Джулиан Ассанж - Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография Страница 27

Дэниел Мэтьюз оставался в нашем совете столько, сколько мог, однако в отсутствие какого-либо поощрения он тоже начал выдыхаться. Дэниел переехал в Стэнфорд, заканчивал там диссертацию и преподавал. И это было объяснимо, хотя мы и получали массу позитивных отзывов от наших сторонников. Репутация WikiLeaks в народных глазах росла за счет тяжелой работы добровольцев, и они наверняка спрашивали себя (и до сих пор спрашивают), что же будет в итоге. Тогда у меня не было ответа. Я лишь твердо намеревался продолжать и надеялся, что другие тоже найдут глубокие источники мотивации в самой работе. Несколько раз приходилось совсем трудно. Помню, как в 2007 году на нас упал просто бесчеловечный объем работы и мы все находились в жутком напряжении. Я съездил в Африку и вернулся в Париж с новыми контактами, но вдруг почувствовал себя нехорошо. Вскоре у меня сильно поднялась температура и начался жар. Как вы, наверное, поняли, я из числа умников – это один из тех пороков, которые зачастую можно превратить в добродетели. Конечно, за свою жизнь я прочел несколько учебников по медицине и поэтому очень скептически относился к врачам. Жар был ужасный, но я уверил себя, что за несколько дней температура пройдет сама по себе. Десять дней я потел и страдал, но лучше мне не стало.

Это оказалась малярия. Если вы попадете во французскую больницу, то, наверное, поймете, почему в этой стране возникали революции и почему потребность в них сохранится навеки. Даже короткое посещение этого заведения объясняет, почему Флобер так ненавидел буржуазию и почему радикалы 1960х хотели сжечь дотла Сорбонну. И ничем особенно хорошим для меня это не кончилось. Медсестра, которой меня препоручили, устроила настоящую дедовщину. Она попыталась вколоть мне в руку парацетамол. Я сказал, что у меня ничего не болит и укол мне не нужен. Она ответила, что его колют всем пациентам, каково бы ни было их состояние. Я сказал категорическое «нет». Она попробовала воткнуть в меня иголку ночью. Я взбрыкнул, она предприняла еще одну попытку. Я вырвал у нее шприц и сказал, что, если она будет продолжать в том же духе, я уйду из больницы. Знаю, знаю, что вы сейчас скажете: да что же ты за человек такой, что даже с медсестрой воюешь? Но говорю вам, эти сестры просто фашисты. В оправдание скажу: я валялся с высокой температурой, так что голова не совсем соображала. А старик, лежавший со мной в одной палате, подбадривал меня, утверждая, что медсестры все время третируют больных. Ему понравилось мое сопротивление. Они не могли справиться с моим отказом принимать парацетамол. А раз я от него отказался, то потом, когда у меня начались уже желудочные колики, они не стали звать врача. Вся система устроена так, чтобы люди, имеющие иное представление о том, как надо себя вести, были наказаны.

Я лишен гена, позволяющего человеку помогать самому себе. И этот недостаток причинял мне страдания практически всю жизнь. Но тут не в чем оправдываться: я был и всегда буду озабочен не облегчением себе жизни, а скорее войнами, идущими по всему миру. Вскоре стало ясно, что WikiLeaks сыграет ключевую роль в освещении истинных обстоятельств этих войн: осенью и зимой 2007 года мы получили ряд документов от источников из самых недр армии США. В ноябре мы опубликовали невероятную базу данных, куда было включено все военное оборудование, зарегистрированное армией США для использования в Ираке, – около 150 тысяч записей. Я проанализировал весь материал и увидел, что он соответствует спискам боевого состава и дислокации войск: там была вся пирамидообразная система планирования с детальной информацией по каждому подразделению, включая его название и имущество, записанное на него, – не расходные материалы вроде пуль, но товары вроде персидских ковров и компьютеров. Я взял этот список и написал программу для его анализа, изучив сайт службы армейских поставок и цены, взятые с него, можно было не только оценить общий объем затрат – они были колоссальны, – но и выделить подразделения, которые финансировались лучше других. Около половины всех закупок оборудования были связаны с импровизированными взрывными устройствами повстанцев (IED), которые также называют дорожными минами. Основная часть денег была потрачена на весьма изощренные устройства для подавления радиосигналов. В общей сложности на борьбу с дорожными минами: детекторы сигнала, глушилки, роботы-саперы, дополнительная броня и прочее – было потрачено около 13 миллиардов долларов. Даже с поправкой на инфляцию это больше, чем потратили на Манхэттенский проект, и, мне кажется, мир вправе об этом знать.

