Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка Страница 28

Поддержка «каталонской партии» сыграла в этом деле решающую роль. Лорка прочел третий вариант пьесы в апреле 1925 года в доме семейства Дали. Затем он читал ее в Фигересе перед многочисленной публикой — и местная пресса отозвалась о ней с одобрением. Тогда же, в апреле, он устроил ее публичное чтение в «Атенео» Барселоны перед группой друзей, среди которых был Сальвадор Дали. Именно тогда Маргарита Ксиргу — после нескольких месяцев колебаний и уклончивого выжидания, истощившего нервы Лорки, — объединила всю артистическую элиту Каталонии в поддержку этого молодого таланта. Репетиции начались 13 февраля следующего года. В это время Сальвадор Дали пишет эскизы и картоны — это будут декорации к первой большой пьесе его друга Федерико. 24 июня 1927 года состоялось первое из четырех представлений пьесы, прошедших в театре «Гойя» в Барселоне. Затем вершиной триумфа молодого драматурга стала постановка этой пьесы в театре «Фонтальба» в Мадриде 12 октября 1927 года; всего там было дано десять представлений. На этот раз Федерико Гарсиа Лорка был признан испанским драматургом.

Трудно даже представить себе произведение более далекое от предыдущих фарсов и марионеточных спектаклей, чем эта пьеса Федерико. Это чистая апологетика: Лорка превозносит здесь героический и бунтарский образ Марианы Пинеды — единственной женщины Гренады, которая была казнена из-за своих политических убеждений. Вот только… ее реальная история приобрела у Федерико совсем иной оборот: она умирает не в сражении и не в политических битвах, а из-за любви — она, не знавшая в жизни ничего, кроме невзгод и презрения. Мариана была первой из трагических женских фигур театра Лорки. Ее образ в этой пьесе, с подзаголовком «Народная баллада в трех картинах», был почерпнут из самых глубин народной памяти Гренады: Федерико хорошо помнил куплет, который много раз слышал на улицах и наверняка сам распевал со своими маленькими товарищами. Он-то и звучит в начале и в конце его драмы:

О, печальный день Гренады —льют в ней слезы даже камни:Мариана будет казнена —не смогла предать она.

Автор уводит нас из области истории в страну легенд и поэзии: настоящая Мариана была вдовой народного героя-либерала и сама боролась против абсолютизма Фердинанда VII (его тираническое правление в Испании установилось с 1814 года): она держала связь с лидерами либерального движения — арестованными или преследуемыми. Либералы сражались за восстановление Конституции, принятой в Кадиксе в 1812 году, по которой предполагалось сделать монархию конституционной и либеральной. Когда двоюродный брат Марианы, Сотомайор, был приговорен к смерти за участие в заговоре против короля, она помогла ему бежать из тюрьмы в Гренаде, передав ему монашеское одеяние. И еще она своими руками вышила на флаге девиз «Справедливость, Свобода, Равенство». Ее арестовали, бросили в тюрьму; начальник полиции пытался выведать у нее имена ее соратников, но тщетно: она хранила молчание и предпочла умереть на эшафоте. Сразу после смерти Мариана Пинеда стала символом борьбы за свободу. Лорка взял главное в этом историческом образе, но в остальном обошелся вольно с исторической достоверностью и построил на ней историю любви: до самого конца Мариана не перестает верить, что ее возлюбленный, которому она помогла бежать, придет освободить ее — но напрасно: у него и без того хватает забот, в том числе и о своей собственной безопасности. И Мариана умирает — от любви и отчаяния.

Традиционная схема любой пасторальной истории была такова: А любит Б, а Б любит В, то есть каждый из них любит другого, который, в свою очередь, любит другого. Так и Мариана влюблена в Педро и несчастна в этой любви, а ее любит Фернандо, который помогает ей в делах конспирации, — но она не любит его, потому что любит другого! Педро спасся из тюрьмы благодаря Мариане и нашел убежище в Англии; она же будет казнена, потому что не захочет раскрыть его местонахождение — ради сохранения его и своего доброго имени и доброго имени детей. Напрасно Фернандо пытается образумить ее — у обоих сердца разбиты, и в устах Марианы дважды звучит этот рефрен: «Любовь, любовь, любовь, — ты одиночество навеки!..»

Первая драма Федерико построена на историческом сюжете, но в ней он говорит и о себе — и так будет всегда: о невозможности счастливой любви и горьком одиночестве. Казалось бы, эта его драма должна была стать сугубо политической пьесой — кстати, многие на это и рассчитывали в те времена военной диктатуры. Однако получилась драма страстей, трагедия любви. Страстью проникнута даже сцена с начальником полиции: он пытается склонить Мариану к предательству и для этого кладет на чашу весов свою любовь к ней — вернее, плотское желание. Эта сцена — шантажа любовью — напоминает знаменитый обмен репликами между Скарпиа и Флорией в драме Скриба «Тоска», которая потом стала оперой Пуччини.

Стала ли пьеса хуже оттого, что в ней мало политики? И с какой стати было требовать от Федерико героики и четкой политической позиции, если в нем самом никогда не было политической жилки? Надо принимать эту пьесу такой, как она есть, и отнести ее, как и все последующие пьесы Лорки, к портретной галерее женщин, великих в любви, но обманутых в своих надеждах и несчастных: это его Башмачница, невеста из «Кровавой свадьбы», Йерма, Росита, дочери Бернарды Альбы…

КОЛДОВСКАЯ ЛЮБОВЬ

Вздох короля Боабдила,Влившийся в музыку Фальи…

Сам город Гренада был населен «классической» испанской буржуазией — здравомыслящей и законопослушной, — Лорка считал ее «худшей буржуазией Испании» и прямо заявлял об этом. А вот цыганский мир, сгрудившийся на холме в квартале Альбайсин и в гористом лабиринте Сакромонте, был совсем иным и таил в себе неодолимое очарование для многих творческих личностей Гренады. Федерико тоже принадлежал к ним, так же как и его старший друг композитор Мануэль де Фалья — он приобретет мировую славу благодаря своей знаменитой «Колдовской любви», которая обошла весь мир и продолжает кружить голову нам, сегодняшним…

Федерико был балованным любимым сыном в семье землевладельческой элиты Ла-Веги, и он мог позволить себе пуститься на поиски иных сфер, чтобы вольной птицей расправить там крылья своего вдохновения. Сначала это был интерес к своим еврейским корням — действительным или предполагаемым — со стороны матери, доньи Висенты. Затем — убежденность в примеси цыганской крови в своих жилах андалузца. В действительности же это была такая особая позиция интеллектуала и художника, которая не замедлила сказаться на его творчестве: двумя важнейшими вехами в нем стали «Поэма о канте хондо» (1921) и «Цыганское романсеро» (1928). Впоследствии он преодолеет эту цыганскую «национальную ограниченность» (кстати, произвольно ему приписанную) и сумеет выйти за пределы своего местнического «андалузизма». В конце концов игра в них ему наскучит, и он перевернет эту страницу своей жизни.