Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров Страница 28

Кошелев скончался в 1883 году, оставив после себя ряд работ по вопросам социологии, экономики, финансов, а также интереснейшие воспоминания, написанные с замечательной беспристрастностью и тактом.

А. А. Краевский (1810–1889)

«Выражение лица его было постоянно глубокомысленное, а густые брови несколько надвигались на большие глаза, в которых, казалось, так и сверкал ум. Наружность его была до того обманчива, что, признаюсь, в первые минуты моего знакомства с Петром Васильевичем я был также уверен, что он человек глубокомысленный и ученый… Меня вводили в заблуждение именно эти чудно сверкавшие глаза и эта густая, оттенявшая их бровь… К тому же Петр Васильевич по натуре своей принадлежал к так называемым медным лбам, которые этим лбом весьма удачно пробивают себе дорогу… И какие жалкие меры употреблял, бывало, Петр Васильевич для прикрытия своего ничтожества!.. Он заказал себе огромный стол, целое здание необыкновенного устройства с закоулками, башенками, полками, ящичками, и на верхней полке поставил бюст какого-то немецкого философа… Он видел подобный стол в кабинете какого-то литератора или ученого, в подражание этому ученому или литератору он заказал себе также какой-то необыкновенный домашний костюм, вроде того, который носили средневековые ученые и алхимики, окружил себя различными учеными книгами, которых он никогда не раскрывал, и среди такой обстановки с необыкновенною важностью принялся… исправлять грамматические ошибки в корректурных листах».

В Петре Васильевиче, герое очерка Ивана Панаева «Петербургский литературный промышленник», современники легко узнавали фигуру Андрея Александровича Краевского. И в данном случае, учитывая специфику физиологического очерка, даже нет смысла делать поправку на художественное отстранение — натуральная школа его почти не допускает. Если сопоставить этот очерк с литературными воспоминаниями Панаева, где имя Краевского встречается весьма часто, исчезнут и последние сомнения.

В воспоминаниях Панаев высказывается о Краевском в не менее ядовитом тоне. «Нельзя, впрочем, не заметить, — пишет мемуарист об ученых заслугах Краевского, — что он пытался сделать некоторые грамматические перевороты и, между прочим, дать большую самостоятельность букве Ж. Все это, однако, не привелось и вскоре забыто было самим изобретателем». Соболевский звал в это время Краевского «Краежским петербуржским журналистом».

Знакомый В. Ф. Одоевского, Плетнева, Пушкина, — который, кстати говоря, ценил деловые качества Краевского и помощь, им оказанную, при издании «Современника», — издатель одного из самых популярных журналов середины прошлого века — «Отечественных записок», — где печатались Белинский, Лермонтов, Гоголь, Валериан Майков и многие другие, и лучшей, по мнению современников, газеты этого времени «Литературных прибавлений» к «Русскому инвалиду» (впоследствии «Литературной газеты»), Андрей Александрович Краевский вошел в историю литературы прежде всего как «литературный промышленник» и эксплуататор Белинского, на котором, в частности, заработал себе капитал. Деньги и нажива, по мнению Панаева, определяли нравственный катехизис Краевского. Человек для него был лишь «машиной для приобретения денег». Несколько более мягко отзывался о Краевском Белинский. «Это, может быть, очень хороший человек, — писал он Герцену в 1846 году, т. е. в то время, когда уже решил оставить „Отечественные записки“, — но он приобретатель, следовательно, вампир, всегда готовый высосать из человека кровь и душу, потом выбросить его за окно, как выжатый лимон».

Однако в биографии «литературного промышленника» были и другие факты. В 1859 году Краевский стал одним из организаторов Литературного фонда — Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, в 1866 — он в числе учредителей первого информационного агентства печати в России — Русского телеграфного агентства. По его инициативе в начале 80-х годов было основано Общество для пособия нуждающимся сценическим деятелям. Он состоял также членом комитета Общества для пособия учащимся в начальных городских училищах. С 1879 года Краевский являлся председателем комиссии по народному образованию, и под его руководством в Петербурге было основано свыше 200 начальных школ. Наконец, Краевский завещал средства для учреждения стипендий своего имени в Московском и Петербургском университетах, а основной капитал — Литературному фонду, Обществу поощрения художеств, Обществу для пособия сценическим деятелям и учащимся городских начальных училищ.

Н. В. Кукольник (1809–1868)

Сын выходца из Австрии, профессора Педагогического института Петербургского университета, Нестор Васильевич Кукольник получил образование в Нежинской гимназии высших наук, директором которой был его отец, а товарищем-одноклассником — Н. В. Гоголь. Впрочем, особенно близки они не были, а впоследствии относились друг к другу холодно. В 1831 году Кукольник поселился в Петербурге, поступил на службу в канцелярию военного министра и прослужил до 1857 года, выйдя в отставку в чине действительного статского советника.

Его литературная деятельность началась в 1833 году, когда на Петербургской сцене была поставлена его драматическая фантазия «Торквато Тассо», а популярность и слава пришли к нему год спустя, после шумного успеха его драмы «Рука Всевышнего отечество спасла». Он написал необыкновенно много, пробуя свои силы в самых разных жанрах, сочиняя романы, повести, драмы, стихотворения, выступая в качестве издателя «Художественной газеты», «Дагерротипа», «Иллюстрации», и помимо многочисленных произведений в стихах и прозе напечатал множество статей по литературе, живописи и музыке. Его собрание сочинений, вышедшее в начале 50-х годов, составило 10 томов, однако включило в себя далеко не все написанное Кукольником. «На Нестора Васильевича, — вспоминал Павел Михайлович Ковалевский, — издатель, редактор, актер могли смело полагаться, как на каменную гору: пьесу ли надо к бенефису — будет, повесть к книжке — напишет, рассказ к чтению — расскажет. Хорошо бы через 24 часа после сожжения турецкого флота патриотическую драму в 5-ти действиях, в стихах — загорится патриотическим жаром как раз на 5 действий и на стихи».

Литературная аристократия в лице Вяземского, Одоевского, Пушкина талант Кукольника не признавала. «Однажды у Плетнева, — вспоминает Никитенко, — зашла речь о Кукольнике. Пушкин, по обыкновению грызя ногти или яблоко, — не помню, сказал: „А что, ведь у Кукольника есть хорошие стихи? Говорят, что у него есть и мысли“. — Это было сказано тоном двойного аристократа: аристократа природы и положения в свете».

Однако в 30–40-е годы литературный авторитет Кукольника был очень высок, публика им восхищалась, барон Брамбеус называл его русским Шиллером, а Брюллов написал с него шиллеровски мечтательную голову. Впрочем, в грузном и обрюзглом Кукольнике, по свидетельству Ковалевского, вряд ли кто «нашел бы что-нибудь шиллеровское». «Говорил он голосом