Евгений Велихов - Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания Страница 24

Использованием же МГД-генераторов с продуктами сгорания органического топлива занимался Институт высоких температур. Решение о нашей перспективе пришло по двум направлениям. Во-первых, Александр Михайлович Прохоров, в пику своему ученику и конкуренту Николаю Геннадьевичу Басову, затеял с академиком А. А. Расплетиным разработку лазерного оружия для борьбы с низколетящими целями. В этот момент появились мощные лазеры на неодимовом стекле с ламповой накачкой. А. М. Прохоров обратился к М. Д. Миллионщикову с предложением о разработке импульсного генератора электрической энергии. М. Д. поручил работу мне.

На Пахре мы попробовали ряд схем и остановились на импульсном МГД-генераторе с индуктивным накопителем энергии. Тут я как раз вспомнил о деревянных стенках. Сложилась такая схема: мощная пороховая ракета, продукты сгорания с температурой до 4000 градусов ускоряются в сопле до числа Маха больше двух и проходят через канал генератора; две медные катушки Гельмгольца создают затравочное магнитное поле поперёк потока, и течёт ток; ток, проходя через катушки, усиливает поле, и происходит самовозбуждение генератора; ток усиливается, проходит через индуктивный накопитель в виде алюминиевого соленоида; в максимуме тока цепь размыкается, и ток перебрасывается в лампы накачки.

Нужен был ток в 200 000 ам, генератор мощностью в 500–600 мгвт, накопитель на 300 мегаджоулей. Ничего подобного в мире не существовало, и когда мы обратились к профессорам, они, как обычно, заявили, что сделать такое невозможно. Ракета нашлась — это была первая ступень ракеты «Пионер», знаменитой СС-20. Только сжечь порох с добавкой цезия надо было на порядок быстрее, с расходом в одну тонну газа в секунду. Пришлось разработать другой сопловой блок. Время работы генератора было короткое, порядка 10 секунд, стенки не успевали перегреваться, как и катушки, поэтому можно было создать легко перевозимую установку.

После обсуждения отправились на доклад к секретарю ЦК КПСС Дмитрию Фёдоровичу Устинову. Собрались на Старой площади в первом подъезде. Встретил нас зав. оборонным отделом Иван Дмитриевич Сербии («Иван Сердитый»). Начал он с того, что отвесил подзатыльник величественному М. Д. Миллионщикову и спросил: «Опять обманывать пришёл?» Поставив, тем самым, всех нас на место, проводил в кабинет к Д. Ф. Устинову — человеку строгих правил, но с хорошим чувством юмора. Выслушал всех внимательно и приказал готовить Решение ЦК и СМ, а также графики ВПК (военно-промышленной комиссии, председателем которой был Л. В. Смирнов). После окончания разговора я обнаглел и, подойдя к Дмитрию Фёдоровичу, попросил его построить стенды в Пахре. Д. Ф. от такой наглости несколько оторопел, потом улыбнулся и сказал министру В. Д. Калмыкову: «Давай, построй ему, делать нечего». Построили, и очень быстро…

В ВПК я включился в подготовку постановлений и решений и прошёл прекрасную школу. Работы возглавил министр оборонной промышленности С. А. Зверев (большой энтузиаст оптической промышленности); ракетные и пороховые дела были поручены Борису Петровичу Жукову — будущему академику и первопроходцу нашей твёрдотопливной ракетной техники. А. А. Расплетин поручил разработку лазера Борису Васильевичу Бункину — создателю знаменитой системы ПВО С-300. В качестве головного завода нам определили 96-й горьковский завод (Горьковский машиностроительный завод), который во время войны выпустил больше противотанковых пушек, чем вся Англия. На магнитные системы, накопители и размыкатели я уговорил Е. Комара — директора Научно-исследовательского института электрофизической аппаратуры им. Д. В. Ефремова; в дальнейшем работу возглавил его заместитель и преемник Василий Андреевич Глухих. Сложилась прекрасная работоспособная и дружная компания на многие десятилетия.

Жизнь моя распределилась между Пахрой, Горьким, Ленинградом («Металлстрой», НИИЭФА), КБ «Алмаз» (Бункин), Красноармейском (испытательный полигон), Кремлём (ВПК) и Старой площадью (ЦК). На Пахре мы включились в разработку лазерных блоков и размыкателей, создали единственный в мире практически работающий МГД-генератор мощностью в 600 мгвт (почти как атомная станция) — самый большой индуктивный накопитель в один гигаджоуль энергии и сам лазер с энергией в импульсе в 1 мегаджоуль. Всё сделали, и это до сих пор является рекордом. Но от оружия заказчик отказался, так как появилась надежда сделать всё дешевле и компактнее с помощью новых эффективных лазеров, работающих на углекислом газе. Борис Бункин круто повернул руль. Это был уже второй крутой поворот. Мне ничего не оставалось, как повернуть за ним, благо коллектив на Пахре был самым квалифицированным в стране в области низкотемпературной плазмы.

Начался третий этап нашей эпопеи. Но на одной ноге трудно крутиться, и я начал искать другие применения нашим талантам. Одна простая идея появилась в геофизике. Время работы импульсного МГД-генератора, по счастью, совпадает со временем проникновения магнитного поля в земную кору на глубины от километров до сотен километров. Мы начали разрабатывать это направление, но это отдельная история.

Второе направление было связано с термоядерными исследованиями. У меня продолжалось сотрудничество с теоротделом М. А. Леонтовича. Более близко я сошёлся со Львом Андреевичем Арцимовичем. Лев пригласил меня в поездку по ГДР. Остановились мы в Берлине, в маленьком типично немецком отеле, около Бранденбургских ворот. Стены ещё не было. Из Берлина поехали в Йену к профессору М. Штейнбеку. После войны М. Штейнбек, как член национал-социалистической партии, был отправлен в лагерь. Там его нашёл Лев и полуживого вытащил. М. Штейнбек получил лабораторию в Сухуми и занимался центробежным методом разделения изотопов. Затем вернулся в ГДР и получил институт в Йене. Йена — симпатичный типично немецкий городок, родина заводов Цейса. М. Штейнбек построил себе дом, и что меня тогда поразило — дом его был больше института! После Йены мы заехали к барону фон Ардене («народному барону»), а в Дрездене встретились с Клаусом Фуксом, реальным «отцом» ядерного сдерживания. Так что поездка была очень интересная, но главным для меня было установление дружеских и доверительных отношений со Львом Андреевичем.

В это время термоядерная программа в России, несмотря на очевидные успехи токамаков, оказалась на распутье. В США попытка форсирования термоядерной программы на базе стеллараторов Л. Спитцера в Принстоне провалилась, и наступило всеобщее уныние. Немедленно появилась профессорская теория об универсальной Бомовской диффузии, начались поиски универсальных неустойчивостей плазмы; возникли пессимизм в отношении конечной цели и идея необходимости сосредоточиться на «фундаментальных» исследованиях в простых ловушках, так называемых мультиполях. Это, конечно, был очень привлекательный путь для многих небольших групп в бесчисленных американских университетах. Физически природа Бомовской диффузии похожа на насыщение холловского тока, о котором я уже писал. Никакого универсального закона не существует, и лучший шуточный вывод его таков: в плазме в сильном магнитном поле поперечная полю проводимость в законе Ома падает как 1/вв — Ohm = 1/ВВ, где В — магнитное поле. Если одно В перенести налево, то получится: Bohm = 1/В, вот и всё!