Лидия Герман - Немка Страница 27

Крайне утомившись, мы сели отдохнуть, а когда снова принялись за работу, пришел Яшка и перетащил всё зерно, мы только наполняли мешки. За это мы его щедро хвалили и называли Яшей. Когда мы с Дуней, набрав в бутылки воды, уселись «обедать», Яшка опять исчез, но появился сразу, когда объявили номер амбара для выгрузки следующей машины, которую мы дружно выгрузили втроем только лопатами в больше половины наполненный амбар. Яшка ушёл и больше не появлялся. А вечером Дуня уехала домой, т. к. отработала назначенные ей дни. Меня удивляло, почему все машины после моего приезда приходили без «сопровождающего», во всяком случае, мне на помощь никто не приехал. Может быть, кто-то сопровождал и тут же уезжал назад? Нет! Этого быть не может. Но и объяснить себе это я не нашла возможным.

Ночевать я пошла на квартиру, надеясь получить что-нибудь поесть. Напрасно. Ничего не получив ни вечером, ни утром, ушла на элеватор и больше сюда не приходила. Шесть дней я провела на территории элеватора. Яшка бесследно исчез и никто не узнал, каким путем он добрался до Степного Кучука. Последующую машину я принялась разгружать одна, но добрые люди в лице двух женщин, сидевших рядом с нашим амбаром в ожидании машины с зерном одного из колхозов села Родино, пришли мне на помощь. И шофер сам взял лопату и стал перелопачивать зерно с платформы в амбар. С этими женщинами мы в последующие три дня производили разгрузку зерна совместно: из моего и из их колхозов. Кроме одного случая, когда одновременно пришли наши машины. Когда они обе устраивались на обед, они спрашивали, почему я не присаживаюсь к ним. Я только качала головой, брала свою бутылку и уходила в другой амбар. Ничего они не заметили и не знали, что я питаюсь только зерном. Из моего колхоза так никто не приехал. На четвертый день я едва могла жевать — челюсть болела невыносимо, всё воспалилось. Моих двух добрых помощниц сменили более молодые, которые со мной знаться не хотели. Зато на радость мне наш колхоз поставлял теперь только по одной машине в день, и каждый раз я спрашивала шофера, нельзя ли мне с ним уехать домой. Ответом было «нет».

Когда однажды шофер узнал, что мне одной предстоит разгрузка, он, не на шутку разозлившись, взял себе лопату, отодвинул меня в сторону и почти один разгрузил машину, ругая при этом правление нашего колхоза, называя их безмозглыми за то, что у них дети грузчиками работают. Об этом говорили и женщины, помогавшие мне.

В одну из последних ночей меня вдруг разбудил знакомый гул грузовика, подъезжавшего непосредственно к полунаполненному амбару, в котором я спала. Шофёр деловито откинул задний борт кузова и повелительным тоном сказал мне, чтобы к утру, когда он вернется, кузов был очищен. И исчез. Никого вокруг не было. Была глубокая ночь, и я, ослабленная от голода, выгребала зерно из кузова широкой фанерной лопатой, которая в ту ночь казалась мне непомерно тяжелой. Крайне устав от работы, я бросилась на зерно и горько заплакала. Голода я уже не чувствовала, хотя два дня уже не ела. Единственным источником питания была вода. С радостью я достала свою бутылку, которую с вечера наполнила водой, и выпила её. Успокоившись и посидев еще немного, принялась за работу. Было уже совсем светло, когда я выгребла остатки зерна. Люди выходили из амбаров и с любопытством смотрели в мою сторону. Еще я свернула один из пустых мешков и до зернышка вымела все из кузова. Когда пришел шофер и я робко спросила, могу ли с ним уехать домой, опять прозвучало резкое «нет». Я тоскливо смотрела вслед уходящему грузовику, потом, набрав воды в колонке, там же выпила её, еще набрала и поднялась в амбар. Тщетно попытавшись прожевать хотя бы несколько зерен отборной пшеницы, которую я за ночь выгребла из грузовика, я взяла лопату и стала перелопачивать её подальше в амбар. Лопата мне показалась почему-то непослушной, я сменила её на другую, но и эта едва погружалась в кучу зерна, и потом при взмахе с лопаты ссыпалась только жидкая струя зерна. Неожиданно появились передо мной две женщины, наверно, те самые, из Родино.

