Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Страница 26

Расстелил на земле тот ее платочек, все в него сложил: ордена, документы, письма. А другая, младший лейтенант, как я уже сказал, в обыкновенной серой шинели. Не в летном. Правда, шинель офицерская. У нее было две Красных Звезды и один орден Отечественной войны.

Положил я их рядом. Как сестер. Наломал кукурузы и прикрыл сверху. Чтобы мухи сильно не лезли и солнцем не так палило.

Пополз назад. Приполз. Навстречу командир взвода: «Ты куда ходил?» Я и говорю: «К самолету». — «Ну? Что там?» — «Принес документы». — «Тебе что командир роты сказал? Попадет тебе, сержант». — «Ну, попадет так попадет». — «С одной стороны, ты, сержант, конечно, правильно поступил. Но с другой…» Прочитал мне взводный свою мораль, посмотрел в глаза и говорит: «Эх, как жалко девчат! Ладно, неси все это в штаб полка».

До штаба полка три километра с лишним. Прихожу. Доложил. Начальник штаба полка майор Кадушкин: «Ты, товарищ сержант, зачем пришел?» — «Я ходил к самолету». Смотрит на меня, ждет, что я дальше скажу. А уже про сбитые ночью самолеты весь полк знает. Наверное, тоже, как и я, всю ночь не спали, переживали. «Вот, — говорю, — принес». И кладу на стол узелок. Он развязал его, смотрит. Перебирает ордена, читает документы, молчит. Вздыхает. Отворачивается. Тут входит комполка полковник Полевик. Посмотрел он на меня, на документы. Сел на лавку, И говорит: «Где летчицы?» — «Там, — говорю, — лежат в поле». — «Не похоронил?» — «Нет, — говорю, — не успел, рассветать стало». — «Иди обратно и похорони их. Об исполнении доложишь».

Пошел я обратно. В траншее взял лопату. Пополз на нейтральную полосу. Вскоре добрался до своих девчат. Сердце мое задрожало. По документам я понял, что младший лейтенант — украинка. А старший лейтенант — русская. Ее звали Галиной. Фамилии их не могу вспомнить.

Земля твердая как камень. Попробовал я ее лопатой. Э, думаю, тут я до вечера провожусь и трупы совсем разнесет. Только я это подумал, над головой прошуршал тяжелый снаряд и упал неподалеку. Подождал я, когда осколки опадут, пополз к воронке. Снаряд упал хорошо. Метрах в пяти от дороги. Дорога — на хутора Русские. Расширил я эту воронку лопатой. А перед этим, когда я только в воронку полез, пуля мне по сапогу так и стеганула. Ага, думаю, снайпер меня засек. Теперь будет караулить.

Ладно. А как же теперь мне сюда девчат перетащить под огнем-то снайпера? Тела уже запахли. У той, у которой нога до кости разошлась, черви уже пошли. А снайпер стреляет — головы не поднять. Нашел я провод. Обвязал этим проводом сперва одну и оттащил ее в воронку. Потом другую. Прикопал. Но полностью могилку закопать не удалось. Это ж надо было подняться, хоть на колени встать. А попробуй поднимись на нейтральной полосе. Снайпер твою голову так и ждет…

Приполз я в свою траншею. Пошел в штаб полка. Указал на карте то место, где их похоронил. И мне приказали закопать могилу как следует. А я туда все равно бы пошел, даже если бы и не приказали. Потому что работу свою я не доделал.

Наступила ночь. Мы по-прежнему стояли в обороне. И я опять пошел к сгоревшему самолету. На этот раз никто мне не мешал. Могилку я сделал хорошую. Обложил холмик камнями. Насобирал камней возле дороги и обложил ими кругом. Чтобы было красиво и приметно.

Утром вернулся в штаб, доложил. И начальник штаба мне вдруг говорит: «Пойдешь туда еще раз». — «А теперь-то зачем?» — спрашиваю. Майор позвал офицера, кого-то из своих помощников, дал ему карту и приказал нанести могилку на карту.

Пошли. Офицер сделал точную привязку. Пометил на карте.

Я часто вспоминаю тот случай. Как хоронил сестричек своих. Как закапывал их. Как снайпера обманывал.

Да, брат ты мой, вот такая история. Когда видишь, как мужиков на войне убивают, — это одно. Я скольких товарищей своих похоронил! А не запомнились вот так, как эти две летчицы. Сердце и сейчас о них дрожит.

И вот не знаю, цела ли теперь их могилка? Ухаживают ли за ней? Не знаю.

— На фронт я прибыл в ноябре 1943 года. 3-й Украинский. 46-я армия генерала Василия Васильевича Глаголева. 4-я гвардейская, бывшая 161-я, стрелковая дивизия. Потом она получила наименование Апостольско-Венской Краснознаменной. Мощная была дивизия. Дрались мы отчаянно.

В памяти всплывает первый бой. Произошло это под Кривым Рогом. Шел 1944 год.

По замыслу Ставки Верховного Главнокомандования войска 3-го и 4-го Украинских фронтов должны были сбить противника с плацдарма на левом берегу Днепра, ликвидировать Никопольско-Криворожский выступ и выровнять линию фронта для дальнейшего наступления. Ведущая роль в этой наступательной операции возлагалась на 8-ю гвардейскую и нашу 46-ю армии. Наступление шло успешно. Мы постоянно продвигались с боями вперед. К середине февраля нас с западного направления неожиданно перебросили на юго-восточное.

Это произошло 17 февраля 1944 года. Я вел кое-какие записи, и поэтому все могу так точно воспроизвести.

Второй стрелковый батальон с рассветом начал марш в направлении к Кривому Рогу. Внезапно подул резкий ветер и пошел снег с дождем. Поддерживающая артиллерия увязла в бездорожье, отстала. К вечеру похолодало, снег повалил хлопьями. Шинели на наших спинах набухли, покрылись ледяной коркой.

Уже к ночи вышли в поле. Я остановил свой взвод у скирды соломы. Стоим ждем приказа, куда двигаться дальше. Вокруг тишина. Выстрелов не слышно. Весь наш переход проходит в какой-то секретно-таинственной атмосфере. Командиры и замполиты молчат. Бывалые солдаты подошли к скирде и начали дергать солому, связывать небольшие снопы, которые можно унести под мышкой. Снег продолжал лепить. Послышались, наконец, хлопки одиночных выстрелов. Солдаты сразу оживились: кажется, вышли к передовой. Слышу, разговаривают: «Скорее бы в окопы. Покурить. Погреться».

Где ж там, думаю, греться? Какая в окопе для этого возможность? Холодная, промокшая, промозглая земля… Тогда я еще не был солдатом и многого не понимал, не знал, не прочувствовал.

Нас, командиров взводов, вызвали к командиру роты.

Мой третий стрелковый взвод получил боевую задачу: выйти на левый фланг первого и занять оборону.

Первый взвод занял готовую траншею на склоне невысокого кургана на свекловичном поле. Траншею до нас тут занимало небольшое подразделение, насколько мне помнится, 105-го стрелкового полка. Те, кого мы меняли, быстро покинули свои окопы и исчезли в темноте в тылу. Их было совсем немного, может, всего взвод. И мы тут же подумали: вот и от нашей роты, может, столько же останется через несколько дней, и тогда настанет время и нас менять.

Первому взводу, как всегда, везло. Готовая траншея — это не одиночные окопы в поле. Правда, дело было вовсе не в везении. С первым взводом всегда был командир роты.