Оуэн Мэтьюз - Антисоветский роман Страница 28

Они виделись однажды в 1937-м — вскоре после ареста отца Ленина приезжала в Москву. Саша шутливо заметил, какой хорошенькой стала его кузина, и предложил показать ей метро. Когда они спускались на эскалаторе, он, все так же весело подтрунивая над Лениной, сказал, что с удовольствием взял бы ее в жены. Через несколько дней состоялось их первое свидание в Краснопресненском парке, недалеко от зоопарка. Там он пригласил ее в кафе — это было с Лениной впервые в жизни. По невероятному совпадению, когда через тридцать шесть лет Саша скоропостижно скончался от сердечного приступа, коллеги устроили ему поминки в том же самом кафе.

Короткий Сашин отпуск заканчивался, пролетели две недели ухаживаний, нужно было возвращаться в свою часть. Перед отъездом он сделал Ленине предложение, и она его приняла.

Капитан Александр Васин. 1942 год. Вскоре после того, как он сделал Ленине предложение, его машина подорвалась на мине недалеко от Смоленска. Ему ампутировали ногу обычной пилой.

Тремя днями позже Сашина машина подорвалась на противотанковой мине, на передовой линии фронта западнее Смоленска. Осколком ему разворотило ногу, и ее пришлось ампутировать до самого колена. В полевых условиях это сделали обыкновенной пилой, после чего Сашу переправили в большой военный госпиталь в Иваново, откуда он прислал Ленине странное письмо. Он писал своей невесте, что горел в танке и сильно изуродован и что ей лучше найти себе другого мужа. Ленина бросилась за помощью к дяде Якову. Яков устроил ей полет в Иваново на американском «дугласе» и предупредил экипаж, что им придется везти в Москву раненого. Ленина нашла тот госпиталь и увидела во дворе Сашу, опирающегося на костыль. Он вовсе не был обожжен, но потерял ногу. Оба вернулись в Москву и через три месяца поженились. Ей было девятнадцать, ему двадцать шесть. Странно, что после почти сорокалетней супружеской жизни Ленина не может вспомнить, какой именно ноги он лишился.

Я помню Сашу, этого обаятельного красавца с твердым характером и положительного во всех отношениях. Он был типично советским человеком, простосердечным, веселым и не терявшим оптимизма, даже когда сталкивался, как и многие другие, с некомпетентностью или грубостью бюрократов.

Думаю, Саша и его юная свояченица Людмила были очень разными людьми. Она отличалась необыкновенной целеустремленностью и бескомпромиссностью, всегда пыталась изменить жизнь к лучшему. Он же удовлетворялся простыми вещами: уважением друзей и коллег, своей маленькой квартиркой, дачей, которую построил собственными руками из ворованных досок и кирпичей. И всегда сознавал свое мужское обаяние. Казалось, он считал своим долгом приласкать женщин, которых война оставила одинокими. Но при этом он ни разу не дал повода очень ревнивой Ленине заподозрить его в измене. «Может, он и не был верным мужем, но я никогда ничего не знала», — не скрывая одобрения, говорит Ленина.

В последние месяцы Великой Отечественной войны Москва была близка к истощению. Красная армия сражалась уже далеко на западе, в Восточной Пруссии, стремясь опередить союзников и первой ворваться в Берлин. А в глубоком тылу, в городах и селах, опустошенных войной, женщины и дети вели непрерывную войну с голодом и холодом, с тревогой ожидая весточек с фронта, особенно теперь, когда победа была уже так близко.

На улицах Москвы, заполненных людьми в военной форме, по вечерам было темно — электричество, как и многое другое, нормировалось. Все с нетерпением ждали конца войны и думали только о том, как выжить, и не задумывались о будущем. Дни проходили в хлопотах, где и как отоварить продовольственные карточки с их мизерными нормами на все продукты. Варвара с дочерью часами выстаивали на улице в длинных очередях, надеясь, что подвезут продукты. Ленина выпрашивала в родильном доме хоть немного молока для своей вечно голодной сестренки. По вечерам они с Сашей усаживались у репродуктора — черной «тарелки» — и с гордостью слушали сообщения о том, что Красной армией взят еще один немецкий город. Ленина, в отличие от многих своих подруг по работе на Ходынском аэродроме, была счастлива — ведь ее Саша остался жив. Бабушка Софья отдала молодоженам свою комнату в подвале дореволюционного особняка на улице Герцена. Она была очень маленькой, а утопленные в толстой стене окна пропускали мало света, но зато у Ленины впервые с детства появился собственный дом, и она всеми силами старалась сделать его уютным.

Кухня стала ее царством, а еда — мерилом любви к мужу. Спустя много лет с тех пор как она научилась готовить еду на маленькой плитке в квартире на улице Герцена, я сижу в кухне моей тетки на Фрунзенской набережной, и она угощает меня теми же блюдами, которые когда-то стряпала для Саши, — кислыми щами, гороховым супом, котлетами и жареной картошкой. Пока я ем, она ревниво следит за мной, пытаясь понять, оценил ли я ее кулинарные способности. Ленина, как и моя мама, не представляет себе счастья без вкусной и сытной еды.

В конце 1945 года — Людмиле вот-вот должно было исполниться одиннадцать лет — ее сочли достаточно здоровой, чтобы выписать из детского дома в Малаховке. Но в однокомнатной квартирке Ленины было слишком тесно. Она уже ожидала первенца, а в кухне на раскладушке ночевала сестра Саши Тамара. Ленина позвонила своей тетке Варваре, но та тоже отказалась принять Людмилу. «Еще одна попрошайка», — ответила она мужу, когда он спросил, кто звонит. Тогда Людмила вернулась в детский дом в Салтыковке, в восемнадцати километрах от Москвы.

Салтыковка — симпатичное, тихое местечко. Однажды летом 1988 года мы с мамой решили туда съездить. Сели на электричку на Курском вокзале, как в детстве не раз делала мама. Когда поезд с грохотом умчался вдаль, мы остались на узкой бетонной платформе, и воцарившуюся тишину нарушали лишь пенье птиц и отдаленный гул машин на шоссе.

«Ничего не изменилось», — заметила мама, когда мы шли с ней, взявшись за руки, по пыльной улице поселка, вдоль которой стояли старые деревянные дома выцветшего зеленого и желтого цвета. Впереди виднелись высокие ворота детского дома. Покосившийся штакетник окружал его небольшую территорию, где строения прятались среди пышно разросшихся кустов жасмина и зарослей подсолнухов. Сразу за детским домом, где моя мама провела бо́льшую часть своего детства, начинался лес.

Сейчас здесь было тихо и пусто — ребят отправили на лето в пионерлагерь. Как всегда в таких местах, в отсутствие детворы острее ощущается грусть, заброшенность и горечь сиротства.

И все-таки в Салтыковке Мила была счастливее, чем где бы то ни было. Здесь она впервые пошла в обычную школу, которую очень полюбила. Пристрастившись к чтению за годы вынужденного безделья в больнице, она жадно набрасывалась на книги из местной библиотеки. Учительницы были педагогами старой школы и стремились вырастить из детей грамотных людей, привить им любовь к сочинениям Пушкина. По воскресеньям приезжали шефы — военные, на больших армейских грузовиках они отвозили детей в свою часть и показывали им фильмы.