«Ну, товарищ грузчик (так и сказала „грузчик“) из Степного Кучука, — смеясь, сказала одна. — Плохо идут дела?». Другая принесла две лопаты, и они бойко стали пересыпать зерно. Я же подгребала только тонким слоем рассыпанную вокруг пшеницу. Когда их позвали для разгрузки в один из отдаленных амбаров, моё задание уже было полностью выполнено. Спасибо вам, дорогие мои, совершенно незнакомые мне женщины!

Устроившись поудобнее на зерне, я крепко уснула. Проснулась от голоса одной из тех женщин. Испуганно вздрогнула я от внезапного её вопроса: «Твоя фамилия Герман?» — «Да-а-а», — ответила я, вставая. «Тебя ищут. Из НКВД». Слово НКВД меня не испугало, а то, что меня ищут, скорее обрадовало. Наконец-то я уеду отсюда.

Женщина помахала кому-то рукой, и к нам подъехала грузовая машина, по-моему, 3-х тонка, и я по знаку одного из сидевших в кабине перебралась в кузов. Женщина, которая меня нашла, широко и вопросительно таращила на меня глаза и, как мне показалось, с сочувствием. Почти из всех амбаров вышли люди, с недоумением смотрели они мне вслед. У пропускного пункта была короткая остановка, и мы двинулись дальше. День клонился к вечеру, и с некоторой радостью я отметила, что хорошо и долго спала на зерне в амбаре. Теперь же я устроилась, сидя спиной у кабины на пустом грязном полу деревянного кузова, в котором кроме меня были две пустые металлические бочки из-под какого-то горючего: керосина, солярки или бензина. Одна из них стояла вертикально, и отверстие её было заткнуто деревянной затычкой. Другая бочка не имела пробки, и она беспрепятственно каталась, громыхая по кузову туда-сюда, а мне приходилось руками и ногами отталкивать её, если она катилась в мою сторону. Но самым неприятным, я бы сказала, ужасным было то, что из бочки выливался остаток жидкого горючего, и я уже чувствовала под собой эту жидкость. И когда, отъехав подальше от Кулунды, дорога превратилась в сплошные ухабы, вторая бочка упала, пробка из нее вылетела, и из отверстия полилась струйка жидкости, мне стало совсем худо. Иногда на больших ухабах бочки подскакивали, и я бы нисколько не удивилась, если б какая-нибудь из них выпала за борт. Подо мной всё было мокро, нестерпимо! Все, что было на мне надето — промокло. И я расплакалась. Сил защищаться от двух громыхающих тяжелых бочек у меня не стало совсем. Плотно прижавшись спиной к кабине, согнула ноги и крепко, как могла, обхватила руками колени и опустила на них голову. Пусть будет что будет. Мысли путались. Почему за мной приехали НКВДисты? Может, меня арестовали и везут в тюрьму? За что? За то, что уехала в Кулунду? Но Галина заверила, что Кондрик всё согласует… К тому же, они обращаются со мной как с преступницей. Они могли бы меня посадить в кабине, там места вполне хватило бы. Вместо этого я голодная, изнуренная должна защищаться от едкого горючего. Два-три удара пришлись мне в голову и в правую руку ниже локтя. Однако ухабы на дороге уменьшились и постепенно исчезли. Мы ехали по крупному населенному пункту. Это было Родино. Машина остановилась во дворе солидного деревянного дома с большими окнами. Над дверью была вывеска. Я прочла: «Народный Комиссариат внутренних дел. Районный отдел с. Родино Алтайского края».