Рейнхольд Эггерс - Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945 Страница 22

Говорили, что он был в ответе за нескольких больных — их собственного генерала Лё Блё, британского полковника Джермана и других офицеров старших званий, получивших срок в камерах за не отдание чести капитану медицинской службы.

Французы вели себя крайне дерзко. Может, планировали диверсию? Или преступный туннель — их рук дело? В конце 1941-го — начале 1942 года они были наиболее активными.

Например, французы потребовали, чтобы часовня была открыта ежедневно с шести утра до шести вечера, мол, они нуждаются в духовном утешении, чему способствуют пение в церковном хоре и религиозные наставления. Мы не нашли причин для отказа и проверяли часовню лишь изредка. Духовная и культурная жизнь лагеря, казалось, шла там очень хорошо, а вместе с ней или скорее под ней и французский туннель! Забегая вперед, я не могу не согласиться с тем, что подобный обман являлся грубейшим злоупотреблением нашими уступками в отношении культуры и религиозного поклонения. Думаю, эти пленные украли бы свинец из гробов друг друга, представься им такая возможность, причем уложились бы за время похоронной службы!

Пленные из нашего Коновала делали полного дурака, придумывая болезни и требуя с помощью других факторов операции. Однако, обнаружив туннель под одной из коек в нашем лазарете, он научился с большей осторожностью относиться к пациентам. Что же касается отсылки требующих операции заключенных в иные места, то чья это была ответственность? С медицинской точки зрения его, но если «тяжелобольной» убегал из госпиталя, выговор получала служба охраны.

Я расскажу обо всех «больничных» побегах в другой главе, а сейчас подчеркну, что это для меня по сей день очень больное воспоминание. Впрочем, самую большую ошибку мы допустили на нашем складе посылок. Французский генерал Ле Бриган попросил разрешить одному из своих офицеров проверять мешки с частными посылками по их прибытии из Франции на станцию Кольдиц. Кроме того, он попросил позволить своему офицеру по посылкам составить список адресатов на ярлыках. Это двойное требование он мотивировал тем, что, во-первых, в замок мешки попали уже вскрытыми и, во-вторых, немцы не очень разбирались в написанных по-французски именах. Этот офицер подписал обязательство «во время данной деятельности не бежать, не осуществлять подготовку к побегу и не наносить вред германскому рейху». Хорошо владея немецким и французским языками, остался на этой должности и постоянно, на наш взгляд, строго придерживался своих обязательств[38].

Интересны цифры побегов за 1941 год. Всего 104 пленных приняли участие в 49 попытках. Англичан, пытавшихся убежать, насчитывалось 35. Из них 33 были пойманы на месте, 2 вне зоны лагеря и ни один не попал домой. Соответствующие цифры для других национальностей таковы: французы — 30, 6, 14, 10; бельгийцы — 6, 6, 0, 0; поляки — 19, 10, 8, 1; голландцы — 14, 8, 2, 4.

Глава 6

ЧАСТНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

Начало года, возможно, подходящий момент, чтобы отдохнуть от непрерывной хроники побегов и попыток побега, которые происходили беспрерывно с тех самых пор, как я прибыл в Кольдиц еще в ноябре 1940 года.

Особо следует упомянуть о «корректности» в наших взаимоотношениях с заключенными. Узники использовали любую возможность нас этим изводить, но ни разу за все пять лет ни один из их старших офицеров не потребовал надлежащего поведения по отношению к нам. Недисциплинированность, я могу сказать наверняка, была негласным приказом с их стороны, недисциплинированность, часто доходящая до явной личной наглости или, по крайней мере, умышленной бесцеремонности.

Голландские офицеры грешили этим меньше всех, и, поскольку их характеристика побега была наилучшей (с учетом их численности), я не вижу, какой иной цели служил этот тип отношения к нам, как не позволения пленным отыграться за свои репрессии.

С другой стороны, бывали моменты, когда они танцевали под другую дудку. Я помню одну заявку на книгу, которую я не желал выдавать англичанам. Записка начиналась так: «Поскольку эта книга относится к битве Ватерлоо, последнему разу, когда ваши войска имели честь служить под британским командованием…» (!) Я выдал книгу.

Другая начиналась следующим образом: «Я буду рад, если вы разрешите мне почитать эту книгу. Это главным образом сатира на глупость, легкомысленность и некомпетентность английских землевладельцев» Я выдал и ее.

Однажды я обыскивал только что прибывшего в лагерь британского офицера, когда он сказал: «Я гость Третьего рейха, надеюсь, вы оцените оказанную мною честь!»

ОКБ требовало присутствия офицера пропаганды в личном составе каждого лагеря для военнопленных. Долгое время мы боролись против этого назначения в Кольдиц. Какая ужасная трата времени! Эти люди были совершенно не приспособлены для такой деликатной работы. Мы распространяли еженедельные пропагандистские газеты на разных языках, которые получали из Берлина, — «Trait Union» и «Camp», но они были бесполезны. Однако это было лучшим способом от них избавиться! Сначала старший британский офицер в Кольдице конфисковывал все экземпляры этого последнего еженедельника, отказываясь позволять своим офицерам читать его на основании того, что издание подрывного содержания. Вскоре даже он понял, насколько беззуба эта газетка, и она циркулировала, пока не становилась растопкой для печи.

Большинство французских офицеров в Кольдице питали отвращение к сотрудничеству с правительством Петена — Лаваля и считали своим долгом выказывать свое неодобрение через враждебность к нам как на словах, так и на деле. С политической точки зрения к британцам у нас не было подхода вообще.

Антисемитизм тоже не завел нас далеко. В Кольдице находилось несколько французско-еврейских офицеров. Их поместили в отдельную комнату, вскоре ставшую известной как «гетто». Им немного сочувствовали за то, что их так выделили, но, думаю, они предпочитали быть вместе. Несомненно, они сыграли такую же активную роль в делах побега, что и все остальные. Никакой открытой враждебности к ним военнопленные никогда не выражали. Некоторые французы, сказать по правде, были враждебно настроены по отношению к англичанам, но из подобных настроений, проявлявшихся, например, в течение прочтения во дворе на французском языке «Жанны д'Арк», нам не удалось извлечь никакой пользы.

Ходили слухи, что поляки часто устраивали друг над другом нечто вроде военного суда, но все свои разногласия они всегда держали при себе. Мы слышали, что после войны должны были состояться дуэли, но не знали самих спорщиков, а потому не могли «разделять и властвовать»!