень любили друг друга, что все домыслы действительно только домыслы, люди просто пытаются таким образом поправить свои финансовые дела.

Я не лгала детям, это была правда, но не вся правда.

Мы с Джеком любили друг друга, я больше, он меньше, дети рождены в любви, и сам Джек их тоже очень любил, но это не мешало ему быть неверным мужем. Думаю, откровений его многочисленных любовниц мы еще увидим много. Я их не читаю, если прощала тогда, то к чему узнавать подробности сейчас?

Нелегко признавать, но многочисленные похождения Джека доставляли мне очень-очень много боли.

Белый дом превратился в настоящую резиденцию президента, в которой не стыдно принять руководителей других стран, где приятно провести вечер и во время большого приема с сотней гостей, и в узком кругу друзей, где удобно работать и хорошо растить детей.

Но при этом он стал кошмарным местом лично для меня.

Обещая, что после избрания Джека наша жизнь сильно изменится, Джозеф был прав во всем, кроме одного – характер человека изменить нельзя ни за год, ни за четыре, ни за десять лет. Натуру не изменят никакие обстоятельства и окружающая действительность. Джек оставался бабником.

А потому все стало в тысячу раз хуже. Пока он спал со своими секретаршами, будучи сенатором, задерживался допоздна и открыто флиртовал с дамами нашего круга у меня на виду, это были проблемы нашей семьи, и мне удавалось их скрывать. В том числе в надежде на скорое исправление мужа, я помнила слова Джозефа, что сенатор Джек может быть бабником, президент Джон – нет.

Джозеф ошибся, возможно, первый раз в жизни. Президент Джон Фицджеральд Кеннеди тоже смог, только теперь все это творилось не в кабинете сенатора, куда репортеры заглядывали крайне редко, а в Белом доме, то есть практически на виду у всей страны.

Жена сенатора могла жить от него отдельно, появляясь лишь на время очередных выборов. Могла даже подать на развод.

Первой леди такого не дано. Что бы ни случилось, какими бы ни были ваши отношения, все вплоть до окружающих не должны ничего замечать. Конечно, это невозможно, все всё видели, но делали вид, что не видят, а я делала вид, что не вижу, что они видят.

Потому что главная семья Америки должна быть идеальной, она должна быть вне подозрений, сплетен и слухов.

Через несколько лет после гибели Джека Бобби признался, что иногда просто не понимал брата, когда видел, с кем тот крутит романы.

– Джеки, поверь, это не была любовь. Джек не любил ни одну женщину!

Я расхохоталась:

– Ты даже не подозреваешь, насколько прав!

Бобби уже понял свою оплошность и горячо добавил:

– Кроме тебя.

– А вот это неправда. Джек вообще не был способен любить. Это не его вина и даже не беда, поскольку ему отсутствие любви ничуть не мешало. Любил Джек только Каролину с Джоном и свою семью. Но не женщин, Бобби.

Бобби был прав, большинство тех, с кем Джек крутил романы, не были даже хорошенькими. Это очень обидно. Если соперница хороша собой, если хотя бы внешне стоит внимания, например, как Мэрилин Монро, то мучает ревность. Но если и этого нет, если недалекая барышня с кривыми ногами и зубами обладала единственным спорным достоинством – доступностью – меня охватывала досада.

Прошло много лет, я могу вспоминать об этом, хотя и не без боли, уязвленная гордость уже не так саднит, но вытаскивать это на свет для обсуждения перед всем миром при своей жизни все равно не намерена.

Я очень любила Джека, очень. Несмотря ни на что, на многочисленные измены, на его откровенную холодность, временами даже жестокость, я любила Джека. Все, кто испытывал это чувство, знают, что оно не подвластно ни доводам рассудка, ни даже гордости. Гордость может заставить уйти, развестись, отомстить наконец, но любовь от этого никуда не денется. И лучшее, что можно сделать для своего спокойствия – действительно расстаться и любить на расстоянии.

И бывали моменты, когда я не была вполне уверена, что не ошиблась, не поступив именно так.

Измены на стороне – это измены на стороне, при желании о них можно и не знать. Но когда это происходит в твоем доме, пусть даже таком большом, как Белый дом…

Роуз не зря поселилась в отдельном коттедже в Хайаннисе, она просто не смогла больше выносить откровенной близости Джозефа с его «горничными» у нее на виду.

Мне пришлось терпеть.

Убирая утром спальню президента, горничная обнаружила под подушкой дамские трусики. Чтобы не смущать господина президента, она быстро подхватила предмет туалета и сунула в карман, решив возвратить их мне тайком.

– Мадам, вы оставили у мужа в спальне…

Я подцепила кружево пальцем, стараясь не касаться интимной его части, слишком неприятно, и понесла обратно.

– Джек, это было под твоей подушкой. Разузнай, чье. Размер явно не мой.

Он почти выхватил трусики и швырнул их в дверь ванной, искал слова, но не для оправданий, а для нападения. Стало смешно, я округлила глаза в притворном ужасе:

– Она ушла отсюда голой?! Джек, ты явно рискуешь здоровьем своих любовниц, сегодня прохладно.

Джек буквально заскрипел зубами, но даже тогда не произнес ни слова извинений. Ничего не изменилось, ничего. Ничего и не могло измениться, нелепо было надеяться, Кеннеди не меняются.

У меня просто не было другого выхода, как стать звездой не менее яркой, чем сам Джон Кеннеди. Я стала, именно меня замечали во время наших визитов в первую очередь, сыпали комплиментами, обо мне писали, я действительно многое сделала для имиджа первой пары Америки и для преобразования Белого дома.

Я могла сделать в тысячу раз больше, могла стать настоящей героиней и любимицей миллионов, но поведения моего мужа это не изменило. Он так воспитан с детства. Он видел, как отец привез Глорию Свенссон и как мать молча с почестями принимала у себя любовницу мужа. Он все это впитал дома, это то, что невозможно уничтожить, изменить, исправить.

Я терпела, я очень долго терпела. Те, кто знал истинное положение дел, уверяли, что Джек меня любит, просто он холоден по натуре, как и я сама, а все романы не романы даже, а просто секс, без которого все Кеннеди не могут прожить и дня.

Возможно, но есть еще гордость, можно жить не любя, но зачем же унижать?

Каково это, когда тебе звонит любовница мужа – грудастая блондинка, секс-символ, у которой, кроме секса, ни единой мысли в голове, которая неспособна не только написать слово без ошибок на одном-единственном языке, но говорить без ошибок тоже неспособна – и сообщает о своем намерении стать первой леди, причем почти незамедлительно.

Больше всего меня потрясло то, что она позвонила по закрытой линии. Это означало, во-первых, что у нее есть прямая связь с президентом, во-вторых, что она где-то в Белом доме! То есть в том доме, который я ремонтировала, обставляла, в котором продумывала каждый уголок, который для меня так много значил, нашли комнату для женщины, которую обнаженной видел весь мир, в постели которой перебывали все, кто только чего-то стоил в Америке и за ее пределами, чьи снимки ню висят на стенках в барах, как услужливо сообщил один из репортеров.