Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян Страница 27

Арутюн Срапян, умер несколько лет назад, так и не сумев уплатить Халпбяну долги. В счет долга покойного Халибян присвоил их дом и участок, великодушно пообещав вдове ежемесячное пособие, а Вардуи — приданое деньгами. И кто знает, не исключено, что Халибян специально подыскал Вардуи жениха и выдал ее замуж: ведь ни для кого не была секретом любовь Микаэла к ней… И свадьба, и то, что Арутюн Халибян раскошелился на богатое приданое, преследовало, наверное, вполне определенную цель — сделать так, чтобы горела душа Микаэла.

…В своей повести Микаэл описывал все так, как было в действительности, — правы Нахичевана, людей, их отношения. И только историю своей любви описал не так, как было, а как виделось ему в мечтах… Обманутый в своих надеждах Налбандян живописал любовь, встречи и беседы своих героев — Геворга Шаумянца и Манушак — так, словно все происходило в просвещенной и цивилизованной среде, без нелепых запретов и предрассудков. И эту любовь молодых людей омрачало лишь существование Мкртича, который уже договорился с отцом Манушак жениться на ней за приданое в пять тысяч рублей.

Микаэл посвятил книжку своему другу Григору Салтикяну, нахичеванскому купцу, и стал изыскивать средства, чтобы опубликовать ее.

Микаэл Налбандян — Карапету Айрапетяну.

7 ноября 1857 г.

«Я пишу Вам, не скрывая, как другу, чтобы Вы, узнав мои обстоятельства, откликнулись сразу и были движимы ко мне чувством патриотизма и сочувствия. Я Вам, в частности, сообщал, что изложил книгу под названием «Одному — слово, другому — невесту», мысль которой, как и мысль европейских сочинений на подобную тему, — нравственное воспитание и просвещение. А поскольку материал ее взят главным образом из жизни нахичеванцев, то и полезной и понятной она будет для нахичеванцев же.

Для публикации книги необходимы расходы в размере примерно 400 рублей; по этой причине и прошу организовать из любви к нации и ко мне сбор денег по подписке среди Ваших друзей и знакомых.

Уверен, что вы не откажетесь оказать мне сию патриотическую помощь, благодаря которой оживет это дело для нашего народа, уверен также, что Вы останетесь довольны моей книгой, ибо трудился я над ней со всей добросовестностью.

Верю, что исполните мою просьбу. Имена подписчиков, если желаете, поставим на титульном листе».

Сбор денег был организован, книгу передали в типографию, однако она так и не увидела свет…

Пройдут годы, и после смерти Налбандяна Степанос Назарян напишет: «Книга покойного Налбандяна «Одному — слово, другому — невесту» до сего дня лежит, отпечатанная и сброшюрованная, в типографии, так как автор не пожелал выпустить ее в свет».

Почему?

Почему с таким трудом отпечатанную книгу, «мыслью» которой было «нравственное воспитание и просвещение», автор решил не выпускать в свет? Предположений тут может быть множество. И такое тоже…

Со всей юношеской непосредственностью и неопытностью представив историю своей любви не как действительность, а как мечту, он почувствовал себя словно обнаженным перед будущими читателями-нахичеванцами, которые, таким образом, узнают обо всех подробностях этой истории.

И единственный способ скрыть свою душевную обнаженность — не выпускать книгу в свет[20].

Такая же судьба ожидала труд Микаэла Налбандяна «Слово об армянской письменности», который он написал в годы учебы в Московском университете и которому суждено было увидеть свет лишь через тридцать лет после его смерти.

В этой своей работе Микаэл изложил историю армянской литературы с четвертого века до девятнадцатого, до Степаноса Назаряна. Написал он ее на классическом армянском, однако главным было то, что Микаэл утверждал в ней принципы новой литературы и защищал ашхарабар. В заключение Налбандян обещал, что это его последняя работа на грабаре и что отныне он будет писать только на ашхарабаре. Выступавший в защиту народного языка Степанос Назарян поступал точно так же: писал на грабаре, этим самым давая понять своим оппонентам, что защищает ашхарабар вовсе не потому, что не владеет грабаром.

В «Слове» Налбандян развивал мысль о том, что литература — одно из явлений исторической жизни народа. Не порождение воображения поэта, а выражение народного сознания или духа! Следовательно, литература — один из тех факторов, которые будут двигать вперед национальную жизнь. Но, к сожалению, еще много веков назад армяне потеряли свою «политическую жизнеспособность» и теперь живут разрозненно, разобщенно, не имея национально-политического единства. Словно некий злой дух терзает тело народа, расчленяя его не только по разности быта, обычаев и одежды, но и мышления и, что самое страшное, — языка.

И самым главным, как казалось Налбандяну, самым насущным было воссоединение, объединение нации. Но как?.. Без всякого сомнения, посредством языка, просвещения и литературы!

Классический армянский язык создавал лишь иллюзию единства. В действительности же разобщенные и разбросанные по миру армяне имели свои местные разговорные языки, столь же непонятные остальным, как и грабар. Следовательно, один лишь переход к ашхарабару недостаточен. Следовало решить, какой из ашхарабаров должен стать общенациональным литературным языком — ашхарабар нахичеванцев, эта невероятная смесь армянского, татарского, турецкого и русского, или константинопольцев, зейтунцев или индийских армян, сасунцев или ванцев?.. Который именно, чтобы он был понятен всем без исключения армянам?

Нация без языка не нация, был уверен Налбандян, главным образом именно благодаря языку и сохраняется нация.

Сохраним поэтому нашу нацию, наш язык, наши традиции. Прекрасно, но зачем, с какой целью?.. Этот вопрос также мучил Налбандяна: ведь ничто в природе не является самоцелью. А в сфере нравственной тем более. «Нация необходима и полезна в том случае, когда она ощущается не как прихоть, а как необходимость, как требование на свой клочок земли на планете, чтобы члены этой нации могли обеспечить свое существование и не стали пленниками и рабами другого» — к такому выводу пришел Налбандян после долгих раздумий.

Однако необходимо было еще выяснить, что такое просвещение, ибо каждый понимал его по-своему и, следовательно, по-своему стремился к нему. «Просвещение не есть только получение и присвоение обнаруженных и добытых другими сведений и знаний. Разве можно