Дэниел Сташауэр - Рассказчик: Жизнь Артура Конан Дойла Страница 24

"Дело Оскара Слейтера", напечатанное в виде дешевой брошюры, которая широко раскупалась, явно требовало повторного рассмотрения. Палата общин запросила министра по делам Шотландии, но ответ последовал малообещающий: "Не обнаружено, на мой взгляд, никаких дополнительных данных, которые давали бы основание возобновить дело". Тем временем вскрылись новые подробности, а заодно и новые примеры полицейской безответственности. Выяснилось, что алиби Слейтера подтверждал бакалейщик Макбрейн, видевший Слейтера на пороге его дома в то время, когда было совершено убийство, но Макбрейна даже не вызвали в суд в качестве свидетеля. Еще более настораживающие сведения поступили от лейтенанта Джона Тренча, полицейского детектива в Глазго, который признал, что вечером после убийства компаньонка жертвы, Хелен Лэмби, назвала имя человека, выбежавшего ей навстречу из квартиры мисс Гилкрист. И это отнюдь не было имя Слейтера.

Как ни странно, это не сочли достаточно важным признанием, чтобы возобновить расследование. Лейтенанта Тренча за помощь правосудию наградили по заслугам — уволили из полиции и лишили права на пенсию. Конан Дойл был потрясен. "Как можно решить, что не обнаружено новых свидетельств, требующих пересмотра, понять невозможно, — написал он в ‘Спектейторе’. — На мой взгляд, это дело останется в истории криминалистики как вечный памятник чиновничьего упрямства и некомпетентности". Казалось бы, все было потеряно. Но следующий шаг — хотя Конан Дойл не мог тогда этого знать — был за Оскаром Слейтером.

Глава 19. Совершенно невозможный человек

Ярче всего у меня в памяти сохранилась приземистая фигура профессора Резерфорда с ассирийской бородой, мощным голосом, широченной грудной клеткой и своеобразными манерами.

"Мои методы работы не подогнаны под какой-то определенный план, — признавался Конан Дойл репортеру в 1905 году. — Я пишу, когда я в настроении. Не диктую, а всю вещь пишу пером. Пишу медленно и очень редко вношу поправки, если же иногда и вношу, обычно выходит только хуже, и тогда я восстанавливаю прежний вариант. Поправка обычно требует переделки целого куска. Первое впечатление всегда оказывается самым лучшим". Это интервью было напечатано под заголовком "Неудача Конан Дойла-драматурга". Именно драматургическое направление приняла его работа после второй женитьбы. Он сочинял новые и перерабатывал в пьесы свои старые рассказы. Что касается "неудачи Конан Дойла", речь шла о переделке "Бригадира Жерара", сюжета о его популярном герое эпохи Регентства. "Я предлагал эту пьесу чуть ли не каждому постановщику в Лондоне, — рассказывал Конан Дойл, — но все безрезультатно. Никто не решался. А почему, не знаю. Я и теперь совершенно убежден, что это хорошая пьеса. А они совершенно убеждены, что плохая". Между тем "Шерлок Холмс" Уильяма Джиллета продолжал идти при полных залах.

Но спустя несколько месяцев "Бригадир Жерар" обрел неожиданного сторонника в лице актера Льюиса Уоллера, сыгравшего Д’ Артаньяна, Хотспора, Генриха V и славившегося как кумир молодежи. Уоллер, опытный театральный режиссер, взялся поставить пьесу и сыграть заглавную роль. Начались репетиции, но Конан Дойл не мог оставить без надзора своего героя. В романе он страницу за страницей вдохновенно заполнял описаниями золотых галунов на мундирах, сабель с самоцветами на рукоятях, пистолетами с узорной насечкой. В театре же его страсть к исторической достоверности представляла серьезное препятствие. Явившись на генеральную репетицию, он с ужасом увидел группу гусарских офицеров, возвращающихся после последней наполеоновской кампании, — они торжественным маршем вышли на сцену в сверкающих оранжевых с серебром мундирах. "Они воины, — закричал он, — а не артисты балета!" По настоянию автора дорогие театральные костюмы вываляли в пыли и грязи. Уоллеру такая аутентичность пришлась не по вкусу. Свой мундир он как звезда постановки оставил незапятнанным.

Уоллер в своем незапятнанном костюме дебютировал весной 1906 года. Спектакль, по оценке Конан Дойла, был великолепный. Но публика привыкла видеть своего любимца в роли гордого героя, а не незадачливого горемыки, и потому не смеялась и не аплодировала. В результате "Бригадир Жерар" скоро сошел со сцены. Конан Дойл был разочарован, но вынес из совместной работы глубокое уважение к уроженцу Испании Уоллеру: "Не знаю, какая кровь течет в жилах Уоллера, то ли еврейская, то ли баскская, то ли та и другая. Знаю только, что человек получился замечательный".

Три года спустя они опять сотрудничали, на этот раз при постановке пьесы "Светочи судьбы" — откровенной мелодрамы, больше подходившей таланту Уоллера. Билеты не раскупались, и "Светочи" продержались всего несколько месяцев, да и то лишь благодаря тому, что и Уоллер, и Конан Дойл оплатили все расходы из своего кармана. Впрочем, автор как оптимист приписал неуклонное падение сборов необычно знойному лету.

Конан Дойл все время возвращался мыслями к Шерлоку Холмсу. Еще до того, как его очередная пьеса "Дом Темперлеев" сошла со сцены, стало ясно, что неудача оборачивается большими долгами, не говоря о плате за аренду пустующего театра. Ситуация, как он сам признал, трудная, если не сказать — отчаянная. Отчаянная ситуация требует отчаянных мер, и потому осажденный автор возвратился на Бейкер-стрит к своей неизменной дойной коровушке — Шерлоку Холмсу.

Много лет спустя леди Конан Дойл удивлялась тому, как быстро ее муж написал и сам поставил новую пьесу: от чистого листа до готового спектакля прошло чуть больше трех недель. "Такая скорость — это, бесспорно, рекорд", — полагала она. Но если и рекорд, то вызванный необходимостью: надо было возместить крупные потери. Сюжет он взял из рассказа "Пестрая лента" — одного из ранних и самых лучших приключений Шерлока Холмса, хотя и внес в действие значительные изменения. Первоначальное название пьесы было "Дело мисс Стоунер", но актеры, желая использовать то, что однажды уже принесло успех, уговорили Конан Дойла вернуться к прежнему — "Пестрая лента". Сцена, где Холмс уступает своей привычке к кокаину[50], прерывается появлением слуги Билли; известный эпизод, где доктор Ройлотт сгибает кочергу, а Холмс ее снова выпрямляет, пришлось вообще исключить, так как не удалось найти подходящего гибкого прута. Наибольшее затруднение оказалось связано с главным персонажем — болотной гадюкой, которая должна угрожать героине. Конан Дойл и на этот раз настаивал на максимальном правдоподобии, постановщики и, надо думать, актеры склонялись к бутафорской змее. Автор, чтобы нагнать ужаса, привез очень внушительного с виду скалистого питона. Однако даже он сам вынужден был признать, что актер из живой змеи никудышный. "Питон либо свисал неподвижно, как толстый желтый шнур от звонка, либо, если его щипали за хвост, — описывал Дойл, — старался изогнуться и дотянуться до театрального столяра, который и щипал его, хотя ничего этого в пьесе не было".