Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра Страница 26

В отдаленных областях Китая, где существуют подобные мосты, веревки обычно натягиваются попарно, и пассажиры держатся за одну либо другую из них. Отправление производится с гораздо более высокой относительно места высадки точки; таким образом уменьшается кривизна троса, и за счет скорости при спуске, как на «американских горках», путешественник поднимается и приземляется на твердую почву по другую сторону «моста».

Разумеется, в нашем распоряжении был один-единственный трос.

Когда пришла моя очередь, меня привязали вместе с некоей девушкой к крюку, о котором я упоминала, и мощный толчок отбросил нас с быстротой молнии на середину «моста», где мы повисли высоко над рекой, качаясь в воздухе, как две жалкие марионетки. Тогда мужчины взялись за дело и принялись тянуть за веревку, привязанную к нашему крюку. При каждом рывке дюжих молодцов мы отплясывали нечто вроде джиги, что было весьма неприятно. Это продолжалось в течение нескольких минут, и мы постепенно продвигались вперед, как вдруг я ощутила удар, услышала шум от падения какого-то предмета в воду, и мы на полной скорости вновь скатились вниз, на середину троса. Все это произошло в мгновенье ока. Веревка, с помощью которой нас тянули, порвалась.

Происшествие само по себе не представляло никакой опасности. Кто-то должен подойти и вновь скрепить трос, надо было только не поддаться головокружению, в то время как мы висели над водой, стремительно бежавшей под нами на расстоянии пятидесяти — шестидесяти метров. Мы были обвязаны бечевкой и могли ничего не бояться, пока оставались в вертикальном положении и крепко держались за ремень, прикрепленный к крюку, но если бы у кого-то из нас закружилась голова, если бы девушка или я потеряли сознание, а наши тела отклонились назад… разумеется, такая поза не была предусмотрена нашими перевозчиками. У меня крепкие нервы, и я чувствовала, что могу оставаться в таком положении час и даже гораздо больше, если потребуется, но моя спутница?.. Она была очень бледна.

— Не бойтесь, — сказала я ей, — я призвала своего тсауай-ламу[79]. Он видит нас и придет нам на помощь.

— Ремень сейчас развяжется, — пробормотала она. Ремень развяжется!.. Это могло произойти в результате толчка, когда порвалась веревка, и, значит, скоро мы упадем в реку…

Я осмотрела узлы, но они выглядели прочными и крепко стянутыми из-за нашего веса… Малышке просто померещилось.

— Полноте, — сказала я, — у вас кружится голова, закройте глаза, узлы ничуть не ослабли.

— Они сейчас развяжутся, — повторила она, дрожа, с такой уверенностью, что я почувствовала волнение.

В чем же дело? Быть может, кожа лопнула и медленно разрывается в неведомом мне месте или произошло нечто другое? Тибетская девушка, которая столько раз переправлялась через реку таким способом, должна разбираться в этом лучше меня.

Итак, нам суждено утонуть, если только перевозчики не сумеют вытянуть нас на берег до того, как развяжутся последние узлы. По этому поводу можно было бы держать пари, и я улыбнулась, припомнив рассказ, кажется, Эдгара По, где речь идет о некоем человеке, подвешенном на веревке над клеткой с медведем. Река Салуин не менее страшна, чем медведь.

Перевозчики суетились, много кричали, но их работа отнюдь не продвигалась. Наконец один из них, цепляясь за трос руками и ногами, словно муха, бегущая по потолку, принялся ползти вдоль нашего «моста». Толчки, которые он сообщал ему своими движениями, снова заставили нас дергаться.

— Ремень сейчас развяжется, — сообщила я перевозчику, когда он добрался до нас, — девушка это заметила.

— Лама кьяно![80] — воскликнул он, бросив беглый взгляд в сторону крюка. — Я не могу как следует разглядеть ремень, — добавил перевозчик, — надеюсь, что он выдержит, пока вы не окажетесь на земле.

Он надеется!.. Да благословят его боги: мы тоже «надеемся».