Благодаря этим документам мы заложили фундамент для массы новых и более глубоких историй, рассказывающих, что на самом деле происходит в Ираке и Афганистане. Журналисты обычно принимали очень многое на веру; никто не спрашивал, куда уходят деньги или как работает система командования.

К нам потекли новые материалы, практически затопившие нас, и это указывало на большие перемены. Мы собирались взломать мир и дать ему расцвести новым цветом. Правда, постепенно приходило понимание, с чем нам придется бороться. Одной из главных, самых живучих проблем была апатия журналистов. Ты открываешь им возможности невиданных расследований, прокладываешь новые маршруты к справедливости, а они лишь пожимают плечами и говорят, что у них нет времени на проработку нашего материала. Это разочаровывало. Теперь я понимаю, что этот важный фактор – часть видения мира, представленного нам медиа. Журналисты не просто сообщают факты: их предположения и их апатия также влияют на картину, которую мы получаем в итоге. Мы в WikiLeaks с самого начала считали себя тоже журналистами. Только мы были лучше.

В эпоху Интернета, когда так много людей получают доступ к знаниям через поисковые системы, наши материалы должны были проходить через нужные фильтры. На наш сайт стали заходить даже военные, чтобы посмотреть, какие запчасти могут понадобиться для их транспорта. Большей насмешки над жизнью я не знаю: какой-нибудь подрядчик НАТО появлялся в нашем чате и просил помочь ему найти колесо для бронетранспортера. А вот СМИ молчали. Видимо, тогда мы еще не были авторитетным источником и не могли предложить эксклюзив – а на эту штуку завязана вся мотивация медийной вселенной. Что еще хуже, наши материалы были сложными. Но наша система меняла базовые правила журналистики. При работе с могущественными институтами, например британской армией, четвертая власть привыкла следить за людьми в униформе и ждать брифингов: журналист занимал почтительную позицию по отношению к органу власти, чья деятельность даже не была урегулирована. Между тем мы забываем, что под униформой есть живая кожа, и именно это мы хотели раскрыть – обнаженную истину, скрывающуюся под маской власти.

Быть свидетелями – вот наша миссия. Компьютерные технологии действительно позволяют быть настороже, и в нашем понимании они соединялись с обостренным интересом современного человека к повышению чувства собственного достоинства. В то время я написал пост, объясняющий наши мотивации и задачи.

Всякий раз, когда мы видим несправедливость и ничего не предпринимаем, мы учимся вести себя пассивно в ее присутствии и вследствие этого теряем возможность защитить себя и своих любимых. В современной экономике невозможно изолировать себя от несправедливости… Если мы живем лишь один раз, то пусть эта жизнь станет смелым приключением, в котором задействованы все наши способности. Сколько я ни пытаюсь, я не могу скрыться от голосов страдающих людей. Возможно, в старости я буду испытывать наслаждение от того, что бесцельно слоняюсь по лаборатории и веду летними вечерами легкомысленные беседы со студентами; тогда я буду принимать страдание безмятежно. Но не сейчас. Люди в расцвете сил, имеющие убеждения, обязаны действовать в соответствии с ними.

Реальность – это аспект собственности. Она подлежит захвату. Поэтому журналистские расследования – это благородное искусство, позволяющее выхватить реальность из рук влиятельных людей. К моменту, когда WikiLeaks заработал в полную силу и начал попадать на первые страницы газет, об этом или уже забыли, или это просто не приходило в голову новому поколению журналистов и читателей. Мы считали своей задачей возрождение искусства наблюдения. При всей нашей скромности, я думаю, мы стали первым народным разведывательным учреждением. И те бурные дни, всего четыре года назад, были для нас совершенно другой эпохой. Нас наполняло чувство, что мы переступим границы и предрассудки, в том числе свои, и с каждым месяцем будем работать все лучше и лучше. Нам еще многому предстояло научиться. Но принципы достойной журналистики, поставленной на службу эффективному правлению, по-прежнему в силе и не изменились с тех пор.