Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы Страница 23

Он покинул Испанию на борту крейсера, а королева уехала на поезде «Южный экспресс». Алкала Самора стал президентом республики».

В Берлине – инфляция, паника, возмущение, в то время как председатель Рейхсбанка и канцлер совершают турне по столицам в поисках средств для преодоления финансового кризиса…

Впрочем, как раз послезавтра канцлер Брюнинг и его министр иностранных дел Курциус прибывают на Северный вокзал…

«И наконец, – говорит в заключение Леже, – не следует забывать, что с 20 июня объявлен мораторий Гувера. Предлагая отсрочить на один год все платежи по международным государственным долгам, репарациям и займам, заключенным в порядке оказания помощи, президент Гувер поставил перед нами, французами, трудный вопрос: можем ли мы отныне платить наши долги Америке только в той мере, в какой Германия будет выплачивать нам свои долги?»

Леже еще не кончил. Держа в руках номер лондонской газеты «Таймс», он читает:

«Последние события показали, что невозможно оказать эффективную финансовую помощь Германии без сотрудничества с Францией. Таким образом, можно сказать, что в настоящее время будущее Германии находится в руках Франции».

После небольшой паузы Леже говорит: «Может быть, это и явится благоприятной почвой?»

Молчание. Затем нескончаемые дискуссии… Проходят часы. В два часа ночи Бриан восклицает: «Да, я представляю себе… Я могу возродить франко-германское сближение, поставив финансовую помощь Германии со стороны великих держав в зависимость от некоторых политических гарантий».

Суббота, 18 июля 1931 года, Северный вокзал. Прибывают канцлер Брюнинг и его министр иностранных дел Курциус. Через несколько часов прибывают министр иностранных дел Великобритании и государственный секретарь США, а затем – итальянец Гранди и бельгиец Гиманс.

Собирается густая и пестрая толпа народа.

В последнем ряду гражданин в сюртуке с академическими пальмами в петлице,[17] сгорая от нетерпения, привстает на цыпочки, стараясь что-нибудь разглядеть. Проезжает официальный кортеж. Толкотня… Приветственные крики.

Человек с академическими пальмами в петлице, который ничего не видит, доверчиво кричит: «Да здравствует Лаваль!» К нему приближается стоявший рядом со мной какой-то фанатик, вероятно, глуховатый, которому почудилось, по близкому созвучию слов, что гражданин вместо «Лаваль» крикнул «Германия»:[18] «Как вам не стыдно кричать “Да здравствует Германия?”» И подкрепляя свой упрек мощным ударом кулака по голове человека, которому он задал вопрос, фанатик надвинул ему котелок на самые уши. Возникает сумятица и драка. <…>

Отныне в Париже имеются два направления в политике франко-германского сближения: направление Бриана, который считает, что сближение – это всего лишь «звено» во всеобщем согласии, где Франция сохраняет все свои союзы, и направление Пьера Лаваля, который полагает, что Франция должна подчинить все свои союзы и всю международную политику союзу с Германией. По мнению последнего, организация Европы должна осуществляться под руководством этого союза и должна быть решительно направлена против Британской империи. Правые партии Франции положительно относятся к концепции Лаваля. Левые партии одобряют концепцию Бриана.

В воскресенье вечером, 19 июля, закончились переговоры между канцлером Брюнингом, Курциусом, Лавалем и Брианом. Делегации направляются в Лондон, где предложение, сделанное Францией Германии, должно быть принято другими странами.

Теперь Пьер Лаваль присваивает себе главную роль. Бриан молча сидит в своем кресле, в то время как Лаваль излагает представителям печати «французский проект, предоставляющий Германии большие финансовые выгоды» при предварительном условии принятия гарантий и в особенности политических обязательств.

Поездка в Лондон обещает быть трудной, так как другие страны, принимающие участие в конференции, в основном придерживаются того мнения, что Франция должна пойти на всевозможные односторонние уступки Германии.

На следующее утро на пути в Лондон Бриан сидит на палубе парохода в глубоко надвинутой на глаза шляпе, закутанный в крылатку, которая делает его спину округлой.

Морской воздух его немного оживляет.

– Эмиль, вы приготовите мне чистый воротничок к прибытию на вокзал Виктория?

– Мягкий, господин министр?

– Нет, полужесткий, как сама обстановка!

В самом деле, переговоры Лаваль – Брюнинг – Макдональд представляются ему поистине трудными. И он печален.

Чтобы ободрить его, Бертело, который всегда говорит смешные вещи с самым серьезным видом, обращается к нему:

– Один философ говорил мне, что самое трудное в путешествии – это отправиться в путь.

Бриан с горечью откликается:

– Ну а мне один философ говорил, что самое трудное в путешествии – это благополучное прибытие. <…>

На пароходе Лаваль, который едет в Англию первый раз в своей жизни, не отходит от канцлера Брюнинга. В тот же вечер Лаваль приглашает журналистов в отель «Карлтон». Он говорит только о канцлере и о «точках соприкосновения» между Францией и Германией. «Я почувствовал сегодня, насколько Франция и Германия дополняют друг друга», – заявляет он с пафосом. И ни слова об Англии.

Англичане не заблуждаются относительно глубоких и совершенно новых тенденций, которых придерживается глава французского правительства. Лондонская печать изображает его в неприглядном виде: «Это человек, не умеющий следить за собой, не обладающий хорошими манерами и крайне невежественный». Накануне Лаваль, принимая журналистов, спросил внезапно: «У меня два часа свободного времени, я никогда не был в Лондоне, что я могу сделать за это время?» – «Пойдите посмотрите Тауэр», – ответил один из них. И Пьер Лаваль задал вопрос: «Какую башню?».[19]

В течение двух летних месяцев продолжает усиливаться финансовая катастрофа в Германии, чему тайно способствуют правящие круги. Фраза «Я выиграю битву за отмену репараций» стала лозунгом канцлера Брюнинга. Вот почему в Лиге Наций царит уныние, когда в сентябре 1931 года, в последний раз в своей жизни, там появляется Бриан.

Теперь только благодаря сверхчеловеческим усилиям всегда озабоченный развитием европейской федерации Бриан, почти не покидающий свою маленькую комнатку в «Отель де Берг», дает консультации и советы главам делегаций.

Однако кажется, что Лига Наций живет только потому, что он ее вдохновляет.

Один американский наблюдатель замечает:

– Когда Бриан закрывает глаза, Лига Наций спит. Когда он их вновь открывает, она живет. Но увы, он их закрывает все чаще и чаще. У нас больше нет доверия к вашему континенту.