Все шло своим чередом, и после очередной паузы перевозчики снова принялись за дело. Выдержат ли ослабевшие узлы под напором повторяющихся рывков? Мы продолжали надеяться…

Наконец мы приземлились целыми и невредимыми на выступ скалы. Крестьяне окружили нас, выражая сочувствие шумными возгласами. Развязывая нас, перевозчики убедились в полной исправности и целости наших ремней, и я узнала из их разговора то, что ускользнуло от меня при посадке: мы с девушкой были привязаны независимо друг от друга, и падение одной из нас не обязательно повлекло бы за собой падение спутницы. Впрочем, мне некогда было предаваться подобным размышлениям, а мужчины тем временем бранили и проклинали на все лады юную крестьянку, из-за которой им пришлось испытать ужасный испуг. Девушка, и без того перевозбужденная, принялась плакать и кричать; с ней случилась истерика. Воспользовавшись всеобщим волнением, Йонгден попросил милостыню для своей старой матери, пережившей адские муки за то время, что она висела в воздухе, и теперь нуждавшейся в обильной трапезе, чтобы оправиться от страха. Все странники развязали свои мешки с едой и щедро одарили нас. Мы ушли с запасом продуктов на целую неделю.

Глава четвертая

Найденная шапка начинает приносить мне пользу. — Изнурительные скитания по горам. — Мы задаемся вопросом, как избежать встречи с представителями властей. — Ночные блуждания в бурю. — Скупой крестьянин надувает моего ламу. — После всех стараний уклониться от встречи с чиновниками мы натыкаемся на жилище одного из них, где в качестве милостыни нам подают угощение. — Пиршество оборванцев: похлебка из протухших внутренностей. — Загадочное происшествие: крестьянин предсказывает появление Йонгдена и ждет его прихода, чтобы умереть. — Наши хозяева отводят нам в разгар зимы вместо спальни крышу своего дома, расположенного на высоте 4500 метров. — Перевал и монастырь Сепо-Ханг. — Трагическая история заброшенной усадьбы. — Экономичное путешествие.

Я уже заметила, что моя старая чалма, более или менее соответствовавшая моде Луцзе-Кьянга, привлекает внимание встречных людей. Мы находились далеко от местности, где носят такие головные уборы, и все интересовались, откуда я родом.

После бурной переправы через Жиамо-Наг-Чу мы миновали деревню Тсава без остановки, а затем дошли до некоей фермы, где Йонгден стал просить милостыню. Хозяйка дома пригласила нас остаться у нее до следующего утра и сытно нас накормила. Было еще рано, и немало людей пришли поболтать с нами; они не упустили случая сделать всяческие замечания по поводу моих волос и головного убора. Я поняла, что чалма представляет угрозу для моего инкогнито. Она не выдавала моего происхождения, но вызванные ею вопросы могли завести слишком далеко; во всяком случае, мой своеобразный костюм, отличавшийся от однообразных одеяний арджопа, производил впечатление на тех, кто меня видел и мог так или иначе навести на мой след.

Я должна была непременно обзавестись тибетской шапкой, но отыскать головной убор в этих краях невозможно, ибо здешние крестьяне и крестьянки неизменно ходят с непокрытой головой. Мне не подобало следовать их примеру. Я предпочитала прятать свои волосы, которые, несмотря на тушь, не могли уподобиться иссиня-черным волосам тибетцев, и к тому же я боялась получить солнечный удар во время долгих переходов под палящим солнцем.

Настала пора, когда жалкому чепцу, который я подобрала однажды вечером в лесу, тщательно отмыла и бережно сохранила, суждено было принести мне пользу. Такой головной убор привычной для тибетцев формы, который носят тысячи женщин на востоке и севере страны, не должен был вызывать любопытства. В самом деле, когда на следующий день я надела его вместо своей более живописной, но слишком компрометирующей красной чалмы, люди, встречавшиеся нам по дороге, перестали пристально меня разглядывать, и все вопросы относительно моего происхождения отпали как по волшебству.