Вячеслав Веселов - Угол опережения Страница 23

Наша действительность тороплива и деловита, и в поисках красоты мы все чаще устремляемся на «тихую родину» с аистами на крыше. В этом все-таки есть какая-то слабость. Нам, быть может, надо не бежать, а постараться найти поэзию в нашем строгом и рациональном машинизированном мире.

Настоящее порой бывает трудно осознать, и, видимо, поэтому мы склонны искать красоту в прошлом, пусть даже и недавнем. Массовое промышленное производство, например, заставляет нас вспоминать ручное ремесло и с нежностью приглядываться к изделиям кустарного промысла. Но кто может поручиться, что сегодняшний компьютер, устарев, завтра не станет будить тоску по прошлому, какую будят сегодня парусники или слабосильные паровички, пыхтящие на узкоколейках и в заводских дворах?

Несомненно, что в будущем наша жизнь будет содержать гораздо больше техники, нежели сегодня. Но тут нет повода испытывать страх, замечают ученые, ибо техника появляется перед человеком не внезапно, мы сами развиваемся вместе с ней, и она растет через нас.

Маршруты вечерних прогулок часто приводят Блинова к дороге. Однажды на исходе быстро гаснущего зимнего дня он увидел странный состав. По крутой дуге он вылетел из-за поворота — короткий, безвагонный, одни паровозы. Он был печален этот состав. Блинову хватило взгляда, чтобы понять: паровозы перегоняют не для новой работы — это их последний рейс. Собранные из тупиков, темные, ржавые, с облупившейся краской, они бежали, чтобы исчезнуть в мартеновских печах.

Паровозы мчались с яростным грохотом, словно их гнала память о бешеных гонках и скоростях, словно они еще раз хотели пережить неистовое напряжение работы, ветер в лицо, гудки и веселую пляску колес.

Это его жизнь неслась рядом с ним. Воспоминания мгновенно отбросили Блинова в те дали, откуда летели эти паровозы — на маленькие станции времен гражданской войны и рельсы первых пятилеток. Мимо старого машиниста неслись свидетели его трудов и побед — паровозы 30-х годов, бессонные машины военных лет и вот этот локомотив послевоенной поры. Он выглядел еще молодцом и, наверное, мог бы ходить дальше, но сейчас торопил свой бег, чтобы, пройдя сквозь огненную купель мартенов, возродиться в других машинах, а однажды — на других дорогах и в других временах — напомнить о себе густым магистральным баритоном…

В зимних сумерках стоял высокий седой человек и, не скрывая слез, смотрел на старые паровозы.

…Блинов поднимался в кабину электровоза, и теперь это было каждый раз событием, потому что поездки разделяли долгие паузы. Он следил за приготовлениями к рейсу молодого машиниста, сам готовился и вдруг с острой тоской вспоминал задымленные и тесные будки своих исчезнувших паровозов. А потом тоска уходила, сменялась привычным чувством работы. Начинался новый рейс.

Тяжеловесы узнаешь сразу: словно с далеких речных перекатов летит гул, мягко пружинит и проседает земля. Обрушив на пригород грохот и лязг, поезда вырываются на простор и исчезают среди погруженных в молчание полей. Эти машины ведут ученики Блинова. В них жива его душа, страсть, его человеческий огонь.

Примечания

1

Эпиграфы взяты из произведений Андрея Платонова.

2

«Огонь человеческий». Челябинск, 1974, с. 98—100.